История, которую я хочу вам поведать – давняя, конечно, ведь тогда мне, уже самому ставшему дедушкой, было всего восемь лет! Но бывают в жизни такие моменты, которые впечатываются в память на всю жизнь. Да что там, в память – в душу! И нет-нет, да всплывают так, словно не было многих лет и расстояний. Со всеми подробностями. Эту историю я частенько вспоминаю, каждый раз, когда даю слово кому-то, и благодарю своего деда за то, что научил меня простой мудрости: нет на свете ничего крепче, чем слово данное мужчиной! Было знойное лето 1966 года. Нас с сестрой родители передали на все каникулы на попечение дедушки с бабушкой, маминых родителей, а сами улетели в командировку, в город Уссурийск. Лето начиналось не ахти как – постоянный контроль бабушки донимал! Мне же уже - восемь, в конце-то концов, что я, маленький, что ли! А сестра и вовсе взрослая – на пять лет старше! Вот везуха! Может за ручку не ходить, отбегать в сторону за галькой или каким кактусом, которые так, живьём, мы с ней увидали впервые здесь, в Судаке. Крым есть Крым. Народ бурлит. Но сегодняшний день не задался с самого начала: то, что ночью прошла сильная гроза, конечно хорошо, хоть выспался без духоты прошлых ночей, но на море порядком поштормило. Сейчас бы искупаться, да пляж был оцеплен солдатами в чёрной форме с моряцкими ремнями и в тельняшках. К воде никого не пропускали. Отдыхающие, подойдя к оцеплению и натянутым тросам, видели мощные ещё волны, полные мути и обрывков подводной растительности, изорванных на куски медуз, и безропотно разворачиваясь, уходили. Дед спросил, обращаясь к бабушке: - Ну, Валён, куда пойдём? - Давай сходим на пляж в Новый свет, там и покупаемся! Идти туда можно было двумя путями: огибая Генуэзскую крепость по пыльной дороге, либо - по тропе, вырубленной в скале, узкой, страшной, местами, но интересной. Взрослые посовещались и выбрали тропу. Вскоре мы подошли к развилке: одна дорожка вела по верхней тропе, высоко над морем, и я боялся её, а вторая – по низу, всего в паре метров от морских волн. Волны были ещё сильными, и, ударяясь о камни, осыпали идущих брызгами, как из фонтана! Конечно, мне сразу захотелось проявить свою мужскую ловкость, проскакивая между всплесками белой водяной пены так, чтобы она не окатила! Дед добродушно засмеялся, и мы разделились. Пока бабушка с Люсей корпели, подымаясь по крутой тропе, мужская часть весело побежала по нижней тропинке, уворачиваясь от волн. Небо заволокло лёгкой дымкой, и было радостно от того, что день тёплый, но солнце – не палит. Внезапно, за очередным изгибом гранитной дорожки, нас остановил окриком матрос, в синей фланелевке, и со штыком на поясе: - Стой! Назад! Быстро! Дед, схватил меня за руку и спросил, отступая назад вместе с моряком: - Старшина! Что стряслось? - Да, мину штормом с минрепа сорвало и к берегу прибило! Давай дед, бегом отсюда! Убедившись в том, что мы двигаемся в обратном направлении, сам старшина спрыгнул на валуны, возле которых сильно раскачивалась вёсельная шлюпка. Он лихо запрыгнул на борт, и гребцы налегли на вёсла. До меня донеслось только команда: «Табань!» Дед спешил, и естественно, что нас накрыл фонтан очередной волны. Он чуть ослабил хватку на моём запястье, и, как любой нормальный мальчишка, я тут же воспользовался этим, а в следующий миг уже понёсся смотреть на настоящую морскую мину. Дед побежал следом, но разве мог он угнаться! Сердце пело от восторга встречи с запретным! Вот она, почти у самого берега, метров десять, и с каждым накатом волны приближается. Оглянувшись пару раз, я успел увидать, как старшина сиганул в воду и размашисто поплыл к берегу, деда, запыхавшегося, и схватившегося за сердце. Тёмно-ржавый стальной корпус уверенно приближался. Вот уже осталось с метр до неё, и я, сидя на корточках, протянул руку к рогу, но волна откатила шар немного назад. Ничего! Следующая наверняка подгонит к валунам! Сильный рывок, обхватившей меня руки, поднял в воздух, и я буквально влетел назад, на дорожку, больно расшибив коленку, но даже подняться на ноги не успел, как дед по-борцовски навалился сверху, придавил, не позволяя даже трепыхнуться. Только из-под мышки его я смог увидеть, как старшина упёрся ногами в форменных ботинках в шар, и изо всех сил отталкивает мину от берега, но оказалось, что эта громада очень тяжёлая – ноги его в коленях подогнулись, не выдерживая натиска, и тогда моряк спрыгнул в воду. Оказавшись почти по плечи стоящим в волнах, он повернулся боком между ржавым шаром и гранитным валуном. Только теперь я понял, что сам оттолкнуть назад мину я бы не смог, а ударившись взрывателем о камень, она, наверное, взорвалась бы! Стало очень стыдно за свою наивность, и то, что из-за меня старшина теперь водиночку борется за наши жизни. Новая волна толкнула мину так, что моряка сбило ударом с ног, и припечатало левым боком к камню. Он заорал от боли и немного обмяк, и тут я увидел нос шлюпки, и на нём офицера, сорвавшего с себя чёрный китель. Оставшись в тельняшке, он проворно прыгнул в воду и через несколько гребков оказался рядом со старшиной. Упираясь ногами в камень, а спинами в металлический корпус, они с рыком и стоном оттолкнули грозную путешественницу. Со шлюпки командиру бросили весло. Он упёр его в тёмный бок шара и принялся толкать всё дальше от берега, и, лишь тогда, когда стоять уже было невозможно, он поплыл, стараясь толкать этот буй впереди себя. Тем временем старшину, за руки подняли на борт шлюпки его товарищи. Они уложили пострадавшего на пол, торопливо подобрали из воды весло, и шлюпка, очень медленно, с видимым трудом пересиливая прибой, пошла на выручку своему командиру. Дед поднялся освобождая меня, и мы, молча сидели и смотрели на то, как с третьего или четвёртого раза матросы добросили офицеру линь, а чуть позже, и ему помогли перевалиться через борт в шлюпку. Командир командовал, натягивая свой китель, и шлюпка медленно поволокла непрошенную гостью в море. Спустя полчаса сторожевой катер отбуксировал находку уже почти к самому горизонту. Мы долго ждали развязки, пока не увидали выстрелы пушки и взрыв, метрах в двухстах позади кормы катера. Фонтан брызг взметнулся метров на пятьдесят! А после этого землю под нами тряхнуло так, что я завалился на бок, а дед еле удержался, сидя. Он посмотрел на меня строго, и спросил: - Всё понял? Я, молча, кивнул, и виновато опустил голову. - Открутить бы тебе уши! Ещё побежишь от меня – выпорю, и не посмотрю!... На что дед не собирался посмотреть, я не понял, но благоразумно промолчал. А он вздохнул, с каким-то запоздалым облегчением, выпил свою таблетку от сердца, и заключил, наконец, своим обычным: - Так-то! Брат ты мой! Теперь и я вздохнул с облегчением, поняв, что гроза дедушкиного гнева миновала. Он же, очень серьёзно, испытующе, вгляделся мне в лицо и постановил: - Так, бабушке ничего не рассказывай, молчок! Понял? И никому вообще, а лучше – забудь, что было. Дай слово! - Как это? – удивился я. - Скажи просто: даю слово. - И всё? Так просто? - Нет, брат ты мой! Не просто! Дал слово, что не скажешь – должен его сдержать. Это же обещание! - А если я скажу, что даю слово, а сам возьму и расскажу, а ты и знать не будешь? Как ты проверишь, что я не обманул? - А я и не буду проверять! Ты сам и следи за тем, чтобы не проболтаться! Выдержишь – значит, мужчина! А нет – так, девчонка значит! Ну, что, хочешь мужчиной быть? - Хочу! - Дай слово, что не расскажешь! Даю слово! – гордо сказал я. - Ну, дай пять! – протянул мне ладонь дед. Он пожал мне ладошку и со значимостью в голосе произнёс: - Ну, что, брат ты мой, поздравляю! - С чем? – изумился я. - Как с чем? С тем, что теперь ты стал настоящим мужчиной! Только никогда не давай слово, если не сможешь сдержать всё в тайне или не сделать обещанное! Обещаешь, а, Санька? - Даю слово, дедуль! – ответил я. Конечно, хотелось всё выболтать, хотя бы сестре! Как подмывало похвалиться перед ней увиденным! Но, удержался, и сдержал своё слово. С той поры минуло пятьдесят лет, но до сего дня ни сестра, ни -бабушка, ни – родители мои, словом, никто, так и не узнал про то, моё первое в жизни слово данное мужчиной, сделавшее меня из мальчишки мужчиной! С дедушкой мы с тех пор подружились молчаливой мужской дружбой. Бывало, что и прикрывали друг друга в трудных ситуациях от гнева бабушки или моей мамы, как и положено мужчинам, и знали, что один другого – не предаст! И не стало с того дня в моём словаре слова дед – его заменило прочно, навсегда, слово дедуля. Вот, и вся история, честное слово! Москва. 2015г.
