В 1973году мне было семь лет. В силу семейных обстоятельств, я жил в небольшом городе – Гусь Хрустальный, у дедушки с бабушкой. Обучался в первом классе и был-таки доволен сложившимися обстоятельствами. Дело в том, что, честно сказать, правописание давалось не очень просто. Я всё понимал, неплохо учился, но почерк… Почерк оставлял желать лучшего. Он и сейчас не блещет, но тогда, не то, что мама, даже учительница не всегда могла разобрать мои закорючки.
Но хочу рассказать не об этом. Через дорогу от нашего дома, стоял ларёк Союз печати, всего каких-то триста метров. В мои обязанности входила покупка газет для дедушки. Дедушка мой был, надо сказать, очень умный человек. До войны работал преподавателем математики в единственной, Гусевской, школе. В сорок первом году был призван в армию, но послужить Родине долго, не получилось. На подходе к фронту, именно на подходе, потому что техники не хватало, колонну атаковали юнкерсы. Самолёты вынырнули из-за леса. К Москве их не подпускали зенитки и поэтому лётчики люфтваве искали цели для бомбометания, на стороне. Такой целью и стала колонна солдат, которая шла к Москве уже более двухсот километров. Люди устали и не очень хорошо смотрели за небом. Колонна шла по лесной дороге, до фронта было ещё, как все думали, далеко. Поэтому даже когда самолёты начали бомбить колонну и поливать солдат из своих пулемётов, не сразу последовала команда “Разойдись” и “Укрыться под деревьями”. После того, как эти команды прозвучали, и остатки солдат разбежались по лесу, на дороге осталось лежать более половины призывников. В число тех, кто не смог подняться был и мой дедушка. В госпитале он провёл около года и летом сорок второго года был комиссован и возвращён в свой город.
Когда я его спросил, почему они сами не разбежались в тот момент, когда их начали бомбить? Чего они ждали?
- Внучек! Это были тяжёлые времена. Люди не всегда доверяли друг другу. Идя в общей колонне, мы были чужие люди, которые больше боялись самих себя, чем дружили между собой. Поэтому шаг в сторону леса, мог выглядеть как дезертирство или предательство. Выглядит сейчас это конечно глупо, но тогда…. Тогда нас бомбят и расстреливают из пулемётов, а мы упрямо идём на фронт. Идём защищать Родину. После того как передо мной упала бомба и земля поднялась передо мной выше солнца, я уже ни чего не видел. Не видел, не слышал и не чувствовал. Не знал я уже и когда и как в меня попали из пулемёта. Да и пришёл в себя я только в госпитале, через месяц. Так как начало я помнил, а то чем всё закончилось, нет, то мне рассказали другие раненые. Те, что после бомбёжки нас начали вывозить только через четыре часа. Остатки колонны были отправлены далее на фронт. Раненых отправили в город Владимир, в госпиталь. Погибших похоронили в братской могиле в ближайшем селе. Меня тоже тащили хоронить, но когда положили на кучу трупов, стал шевелить руками. Это меня спасло и теперь твой дед возится с тобой, а ты плохо пишешь, не стараешься.
После года лечения в госпитале, дед был отправлен в Гусь Хрустальный. Домой. Лето подходило к концу. Скоро осень. Учителей не хватало, и директор школы сама пришла домой к дедушке и предложила вернуться в школу, в роли преподавателя. Даже, невзирая на то, что ещё не полностью восстановилась речь, деду пришлось согласиться. С первого сентября он стал вести в школе несколько предметов. Математику, алгебру, тригонометрию и историю. В то время все учителя вели по несколько предметов. Людей не хватало.
В мае сорок третьего, после выпускного, деда пригласили в обком партии. К концу учебного года речь и здоровье почти полностью восстановились, и поэтому дед взяв котомку с вещами первой необходимости отправился в обком. Вызывало удивление, почему не в военкомат, но с повесткой спорить не будешь. Домой он вернулся главой обкома партии города Гусь Хрустальный. И проработал на этой должности до осени. В сентябре отправился в исполком, чтобы просить разрешения вернуться в школу преподавателем. Так как из-за отсутствия учителей, дети не получали почти ни какого образования. Но его желания ни кто не учёл. На оборот, в связи с военным положением он вернулся домой уже в роли мера города. Главой он проработал до августа сорок пятого года. После чего, по состоянию здоровья, а больше от того что в город вернулось много здоровых и крепких мужчин, дед был возвращён в школу. Где и проработал до пенсии преподавателем математики.
Каждое утро, в воспитательных целях, я отправился за газетами. Во первых, так я учился считать, во вторых приучался распоряжаться карманными деньгами, и стоя в очереди за газетой, читал всё что вывешивают на окнах киоска Союз печать.
Вот так в одно утро я стоял под ларьком в очереди и читал развёрнутую и выставленную для обозрения литературку. Так в народе называли “Литературную газету”. Обычно я покупал несколько газет: “Советский спорт” “Правда” “Литературная газета” “Труд”. Но в этот раз, растирая слёзы и сопли по лицу, я купил только литературку и побежал, рыдая к деду. Я бежал, ничего и не кого, не замечая. Бежал и плакал. В то время машин ездило мало, иначе бы меня точно задавили. Я не видел дороги, машин и людей. Прибежал и уткнулся в бабушку носом и разрыдался полностью. Старики перепугались не на шутку. Кое-как отпоили меня водой. Умывали и просили рассказать, что случилось. Но говорить я не мог. Просто указал на статью в газете и опять зарыдал.
Дед взял газету. Опустил со лба очки, которые были привязаны на резинке, и стал читать. Бабушка гладила меня по голове и что-то шептала. Я всхлипывал и смотрел на дедушку. Прочитав, он отложил газету. Взял меня за руку и поставил перед собой.
- Внучёк! Ты расстроился из-за того что написали что “Штирлица на самом деле не было”. Ты уже большой и я тебе просто по секрету скажу, и об этом не надо ни кому передавать. Запомни! Это военная тайна. Штирлиц был. Он есть и сейчас. Он просто работает. Эта статья в газете, обеспечивает ему безопасность. Шпионы стали подозревать его и по этому у нас написали эту статью. Штирлиц продолжает работать в тылу врага.
Это был, наверно, самый счастливый день в той моей жизни. Я шёл в школу и улыбался.
Я знал и хранил огромную тайну.
Штирлиц жив и работает.