Скорость для водителя фуры равносильна высоте для канатоходца. Руль, как балансир, связывает нужные объекты, физические законы, человеческую интуицию и чувство равновесия в часть реальности, способной вписаться в пространственную иерархию природы. Мироздание – занятная вещь, если увидеть, хотя бы краем глаза, его шестерёнки. Только понять их работу так же сложно, как распутать клубок собственных эмоций, избалованных повышенным вниманием, оригинальностью трактовки и нередкой театральностью подачи. Странно думать, что чувства – всего лишь марионетки метаболизма. Я не в меру философствовал, дорога вилась по степи, лёгкий ветер приятно холодил тело. Маки и васильки, заполонившие пустующие земли, редели, сменились пожухлой травой, и наконец степь приняла привычный облик: затрёпанный суховеями край земли. Неожиданно воздух сгустился и потемнел, на дороге проступили жёлтые пятна. Быстро увеличиваясь, они сливались в ослепительно яркую ленту. Нестерпимый жар хлынул в лицо – я хотел ругнуться, стал задыхаться, захрипел и проснулся.
Из ночи в ночь один и тот же сон заканчивался удушьем. Вначале я только недоумевал, потом добавилась злость, но с некоторых пор каждое пробуждение стала сопровождать усталость с прицепом обречённости. Я вышел на кухню, закурил. В проёме двери показалась жена. Поправляя сползающий с плеч полупрозрачный коротенький пеньюар, озабоченно спросила:
– Опять жёлтая дорога?
Я молча кивнул. Три года назад я был от Елены на грани безумия. Она мне и в институте нравилась – мы даже успели завести романчик, пока я не бросил учёбу и не подался за длинным рублём за границу. Когда вернулся, Елена была замужем за Серёгой – бывшим сокурсником, успела родить сына Ванюшку и превратилась в сногсшибательную даму с умным и грустным взглядом. Не этот ли взгляд дал мне повод усомниться в её счастливом замужестве? Если любовь – болезнь, то болел я жестоко: без ремиссий и отвлекающих анальгетиков. Серёга гонял фуру с овощами и фруктами на север Казахстана. Я напросился к нему в напарники, потом тоже купил фуру, постепенно стал закадычным другом пятилетнему Ивану, и всё ради возможности участвовать в жизни женщины, чья улыбка отражалась фейерверком в моём бесцветном существовании. Жизнь вдруг наполнилась ожиданием чуда, а предостерегающие доводы разума начисто выметались корявыми оправданиями.
– Не опускай крылья – Елена налила в свою чашку холодного чаю.
– Я как страус. Быстро бегаю. Зачем мне крылья?
– От себя бегать не только бесполезно, но и опасно.
– Не спорю… ты о чём?
– Так…
Июнь трёхлетней давности на жару не скупился. В тени термометр показывал выше сорока градусов. Мы с Серёгой везли пиво обратным рейсом из Караганды в Самарканд. Как обычно, был перегруз, и резина китайская, и сжатый до предела срок, и незаконный объезд таможни, лапа которой могла безбожно урезать доход. В два часа ночи возле глухого кишлака мы «отблагодарили» знакомых ребят – пограничников, и по холмистому бездорожью направили КамАЗы в сторону трассы. Взрыва колеса я не слышал (в наушниках гремел хард-рок), но, почуяв неладное, внеочередной раз глянул в зеркало заднего вида – Серёгина фура кубарем скатывалась по склону холма.
Я не сразу сообразил, откуда хлестала кровь. Её было так много, что я опешил, но быстро пришёл в себя и лихорадочно взялся за дело: перетянул ремнём бедро Серёги выше открытого перелома. Кровотечение не останавливалось – пришлось поднять ремень выше. В качестве шин сгодилась пара досок из загашника. Проверил всё тело – левое предплечье оказалась тоже сломанным. Снял с запястья «Ролекс» и приспособил на руку шину. Я плохо помнил, как перетаскивал бесчувственного Серёгу в свой КамАЗ, но, без сомнения, этот подвиг мог претендовать на жестокий триллер. До ближайшей больницы на перегруженной машине езды не меньше четырёх часов, а на другую помощь в глухомани, да ещё глубокой ночью, рассчитывать не приходилось. Я должен был довезти Серёгу живым.
Елена докурила сигарету и неоправданно долго тушила её в пепельнице.
– Ты занимаешься самоистязанием. Не пора ли поставить точку?
– Да – облегчённо выдохнул я. – Пора. Собери мне вещи.
– Решил бросить меня? Вот так просто? А как же преданность? Любовь? Неужели мы её не заслужили? Одиннадцать лет…
Мне до отвращения стала неприятной эта полуголая женщина с её вызывающей сексапильностью и неожиданными всплесками то мудрости, то детской наивности.
– Преданность? Любовь? – заорал я. – А как же Серёга? Ты полгода не продержалась после его смерти! Благо, на людях сумела приличия соблюсти, типа, вдова год замуж не выходит.
– Не кричи, ребёнка разбудишь – на лицо жены лёг тёмный восковой оттенок. – Я любила Сергея. Это другая любовь, тебе не понять, и, если бы он остался жив, никогда бы не ответила тебе взаимностью. Не говори о преданности. Ты ничего не знаешь – Елена вышла из кухни.
– Это ты ничего не знаешь! – запоздало бросил я вслед.
Человек не подозревает, на что способен, пока обстоятельства не начнут толпиться, создавая опасную давку. Чувства – те же обстоятельства, и от того, что они не внешние, а внутренние, ничего не меняется. Можно лавировать, держать себя на поводке, придумать тысячу ухищрений, чтобы не топтать других и не быть затоптанным самому, но в давке главенствует безрассудство. Оно указывает путь, и в минуту отчаяния можно поверить, что этот путь – единственный, и вроде бы, вот он – выход, однако просвет оказывается перемычкой, за которой беснуется такая же яростная, но бесконечная толпа.
Закутавшись в тёплый длинный халат, вернулась Елена. Из подобранных и заколотых на затылке волос выбивались золотистые завитки. Лицо посуровело, в глазах снова поселилась грусть. Проходя мимо, она примирительно провела рукой по моей шее – во мне ничего не отозвалось.
– Я тогда был, как под гипнозом, всё делал автоматически. Даже вспомнил о возможной гангрене и два раза ослаблял ремень на Серёгиной сломанной ноге, но руками сдерживать кровотечение получалось плохо. А потом меня словно парализовало… Я намеренно не довёз Серёгу живым – ком в горле, периодически мучивший меня три года, рвался наружу.
– Знаю. Время аварии на разбитом «Ролексе» расходится с указанным тобой на два часа – значит, машина либо ехала очень медленно, либо стояла какое-то время.
– Ты скрыла от следствия «Ролекс»? Где нашла?
– Наверное, после аварии ты забросил часы в Сергееву барсетку.
– Не помню. Проклятая жёлтая дорога, она мне жить не даёт. А я больше так не могу… я не спас его… и мальчишку без отца оставил.
– Никого ты без отца не оставил. Иван твой сын. И только Сергей знал, с чьим ребёнком нянчится. Вот почему я никогда бы ему не изменила.
– Сын? Но ведь… Почему ты не сказала раньше? – слова Елены поразили меня так, словно она не Ивана мне сыном представила, а самого Иисуса.
– Неужели непонятно? – Елена раздражённо бросила на стол зажигалку. – Сергей не заслуживал шушуканий за его спиной. Он по праву считал себя отцом. Когда ты бросил институт и уехал, не попрощавшись, я некоторое время надеялась, что ты вспомнишь обо мне и пришлёшь весточку, но… не будем говорить о преданности. Бессмысленно досконально разбираться, кто и насколько виноват перед Сергеем. Думаю, твоя вина не так велика, как ты её представляешь. У него была сильная кровопотеря. Врачи сказали, что в полевых условиях при сильном артериальном кровотечении спасти Сергея было маловероятным.
Рассвело. Я торопился уйти. С каждой крапинки на стене, с каждой щели, со всех узоров на ковре за мной наблюдали сотни Серёгиных глаз. Правильно, это его дом. И его хранитель.
– Ванюшку бы подготовить, сказать ему правду, кто отец – я повесил на плечо дорожную сумку и поднял чемодан.
– Нет – отрезала Елена. – Мал он для такой правды. Повзрослеет – узнает. И ещё: всему бывает конец, жёлтая дорога – не исключение. Когда-нибудь она станет узкой тропой, и, возможно, мы не раз на ней столкнёмся. Как ни крути, а я остаюсь попутчицей.

---

Задание дуэли:
Жанр: психологическая проза (о сложностях взаимоотношений между людьми или, например, о сложном психотипе героя, его мыслях и переживаниях, если он один).
Тема: Вина (кто-то перед кем-то чувствует себя виноватым).
Объём: до 10 000 знаков.
Срок: до 31 декабря 2015 г.