Старая кошка роется в земле, не обращая внимания на моросящий дождь. Холодные капли стекают по грязновато-белой шкурке, делая ее владелицу жалкой и неприглядной. «Кис-кис-кис!» - зачем-то зову кошку. Она поднимает перепачканную мордочку, внимательно смотрит на меня слезящимися глазами и кашляет… Кашляет. Просыпаюсь. Прислушиваюсь. За последние пару лет научилась чутко реагировать на все звуки из ее комнаты. Жду. Кашляет. Кровать тоскливо скрипит, освобождаясь от худенькой постоялицы. Топ-топ-топ - через небольшой коридорчик. Скребется в мою дверь. - Сколько времени? - робко интересуется она. - Четыре утра. Ты куда-то торопишься? - Нет. Просто я слышала, кто-то стучал. Вздыхаю. - Тебе показалось. Иди спать. Мнется в нерешительности. - Я боюсь. Стучали прямо в мое окошко. Делать нечего - в ее комнату идем вместе. Заглядываю за тонкую шторку. - Все в порядке - никого нет. Ложись. Послушно залазит под одеяло. Трогаю ее влажный лоб - вроде бы, не горячий. - Посиди со мной, - простит тоненьким голоском. Вижу - все еще боится. Устраиваюсь в кресле, включаю настольную лампу, беру книжку…
Просыпаюсь от веселого хихиканья. Недавняя полуночница с любопытством таращится на меня. - Доброе утро! - приветствует. - Ты что тут делаешь? Не помнит? - Доброе, - бурчу я. - Решила вот ненадолго переселиться, заодно и будущее свое узнать. Не зря же говорят: «На новом месте приснись жених невесте» Она смеется - на этот раз впопад. С кряхтеньем разминаю затекшие руки. Восемь утра. - Поднимайся, золотце. Умывайся-одевайся - и завтракать!
Сидит перед тарелкой с манной кашей, капризничает. - Зачем ты в кашу положила изюм? Не хочу! Терпеливо объясняю: - Вчера ты мне сама сказала, что кашу едят с сухофруктами, а кроме изюма у меня ничего не было. И потом, попробуй хотя бы - это вкусно. Она надувает щеки, фыркает. - У меня аллергия на изюм! Убери его, тогда кашу съем. Невозмутимо выковыриваю янтарные ягодки из манной вязкости. Подаю кашу без изюма. Она вздыхает и нехотя ест. Обошлось «малой кровью»
Десять утра. - Можно мне погулять? Выглядываю в окно. Солнышко светит, на небе кое-где бродят кудлатые облака. Почему бы и нет? Одевается долго - стучит дверкой шкафчика, что-то роняет. Из прихожей кричит: - Принеси мне ведерко и совок! Выхожу с садовым инвентарем, придирчиво оглядываю раскрасневшуюся любительницу прогулок. - Это что же, ты разные носки одела? Думаешь, красиво? Она смотрит на ноги. - Больше никаких не было. Переодеваю, поправляю, одергиваю, разглаживаю. Памятуя о ночном кашле, укутываю горлышко легким шарфиком. - Далеко не уходи!
Занимаюсь домашними делами, поглядывая в окно. Дети играют в песочнице - строят замки и мосты. Моя кулема копается в сторонке - увлеченно рыхлит землю, пересаживая какие-то чахлые зеленые кустики. Дождь начинается неожиданно. Крупные капли стучат о подоконник решительно и звонко. Пахнет влажным асфальтом. Двор пустеет. Только моя огородница роется в земле, не обращая внимания на стекающие за шиворот холодные струйки. Влагу с лица она смахивает перепачканными ладонями, из-за чего щеки и лоб становятся пятнистыми. Открываю окно и кричу ей: - Иди домой! Она вздрагивает, поднимается. Делает неуверенный шаг в сторону подъезда, другой. И замирает, недоуменно глядя по сторонам. Не знает, куда идти! Забыла, все забыла… Выбегаю во двор в домашних тапочках и халате. Обнимаю худенькую сгорбленную фигурку. Она смотрит на меня слезящимися глазами, всхлипывает. Мое сердце сжимается от жалости: - Ну, не плачь! Я же всегда с тобой, глупенькая. Она всхлипывает: - Я так испугалась, Юля! Наступила на помидорную рассаду: «Бычье сердце» - мой любимый сорт. Она прирастет, как ты думаешь? - и показывает перепачканным пальцем на сломанную тополиную веточку.
Мама, милая мамочка… На семидесятом году жизни ты превратилась в беспомощную старенькую девочку, и теперь уже я слежу, чтобы ты вовремя поела и не промочила ноги. Как будто, ты - моя дочка, а я - твоя младшая сестренка Юля. Умершая десять лет назад…
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Все комментарии:
Татьяна Лернер. "Рая"
А на девочке пижама в горошек. У горошка легкомысленный вид. Укрываю. Лёгкий чубчик ерошу. Напеваю. Рая губки кривит.
За окном долдонит дождь-барабанщик. Рая видит сны о самом простом. Просыпается, оладушков клянчит. Говорю ей: «Спи, мой птенчик. Потом».
Утром тру для Раи фрукты с базара. И оладушки даю. И чайку. Рая просит: «А поставь Лесковара». Что ж, пластинки с чердака волоку.
Но не слушает. Лепечет о папе, об отце и о младенце с икон. Я меняю ей слюнявчик и памперс и в коляске вывожу на балкон.
Во дворе осенний свет. Клён желтеет. Рая дремлет под рефрен Mamy Blue. В феврале ей будет семьдесят девять. Если Рая не умрёт к февралю.
...Человеческий путь из детства - в детство... а для детей и внуков - испытание на любовь и милосердие...
Очень хорошим языком написано!) Рассказ вызывает светлое сострадание, покорность испытаниям судьбинным, и готовность к любви до самого конца... Спасибо, Елена.
Трудно комментировать этот рассказ, Лена... С моей двоюродной бабушкой было тоже самое. Поэтому знаю не понаслышке, как это бывает... Помню, как она потерялась, и мы искали её по всему посёлку...
А на девочке пижама в горошек.
У горошка легкомысленный вид.
Укрываю. Лёгкий чубчик ерошу.
Напеваю. Рая губки кривит.
За окном долдонит дождь-барабанщик.
Рая видит сны о самом простом.
Просыпается, оладушков клянчит.
Говорю ей: «Спи, мой птенчик. Потом».
Утром тру для Раи фрукты с базара.
И оладушки даю. И чайку.
Рая просит: «А поставь Лесковара».
Что ж, пластинки с чердака волоку.
Но не слушает. Лепечет о папе,
об отце и о младенце с икон.
Я меняю ей слюнявчик и памперс
и в коляске вывожу на балкон.
Во дворе осенний свет. Клён желтеет.
Рая дремлет под рефрен Mamy Blue.
В феврале ей будет семьдесят девять.
Если Рая не умрёт к февралю.
...Человеческий путь из детства - в детство... а для детей и внуков - испытание на любовь и милосердие...
Очень хорошим языком написано!) Рассказ вызывает светлое сострадание, покорность испытаниям судьбинным, и готовность к любви до самого конца...
Спасибо, Елена.
Не люблю писать о личном, ни к чему это, но с "Кулемой" получилось по-другому.
Спасибо, Саш.