Мама плачет, что бывает с ней очень редко. Она не любит демонстрировать свои чувства. Я даже думала, что она и не умеет этого делать, настолько сдержанной она всегда была. Но сегодня мы похоронили бабушку. Слёзы тихо скатываются с застывшего маминого лица и капают на белую парадную скатерть. Мама машинально вытирает рукой расплывающиеся круги на жёсткой накрахмаленной ткани, забывая при этом вытереть слёзы с лица. А они всё текут и текут. Влажные пятна сливаются в одно большое пятно, а мамина рука всё так же безуспешно пытается стряхнуть его на пол.
В сенях слышатся голоса соседок, пришедших помянуть бабушку, и мама, очнувшись, спешит выставить приготовленные поминальные закуски. Соседи чинно рассаживаются вокруг стола и, перекрестившись, приступают к трапезе. Сначала каждый зачерпывает ложку белой, в изюмную крапинку, кутьи, а затем уже придвигают к себе тарелку наваристого бордового борща. Под тихие разговоры тарелки пустеют, и я мечусь из кухни в комнату, поднося рассыпчатую гречневую кашу . Мама сидит рядом с пустой тарелкой, перед которой стоит портрет бабушки в траурной рамке. Я замечаю, что у неё опять застывшее отрешенное лицо.
«Сейчас опять будет плакать», –думаю я и ловлю себя на мысли, что меня удивляет то , как горько моя мама оплакивает смерть бабушки Тони. Для посторонних людей мамины слёзы на поминках - дело обычное и даже обязательное, но я-то знаю , как мама относилась к бабуле при жизни!
Взять хотя бы само появление бабушки Тони в нашей семье. К тому времени мы с мамой остались вдвоём. Папа умер, Вовка – мой старший брат – уехал на учёбу в Воронеж, а мы с мамой остались на хозяйстве. Сажали огород, возили на базар ранние колючие огурчики, особо крупную «долгоиграющую» клубнику, чтобы подкопить денежку на зиму, да что-нибудь послать студенту Вовке. Другой родни у нас нет, и помочь ему, кроме нас, некому.
Нет, я конечно, знала, что где-то живёт моя бабушка. Но никогда она не приезжала к нам, и никогда мы не навещали её. Я и не задумывалась, почему так сложилось. Сложилось и сложилось. У кого-то бабушки рядом живут, а у нас - далеко.
Но однажды бабушка приехала.
Сначала было письмо. Я видела, как мама читала его. Совсем не так, как читала она Вовкины письма. Вовкин конверт вскрывался ещё у почтового ящика. Да что там «вскрывался»! Мама торопливо отрывала край конверта, прихватывая иногда ещё и краешек письма. Она так спешила, как будто там содержались срочные важные новости. Однако, обычно это была короткая, на пол-листа, Вовкина писулька - «Жив, здоров. Деньги получил. Спасибо. У меня всё хорошо». Можно было бы и не торопиться - все Вовкины письма особым разнообразием не отличались.
А то, бабушкино, письмо мама принесла домой, положила на комод и села рядом, как бы раздумывая, читать его или нет, потом взяла ножницы, отрезала ровную полоску от конверта и достала оттуда целых два листа, исписанных мелкими корявыми буковками.
Она читала его, и лицо её становилось чужим, незнакомым и каким-то недобрым. Как потом оказалось, в письме бабушка просила маму забрать её к себе, писала о болезни и немощи.
Помню, я даже обиделась на маму - как можно так бездушно относиться к собственной матери! Тем более, что у нас-то с мамулей были очень близкие отношения. А тут такая явная неприязнь.
Собственно такая же холодность со стороны мамы сохранилась и после приезда бабушки. Мне казалось, что поначалу бабушка даже заискивала перед мамой, пыталась ей угодить. Но мама, впрямую не обижая её, будто не замечала бабулиных попыток сблизиться. Бабушка прекратила свои попытки и затихла в маленькой комнатке, выделенной ей мамой.
Я же наоборот привязалась к бабе Тоне. Мне хотелось своим вниманием сгладить мамину суровость. Поэтому почти каждый день я прибегала к ней после уроков и рассказывала о наших школьных проказах. Так, может быть неуклюже, я пыталась хоть немного развеселить её. Она прижимала меня к себе, гладила сухой старческой рукой по волосам, и я ощущала запах земляничного мыла, который вместе с бабушкой прочно поселился в её комнате.
Умерла она так же тихо и незаметно, как и жила. И только когда бабушка, убранная в давно приготовленное «смертное», лежала в переднем углу, мама заплакала.
После поминок, проводов соседей и уборки мама устало присела за столом на кухне. Я тоже устроилась рядом, притулившись к её плечу.
«Вот мы и снова одни, ушла моя мама,- сказала она, обнимая меня- «и опять слёзы навернулись на её глаза, - «какая бы она ни была, а всё равно это - моя мама».
«А какая она была «не такая»? Что вас поссорило? Я же понимаю, что была какая-то причина разлада между вами?» - задала я давно мучавший меня вопрос.
«Не знаю, стоит ли говорить тебе…» - мама помолчала, а потом всё-таки продолжила: «Мне тогда было лет шесть, глупая ещё совсем. Мы жили в большой коммунальной квартире. И хорошо, по-моему, жили. Во всяком случае, я не помню никаких особых ссор между мамой и папой. Но однажды мама сказала, что я должна помочь ей, что это очень важно. Я должна была рассказывать чужой тёте, как папа играл со мной. Но не так, как было на самом деле, а так, как скажет мама. Это были очень странные игры. Ты, дочка, уже достаточно взрослая и понимаешь, что означает, когда мужчина под видом игры развращает ребёнка. Вот именно об этом я и должна была рассказывать . Как будто всё так и было.
И я рассказывала. Я была послушной девочкой, любила маму и хотела помочь ей.
Был суд. На суде папа сказал….Я очень хорошо помню его слова о том, что он прощает меня и понимает, что моей вины нет. И он улыбался мне! Понимаешь, дочка? Улыбался. Он думал обо мне. Он не хотел, чтобы потом, став старше, я страдала из-за своего предательства.
Но я не могу простить себя! Не могу! И бабушку не смогла простить. Всю жизнь я ношу этот камень в своей душе…
Такие-то дела, дочка.
Пусть земля будет ей пухом.
И пусть Господь простит её.»