Бомжонышь
Папа, милый папа, нет, тебя добрей. Без тебя нет мамы. И все бьют детей. Умер мой папа. Нету его. Вот так просто взял и не пришел домой. Мама плакала и ничего не говорила, а через три дня к нам в дом привезли ящик, а в нем человек. Я не верил, не хотел верить, что это папа. Да и не похож он был на папу, этот человек в ящике. С утра до обеда ящик простоял в комнате. Потом пришли люди. Разные. И с папиной работы, и чужие. Многие плакали. Принесли цветы и венки. Потом все собрались и уехали. Ящик тоже с собой забрали. Больше я папу и не видел. Но в ящике точно был не он. Там лежал какой-то урод, а люди говорили что это после аварии. У нас то и машины не было, какая еще авария. Весь ужас утраты до меня дошел вечером. Когда мама пришла домой во всем черном. Вся в слезах. От нее сильно пахло водкой, а рядом был чужой дядька. Они сразу прошли в комнату и закрыли двери. Мама даже не вспомнила, что я сегодня не кушал. Я подергал дверь, она не открылась, тогда прошел на кухню, сел на уголок. Голову положил на стол и тут на меня как накатило. Я сидел и плакал. Потом уснул, проснулся и снова рыдал. Мама в комнате стонала и плакала. Я слышал. И так мне было нас жалко. Вот в это время до меня и дошло, что папа больше не придет. Нет его и все. Ни кто не купит конфет и игрушки. Ни кто не поцелует меня на ночь, укладывая в кровать. Осознав все это, я еще больше разрыдался. Да так что упал на пол. Сколько прошло так времени я не знаю. Я тут многое не помню. Все было как в забытьи. Мама. Дядька. Кровать. Доктор. Уколы. Матрац и я на нем, на полу. Мучающий маму дядька, а у меня нет сил, ей помочь. Опять доктор. Больница.
В больницу мама ко мне не приходила. Наверное, работала. Я долго лежал. Тут разные дети. И маленькие, не умеющие говорить. А есть и большие, почти взрослые. Был даже урод, у которого только половина головы. Я когда его увидел, очень испугался. Спереди вроде нормально, только слюни текут, а вот сбоку или сзади, так у него затылка нет. Как ножом срезали, и волосы не растут. Мне приходилось под одеяло прятаться, когда он в палату с доктором заходил. Позже, когда я доктору рассказал про то, чего боюсь, этот урод перестал к нам заходить. Еще у нас в палате лежала девочка, которая все время матюкалась. Ну, так, всегда и всем говорила гадости и матюки. Я тоже несколько у нее выучил. Она мне даже объяснила, что это значит и когда надо говорить. Был мальчик, который знал много стихов. Но это скучно. А вот когда он стал рассказывать садистские куплеты, то мы тоже стали учить и рассказывать, а потом еще вставлять чье-то имя. Так весело получалось. Я даже стал смеяться. Тут меня и выписали. Меня забрала бабушка соседка.
Дома все было плохо. У нас так грязно раньше никогда не было. Не мытые тарелки. Кушать нечего. Дверь поломана и не закрывается. Соседка меня накормила, а мама домой, вечером не пришла. Утром я сам собрался и пошел в школу. Оказалось, что я два месяца лежал в больнице и теперь если не подтянусь и не догоню остальных, то меня оставят на второй год. Мне пришлось поднапрячься, но даже к моему удивлению, все давалось мне легко. И год я закончил всего с двумя тройками. При всем том, что в школе меня хвалили, дома было все плохо. Мама редко приходила домой, а если и была, то обязательно с кем – то и они много пили на кухне. Когда же напьются, то тут уж лучше смыться. Или стукнут по голове или вообще отлупят. Я в такие дни прятался у соседей, деда Вали и бабы Вали. Дедушку звали вообще-то Валентин, но он никогда не обижался, если я их с бабушкой одинаково называл. Положит, бывало, свою руку мне на голову, задумается и сидит, куда-то в стену смотрит. Слезы текут. А я ем быстренько. Хоть рука у него и тяжелая, но я не убираю. Она теплая и ласковая, как была раньше у папы. Бабушка Валя, она другая. Она так не ласкает, а подойдет тихонько, встанет рядом, запустит руку себе под фартук и оттуда, из глубины юбок достанет то конфету, то яблоко. Даст мне и шепчет что-то, а сама крестится.
Летом, в самую жару, плохо стало деду Вале. За ним приехала белая машина с крестами. Дедушку положили на носилки. Сначала несли, а потом увезли. Больше меня ни кто не гладил и не ласкал. С бабушкой Валей то же все плохо. Я хоть и перебрался к ней жить, но она стала все забывать и плохо ходить. Почти не готовила кушать. И я перебивался, чем придется. То дома, после маминых посиделок оставалось поесть, а то у бабушки светлело в голове, и она со мной ходила в магазин. Я ходил по магазину и складывал в корзину то, что она говорила. Когда рассчитывалась на кассе, и оставались деньги, то мы брали еще печенье и пили дома с ним чай. Это так вкусно.
Вот и осень. Надо идти в школу, а у меня ни тетрадок, ни портфеля. С бабушкой долго искали в куче белья мою форму, но не нашли. На первое сентября я шел в черных брюках и сером свитере. Такой светлый день, но мне не весело. Мальчишки обозвали меня бомжонком, а девочка одна сказала, что от меня воняет. Я и сам знаю, что свитер почти сгнил. И бабушке об этом говорил, но другого мы не нашли.
Учительница посадила меня одного, на самую заднюю парту. Половину учебников мне вообще не дали, а те что выдали, были самые рваные.
- У тебя то и портфеля нет. Все в кульке носишь. Еще порвешь или потеряешь.
Вот дома меня ждал сюрприз. Баба Валя взяла из журналов картинки. Вложила вовнутрь чистых, вырванных из старых тетрадей листов и скрепила все степлером. У меня появились свои тетради, да еще такие, каких ни у кого в школе не было. Я так радовался. Сделал уроки. А в школе мои тетрадки порвали и раскидали по всему коридору. После этого учительница дала мне три тетрадки как у всех. А вскоре мне бабушка дала и портфель. Не новый, но очень хороший. В который я сложил все свои богатства. Учебники, тетрадки и ручки, а также три цветных карандаша. Ведь без этих карандашей у меня по рисованию была бы двойка. Портфель я домой не носил. Все уроки делал на продленке. Потом ставил свой портфель под стол учительнице и шел гулять во двор. А зимой, когда на улице холодно, заходил в спортзал и смотрел, как проходят тренировки. Сначала девочки из старших классов играли в волейбол. Это такая игра, где мяч надо перекинуть через сетку так, что его не поймают. Тогда будет гол. Как в футболе. Я выучил правила сам. После этого начиналась тренировка по драке. Называлась - самооборона. Но все равно там учили драться. Меня тоже брали к себе и заставляли на кого-то бежать с ножом. Нож был бумажный. А меня, когда я подбегал, переворачивали и роняли на пол. Было не больно, а даже весело. На полу ведь лежали мягкие матрасы. Которые называли – маты. И были они мягче, чем мой, у меня дома.
Конечно, мне в школе было лучше. Хоть и друзей у меня не осталось. Меня все обзывали и толкали. Но дома, среди пьяных дядек и тетек бывало еще хуже. Дома ведь не за что могли так стукнуть, что я потом ходил с синяками или вообще хромал. Если меня били ногой. Я сам, думаю, толкал бы такого грязного мальчика. Но помыться мне порой было негде. Бабушка соседка все чаще оказывалась в больнице или лежала без сил.
Один раз она вот так лежала, не могла подняться и открыть мне дверь, что бы я пошел в школу. Я ходил по комнате, звал людей в окно. Даже хотел выпрыгнуть, но было очень высоко. Испугался. Подошел к бабушке взял ее за руку, а она холодная как лед. Лежит и дрожит. Я стал ее укрывать разными ее халатами и своим одеялом. Я ведь теперь спал на кровати дедушки.
Потом бабушка открыла глаза и плакала, и попросила пить. Она лежала два дня. Я давал ей воды, а сам съел весь хлеб и кусочек масла. Больше в холодильнике ничего не было. Когда пришла тетя с почты и стала стучать в двери, то я ей прокричал что бабушке плохо. И пришли чужие люди и врачи. Дверь открыли и бабушку забрали, а меня послали домой.
У нас в квартире никого не было. Со стола собрал крошки и то, что оставалось в тарелках. Решил идти в школу. Хоть и было уже после обеда, но можно посидеть на продленке или в спортзале. На улице ведь еще холодно. Бегом добежал до школы. У меня хоть и есть куртка, но она не очень теплая. Наверное, что старая.
Я пришел, когда дети выходили из столовой. Раньше я никогда туда не заходил. Там надо платить деньги, а у меня их не было. Но сейчас, в поисках учительницы, я туда заглянул. Мне ведь надо найти и взять свой портфель.
Как там вкусно пахнет. За два дня я съел всего кусочек хлеба и масла.
В столовой было пусто. Где то далеко гремели тарелки и кастрюли. Говорили люди. А здесь никого. От ароматного запаха каши у меня закружилась голова. Я не знал что делаю. А сам бегал по рядам между столов, собирал и прятал по карманам куски хлеба. Доедал остатки каши и даже котлетки. Бегом, что бы ни кто не пришел, не увидел и не отобрал. Очень уж хотелось кушать. И тут.
Тут я остановился и замер. Я стоял с полным ртом и смотрел на нее. Она, широко раскрытыми глазами на меня.
Минута. Я начал быстро жевать, и глотать, чтоб не подавиться. Хотел уже бежать со стыда, но девочка протянула мне ложку и подвинула в мою сторону тарелку с кашей. Я сел рядом и быстро все съел. Она только смотрела на меня. Забрал хлеб со стола и даже у девочки из руки. Все равно она его только держала. Когда я все проглотил, то глянув на девочку на последок, быстро убежал. Оказывается не все дети злые. Хотел зайти в класс, но так объелся, что мне трудно было идти и я, спрятавшись под лестницей, сел прямо на пол. Мне стало плохо и меня сильно тошнило. Открыл глаза от толчка в ногу. В коридоре горел свет, а здесь было полутемно. Тетя, что мыла пол, просто меня не заметила и стукнула по ноге шваброй.
Я встал и побрел домой. Мне что-то говорили вслед, но я не слышал. Сильно болела голова и живот. Мне еще было плохо. Из-за этого наверное, я не мог найти свой дом. Нет, дом то вроде и мой, но вместо поломанной двери у нас стояла железная. И у бабушки соседки тоже. Я постучал, но никто не открыл. Пошел посмотреть с улицы, в окнах темно. Но не мама, же эту дверь поставила. У нас денег на еду нету, а такая красивая и железная дверь наверно стоит много денег.
Холодно. Вроде уже и март месяц кончается, а на дворе настоящая зима. Со снегом и морозами. Что же делать? Куда пойти? Если бабушка меня и привечала, то другие соседи не жаловали. Никто и ничем мне не помог. Я ведь им никто.
Сильно разболелся живот. А я ведь уже не маленький что бы вот так на улице снять штаны. Что же делать? Наверное, для меня этот вопрос становится главным. Я все время сталкиваюсь с этим вопросом. Что же мне теперь делать? Решил: - «Зайду в любой двор. Там наверняка есть туалет во дворе».
Решил, так и сделал. У первого же двора открыл калитку и зашел. Вроде тихо, но темно. Туалета не видно. Есть гараж и маленький сарайчик. Ну не бегать же по чужому двору. Присел в уголочке. После того как я покакал мне стало так легко. Живот перестал болеть, и голова тоже. Тут я заметил дверцу в сарайчике.
- Ну, ничего же не будет плохого если я здесь посплю? Мне ведь и идти то некуда.
Зашел. Странный сарайчик. Есть дверь и окно, на полу много хлама, в виде тряпья. Но места очень мало. Скинув тряпки на кучу, я улегся на них.
Мне снился папа. Снилась девочка, которая смотрела на меня большими глазами, а потом отдала мне свою кашу. Потом я сильно замерз и свернулся клубочком. А потом пришел папа и подарил мне большую теплую игрушку. Она была такая большая, что я не видел, что это было, мишка или зайка. Игрушка была теплая и лохматая. Я прижался к ней и сразу согрелся. Спасибо тебе папочка. Наутро мне опять стало холодно, и я проснулся. Слышались голоса.
Странный был сарайчик. Окно в нем было не застеклено, и начиналось оно от земли. То, что это домик для собаки я понял только когда большой дядя подошел, поставил большую миску перед домиком и сказал:
-Джим, иди ешь.
На что собака ответила коротко:
- Гав.
Дядя ушел. Я увидел это в окошко. Мне хотелось сразу же убежать. Я высунул голову и увидел стоящего возле миски огромного, бело – рыжего пса с большим лицом и красными глазами. Пес смотрел на меня. Я на него. Потом посмотрел на миску, от которой веяло теплом и вкусно пахло. Собака носом ткнула в миску и та подвинулась ближе. Я понял предложение, и уговаривать меня не надо. Каша была вкусная. В ней попадались кусочки мяса. Косточки и хлеб. Но я не наглел. Я ведь знаю, что дядя готовил для своей собаки. Поэтому ел только хлеб и кашу. Мясо и косточки я оставлял своей новой подруге. Кушать, правда, приходилось рукой. Просто зачерпывать и ложить в рот. Мне хоть и негде было помыть руки, но я их очень хорошо вытирал тряпочками. Когда я поел, подошла добрая собачка, а мне пришлось забраться опять в домик, потому что пошел дождь. Он так хорошо стучал по крыше, что я уснул.
Ко мне в домик часто заходила собачка и я спал, прижавшись к ней. Было тепло и уютно, почти как дома. Мне очень не хотелось уходить на холод. Утром и вечером дядька приносил собачке большую миску еды. Которой Джим, (я услышал кличку) охотно со мной делился.
Так прошло много дней. На улице стало тепло. Появилась травка, цветочки, пчелки. Я бы и дальше тут жил, но очень уж переживал за маму. Как она там. Наверное, ищет меня повсюду. И я ушел. Поцеловал собачку в мокрый нос и ушел. Джим встал лапами на забор и долго смотрел своими красными, слезливыми как у бабушки глазами. Я оборачивался и махал ему рукой. Когда я повернул за угол – Джим завыл. Долго и жалобно. Зря он так. Мне бы только маму проведать, да и в школу сходить и я вернусь.
Петляя по улицам, я вышел к большим домам. Как, однако, далеко я забрел. Вот и наш двор. Наш дом.
Маленькие детки играют в песочнице, а бабушки сидят на лавочке. Это наш подъезд. Ой! Или не наш? Железная дверь и на ней кнопочки. Подергал – не открывается. Отошел в сторону и оглянулся. Ну, точно наш подъезд, а вот дверь не наша. Может, как и нам на этаже, здесь поставили двери. Что бы было красиво. У нас с мамой ведь дверь сломали. Потом и у бабушки, когда она болела, тоже. Вот кто-то и сделал красиво. Я пошел на детскую площадку.
- Эй. Попрошайка! Иди ка ты отсюда. Никто тебе здесь ничего не подаст.
- А я не попрошайка. Я здесь живу. В одиннадцатой квартире.
- Не можешь ты там жить. В этой квартире бизнесмен Владимир Евгеньевич живет, а у него свой сын Женечка, тем более не такой вонючий. И жена Инга имеется – раскрасавица. Ведихины – их фамилия.
- Но я здесь всегда жил. С мамой и папой и еще бабушка по соседству. Вы же с ней здесь на лавочке всегда вместе сидели.
- Это с кем же я сидела? С Йосиповной? Так она уж умерла. И девять дён справили. А ты не Выхиных ли будешь. Отца машина сбила, а мать – шалава, спилась и тоже где-то прибили, наверное. Какой ты здоровый вымахал. Ты где живешь то. Собачатиной от тебя разит - жуть, да и грязный весь.
- Степановна.
Раздалось из окна дома.
- Кто это с вами. Гоните его. Нам еще здесь бомжей не хватает. Заразу всякую разносят. Гоните. Там же дети играют.
- Ты слышишь. Все иди отсюда. Как тебя. Иди. Видишь, жильцы ругаются. Мать не ищи, спилась она. Давно уже. Я слышала, у вас дача за рекой есть. И там твои дед с бабкой жили. Вот туда и ступай. Там тебе будут рады, родня, наверное, какая осталась.
И в сторону сказала: - Ты главное иди отсюда.
Неизвестная
Как? Как можно хоть что-то понять? Легче всего осудить, обозвать, опошлить, но понять нельзя. Когда за одну секунду, за три слова по мобильнику кончается вся жизнь. Та счастливая и тихая семейная жизнь. О которой не думаешь. Просто живешь и все. Часто ругаешь. Да и ругаешься тоже. Маленькая зарплата. Мало приносит. Не хватает. А сын подрастает. А мне уже скоро тридцать, и ничего в жизни не видела. Да и не успела бы. В свои семнадцать любовь, восемнадцать свадьба, девятнадцать Вовчик. Это же так мало! Но это так много. Теперь, после трех слов по мобильному, эти маленькие слова в пол строчки, превращаются в целый мир. В мою вселенную. В солнце на небосводе, которое резко погасло.
Звонок: - «Ваш муж погиб».
Коротко. Резко. Хлестко. Как пуля в сердце. Три дня ничего не видела и не слышала. На работу не пошла. Мир рухнул. Какая такая работа? Вовка! В голове вспышка яркая! Но сразу погасла. Что Вовка? Чем он поможет? А себя ой как жалко? И рядом никого и ничего.
Поймите – НИКОГО!
Сквозь туман и слезы слышала, что помогали соседи. Что-то собирали и готовили. Договаривались. Мне сказали, я заплатила. Отдала все наши скудные сбережения. Все то, что собирали на лето. Думали, поедем в деревню, к родителям. У его родителей там дом, и речка. Лес и пруд. Мы были у них. Еще до свадьбы. Больше так и не собрались. Все только деньги собирали. Да всегда находились более, нужные цели. Холодильник. Телевизор. Ремонт. Вот все отпуска и сидели дома. А теперь? Теперь все собранные деньги пойдут для тебя одного. Теперь ты едешь один. Едешь на кладбище, а я с чужими людьми в столовую. Посидим, выпьем. Может, кто доброе слово о тебе скажет и все! Одна!
А меня ты спросил? Хочу ли я быть одна? Как смел ты, так спешить, что попал под машину? Где взялась эта машина? Откуда? Почему ты ее не увидел? На кого ты меня покинул? Как я теперь одна? А Вовка? Да он не в счет. Вот уже третий день у соседки и жив здоров. Даже не плачет. Как же мне себя жалко.
С утра привезли гроб. Установили посреди квартиры. Мне говорили, что лучше не открывать. Но не смогла.
Да это же не он. Другое лицо. Чужие вещи. Галстук он совсем не носил. Хотя нет. Через гримасу боли угадываются родные черты. Наверное, это все-таки он. Три дня не приходит домой, не звонит, не объявляется. Значит здесь, вот в этом ящике, и есть мой бывший муж. Как же я точно сказала: «Мой бывший муж».
А может это не он? И вот сейчас случится чудо, и он зайдет в комнату. Вот! Знакомые шаги. Даже дыхание. Я слышу! Я чувствую! Дверь! Это Вовка. Это только Вовка. А я размечталась.
Вовка долго смотрел на лежащее тело, и. … Убежал опять к соседке. Может так ему лучше? Куда бы убежать и мне? Где спрятаться? Не видеть ничего этого. Раз и проснулась!
Приехал автобус. Катафалк. Прибежал Вовка. Глянул в этот разукрашенный ящик, сел на пол и заплакал. Хорошо быть маленьким и отгородиться от всех и всего слезами.
Улица. Дорога. Кладбище. Дорога. Столовая. Дом.
Все. Кончился этот кошмар. И никто. Ни кто из этой толпы провожающих мне не помог. Не поддержал.
Очнулась я только утром. В постели. Не одна. Дверь в комнату закрыта. Сил нет, еле справилась с замком. На кухне Вовка. Весь зареванный лежит на полу. Попыталась поднять. Сил не хватило. И только тут сообразила, что совсем не одета. Качаясь, прошла в комнату. Собрала по полу свое белье. Глянула на кровать. Во. Вспомнила! Его зовут Виталик. Он уже проснулся и наблюдает за мной. Оказывается что я не одна. Я еще кому то нужна.
Схватил меня за руку и затащил в кровать.
Как же все-таки хорошо ощущать себя нужной.
Когда пришла в себя, выбралась из-под одеяла. Взяла собранное утром белье и прошла в ванную. Надо принять душ. Обмыться и смыть с себя эту кладбищенскую пыль. Мне кажется, что жизнь продолжается. Я не одна. Я еще кому то нужна. Надо приготовить ему, поесть. Мужики без еды не могут. А Виталий столько меня ублажал, что, наверное, проголодался. Накинула халат и на кухню.
Вовка! Чего это он на полу лежит? Я же думала что он у соседки. Ах, да. Он же и утром здесь лежал. Забыла. Что это с ним. Холодный весь и чумазый. Надо срочно врача. Маленькая скотина. Все думают только о себе. Плохо ему. А мне хорошо? Кто обо мне подумал? Вот Виталий он истинный друг и товарищ. Не знаю или не помню, откуда он взялся. Но он единственный кто меня не бросил и поддержал в трудную минуту. Вовку на его кроватку отнес. Пока я обед готовила, он общался с врачами.
Сели за стол кушать. Виталик сказал, что доктор назвал какую-то мудреную болезнь и Вовку увезли в больницу. Для женщин эта болезнь опасная. Тоже можно заразиться и умереть. Поэтому Виталий сам будет ходить в больницу и навещать, передавать фрукты и конфеты. Какой он у меня заботливый. В то время как даже соседи от меня отвернулись, Виталий всегда рядом. Заставил меня взять на работе отпуск. Я же должна придти в себя. Оправиться после смерти и похорон мужа. Отпускные мне дали, но их на долго не хватило. Надо ведь и Вовке передачи носить. Виталий через день ходит. Говорит, что скоро поправиться и выпишут.
Вроде бы и немного полегчало. Но все равно горе давит. Эта черная повязка на голове как обруч смерти, меня не отпускает и давит. Давит. Только немножко, рюмочку две водки и все образуется. Становится легче. Это не ради пьянки, а только горе и стресс снять.
Эх, маловаты у меня отпускные. Ни на что не хватает. Мы с Виталием решили продать телевизор. Все равно я в трауре и его не смотрю. Потом купим новый, плоский или плазму.
Приходили требовать деньги за свет, за газ, за квартиру.
Виталий сказал, что сам со всем разберется и продал холодильник. Он все равно давно отключен. Нечего там хранить. Денег не хватает.
Вовчика выписали из больницы. Отвела его к соседке. Дома у нас бардак. Я даже и не заметила, что у нас выломана дверь. Это, наверное, когда у нас компания гуляла. Сейчас у нас часто собираются друзья. Они приносят еду и выпивку. Молодец мой Виталик. Только он заботится обо мне. Правда кто – то из нашей компании оказался вором и у нас вынесли почти все вещи. Но мы не отчаиваемся. Главное быть вдвоем, а без еды можно и обойтись пару дней. Тем более что мы решили бросить пить.
Одна сигарета и никаких мыслей. На душе легко и привольно. Только дорого. Всё слишком дорого и затягивает. Уже не могу без этого.
Продала квартиру. Или не продала. Не помню. Надо думать, а мне лень. Так хорошо.
Только шумно. Поезда по этому мосту идут каждые несколько минут. Во время дождя между рельс капает прямо на голову. И полиция цепляется каждый раз как к бомжам.
Белые стены, белый потолок. Белый коридор. Это смерть? Нет! Скорее это безумие.
Я уже не человек. Не могу без зелья. Не знаю где мой дом и где мой ребёнок. Да-да, у меня гдето есть сын. Я помню. Только где?
Наверно я всю свою жизнь прожила. Я не должна и не могу жить. Пора умереть. Вот эти грохочущие поезда мне и помогут.
Посиделки.
- Степановна. Смотри ка. Женька на свиданку бегает.
- Да какая свиданка. Молод еще. Только ведь школу окончил.
- Ну что ты. Дело то молодое. Я вчерась прохаживалась по двору. Они вон там, в уголочке сидели, обжимались. Красивенькая она у него.
- Какое обжимание. Ему учиться надо. Институт, армия еще.
- О. запыхтела. Ты себя-то вспомни. Сама в семнадцать выскочила. А им рано.
- Я чего выскочила. После войны девок много было, а парней с войны приходило мало. Первый что приглянулся, вот и легла под него. И ничего. Нормальный попался. Бил не очень. И пил мало. Помер рано, теперь вдовствую.
- Ну – ну. А я перебирала. Долго искала, а что нашла. Ну чем моя жизнь от твоей отличается. Вот и живем теперь здесь на скамеечке. Пусть женятся.
- Да пусть. Кто им мешает? Я им не указ. Раньше деток вырастят, может успеют и для себя пожить.
-------\\---------
- Степановна! Смотри свадьба! Какая Инесска у Женьки красивая. Вот это пара. Хоть бы Женьке повезло. Хозяюшкой стала.
- Что ты все своему Женьке? Родня он тебе? Талдычишь старая, все для Женьки.
- Не родня. Но вырос почти у меня на руках. Сколько его родители на меня оставляли. А он и заботливый и додельный удался. Что ни попросишь, все помогает. Вот и я мечтаю. Дай Бог ему хозяюшку хорошую в дом.
- Хороший, а родителей из дому выжил.
- Тю на тебя, Степановна. Как выжил? Они на лето на дачу перебрались, за реку. У них там дом большой. Теплица, огород и сад.
- Тебе-то откуда это ведомо?
- Была я там. Я ведь дружу с Женькиными родителями. Там хороший дом и большой участок.
------\\-------
- Степановна! Смотри Женька с армии идет.
- Здравствуйте, бабушки – красавицы. Как живете можете? Как здоровьице?
- Здравствуй Женечка! Отслужил, значит? А твоя Инночка умница. Родила тебе сынишку – Вовочку. Все было чинно. Нигде не ходила, не гуляла, все дома сидела и во дворе вот с нами.
- Спасибо бабушка! Я знаю. Она мне звонила каждый день.
- Вот вещь хорошая, телефон. Сам далеко, а домой в любое время позвонишь.
- Ой, и не говори Степановна! А ты Женька беги, ждет тебя она. С утра в магазин сбегала и готовиться. Запахи по двору – у-ух.
- А вы заходите. Друзей то у меня здесь нет, так хоть с соседями посидим, отметим это дело. Я вот и бутылочку шампанского взял.
- Спасибо Женечка. Но не могу, давление мучает.
- А я забегу через часок. Вовочку в колясочке покатаю по двору. Что б вы вдвоем поворковали.
- Йосиповна. А вы же знаете там эти, церковные законы. Поможете нам. Мы окрестить хотим Вовочку. Так будьте ему крестной.
- Хорошо Женечка. Вот зайду и обсудим.
-------\\---------
- Степановна! Смотри, какого парнишку вырастили. Уже и в школу идет. Семь лет.
- Что-то они не спешат твоему Вовочке брата или сестричку смастерить.
- Да какой там. Ты видишь, мучаются как. Они уж хотели, а тут четыре года подряд похороны. Каждый год по мертвецу в доме. То Инночкины родители, а за ними и Женькины. Как заклятие, какое то.
- Да похороны сейчас дорогое и хлопотное дело.
- Ну вот, сама понимаешь. Инна с Женькой только и успевают, с долгами за прошлые похороны расплатится, а тут бах – и новые. Но ничего, оклемаются. Оба молодцы. Работящие.
- Ага. Главное оба. Я видела, какая Инка с похорон пришла. Точнее привезли. Нажралась. Готовая.
- Да что ты. Мать она хоронила. Вот и выпила. И врагу не пожелаешь такого горя. Зато вот Вовочку в школу собрали. Я крестнику портфель – ранец подарила. Знаешь, как дорого теперь ребенка в школу собрать.
------\\--------
- Йосиповна! Ты чего сидишь никакая?
- Женечку жалко. Да и пятые похороны в семье. Ну, точно кто-то позавидовал или сглазили.
- Да чему там завидовать. Живут от зарплаты до зарплаты.
- Так они же ремонт затеяли, собирались все подбелить, мебель обновить и родить второго ребенка. Вот Женя с Инной и продали однокомнатную ее родителей. Женя ведь как раз шел, когда подписал все документы и деньги забрал.
- Так это его за деньги и убили! Я тебе говорю.
- Возможно. Ведь денег при нем не нашли. Я ведь Инне все свои сбережения отдала. Что бы Женю честь по чести похоронила. Да она сама бы и не смогла. Больше всего я выбегала.
- Ну, ты и старая дура. С чего она тебе твои деньги отдаст? Так и пропадут вместе с ней.
- Ничего. Я себе еще соберу. Зато Бог мне там зачтет мое доброе дело.
-------------\\----------
- Йосиповна! Ну что? Как живешь – можешь? И что я тебе говорила? Спилась вон твоя кума Инка. Сблядовалась и спилась. Кто теперь тебе деньги отдаст?
- Да какие деньги? Я уже и забыла. А девоньку жалко. Сначала родителей всех похоронила, затем и мужа потеряла. Слетела с катушек, как говорят.
- Да шалава она, прости Господи. Пьет беспробудно и мужиков водит разных.
- Пьет и правда. А мужиков не водит. То друзья ихние. Живет с одним. Но не нравится он мне. Напоит ее, а сам вещи из дому выносит. Я ему участковым пригрозила, так он на меня с ножом кинулся. Думала, убьет прямо на лестничной клетке.
- А крестник то как?
- После похорон так его избили, что в больницу попал. Сначала сотрясение было сильное, а потом с нервами плохо. Не выдержал перенапряжения милок.
- Ты его к себе определила?
- Ну да. Дома ему делать нечего. Ведь даже его все вещи продали. Ни одежды, ни тетрадок. Ничего. Я его еле собрала в школу. А там дети такие злые, обзывают его вонючкой и бомжом. Я ему из старых тетрадей нарвала чистых листов и скрепила, что бы писать, так все раскидали и порвали. Пришлось мне в школу идти. С учительницей говорить, а то ведь отчислить хотели. Дали Вовочке книжек и родительский комитет выделил тетрадок. Посадили, правда, за последнюю парту. И на продленку он голодный ходит. Не хватает моей пенсии его и дома кормить и за школу платить.
- Ну, ты старая даешь. Она тебе еще деньги с похорон не отдала, так ты на себя ее сына взвалила.
- А когда со школы шла, тут меня Бог направил через соседний двор пройти. Иду, а навстречу женщина с мусорным ведром. А в другой руке портфель несет. Я ее спросила, не отдаст ли мне она его. Отдала. Два дня его подшивала. Теперь вот Вовочка с портфелем, как и все. Не с кулечком.
- Доведешь ты себя глупая.
- А ты вот Степановна не каркай. Как ты что плохое напророчишь, обязательно сбывается. Язык у тебя черный. Как у собаки.
- Ну и иди к своему Вовочке. Сама еле ползаешь, а все эту шалаву покрываешь, да за ее змеенышем бегаешь.
-------\\--------
- Йосиповна! Что с тобой? Куда тебя?
- Да вот Степановна. Отжила я свое. Выполни мою последнюю просьбу. Присмотри за Инночкой. Помоги Вовчику. Покорми его хоть.
- Вот вернешься, сама и покормишь. А Инке уже никто не поможет. Наркоманится она.
--------\\--------
Уже и девять ден справили по Йосиповне. И ее квартиру фирма забрала, та, что похороны организовывала. Там какой-то контракт она подписала. Женькину квартиру, Инка еще раньше пропила. Точнее ее хахаль продал и с деньгами сбежал. Саму же вышвырнули на улицу.
Что б никто не лез, бизнесмен, что купил квартиру, сразу поменял дверь и в квартире и в самом подъезде. Теперь на входе стоит кодовый замок.
Пришел тут, на днях. Худой и длинный бомжонышь. Сунулся в подъезд, а там замок. Я даже нового жильца похвалила. Не будут эти отбросы по подъезду лазить. Мусорить и гадить по за углами. Потом, с трудом правда, я узнала в этом бомже – Вовку. Сына Инкиного.
Той шалавы из одиннадцатой квартиры, где сейчас бизнесмен живет. Вовка этот ко мне подошел. Поговорили и я сказала, что его мать, Инка то есть, живет, наверное, на даче, за речкой.
Он так обрадовался и ушел. Вот и хорошо. Не будет здесь лазить. А матери то, его уже, наверное, и нет. Когда ее полюбовник квартиру продал, да с деньгами ейными сбежал, она уже уколы себе в руки делала. Наркоманка.
А дачу наверное давно на камни разобрали. Раз туда два – три года никто не показывался, то там уже или переломали все, или чужие живут.
Встреча на речке
Да уж. Это не встреча союзнических войск на немецкой реке Эльбе. Где все было красиво.
Тут было до тупого все мрачно и страшно. Мы много здесь описали моментов жизни пропащей семьи, но без этого, последнего изложения, вы не получите всей, истинной картины краха, некогда счастливой семьи. Разговор с собой.
Инна очнулась под мостом. Нет, наверное, не так. Может лучше пришла в себя? Инна проснулась под мостом. Все тело болело и ныло. Ломка кончилась. Кто без денег будет снабжать ее зельем? А у нее теперь ни денег, ни квартиры, ни семьи. Родители. Все четверо один за другим умерли и забрали с собой любимого. Это не выносимо. Пять лет – пять похорон. Страшно и ужасно. Но еще более страшно то, что она, зарывшись в само себя жаление, не заметила главное. Сына.
- Где же он. Мой маленький и миленький мальчик. Почти полная копия любимого мужа. Какая же я была тупая. Как можно было забыть, бросить сына и забыться в своем горе. Мне же Женя никогда не простит такого. Я не знаю, что на меня нашло. Не понимаю, зачем пила и почему привела в дом чужого. Может, хотелось капельку тепла, для души, для тела. В этой одинокой квартире. Но как можно было довести ребенка до смерти. Ведь утром я нашла его почти мертвым. Врач со скорой помощи сказал, что ребенка били. Я не обратила на это внимания. А ведь получается что тот, кто ночь утешал меня в постели, выходил на кухню и издевался над моим ребенком. Мне было хорошо, тепло и приятно в чужих объятиях. Которые, если сильно постараться, можно принять за мужнины. Да. Как я хотела, так и воспринимала. А ведь сучка слышала, что он всхлипывает за дверью. Но хотелось думать, что он просто плачет за отцом. Нет на земле места для такой скотины.
- Безмозглой матери и твари. Ну, раз ты так сама считаешь, то кто тебе мешает. Вот рельсы. Вот мост. Вот река. Найди достойное наказание и примени его для себя. Что страшно? А твоему ребенку сейчас на улице не страшно? Может он издыхает как собака, в какой – то канаве. Тебе за него не страшно? Вот она, жалость к себе.
- Я же себя судила. Прими наказание. А может поискать. Найдется мой сыночек.
- А ты ему нужна. Наркоманка. Алкашка. Что ты ему дашь?
- Я отдам ему свое тепло. Свою душу.
- Пропитую душу? Хватит себя жалеть. Твоя жалость уже привела тебя сюда. Под мост. Тебе нечего дать ребенку. Заберут его в детдом и воспитают. Сирота он и есть сирота.
- Тяжел крест идущего на плаху. Медленно. Шаг за шагом я поднималась на высокую насыпь. Сработала мысль. Как бы ни попасться, на глаза охраннику, сидящему в будке перед самым мостом.
Доверху доползла. Легла отдышаться. И на прямую, и фигурально – тяжела дорога из болота к людям. Это ж как надо было над собой потрудиться, что бы потерять человеческое лицо и загнать себя в болото.
- Но зато теперь я сама себя смогу уважать. Я поднялась наверх, к людям, к цивилизации и умру с гордо поднятой головой и с именем сына на устах. Да я так решила. Стоять на коленях и ложить свою голову под грохочущий поезд не могу. Страшно. А вот так, стоя. Прямо. Сделать шаг вперед. В бездну.
Март месяц на исходе. Ледостав почти прошел. Но все равно. Если не разобьюсь об льдину, то уйду под нее и там, в черноте реки останусь. Холодно. Не отступать.
- Кто тебя довел до того что на тебе из одежды только халат? Ты довела! Кто довел твоего ребенка до канавы и собачьей жизни? Ты довела! Так иди, и доведи начатое до конца.
Прогрохотал по дороге пустой и длинный товарняк. Охранник опустил флажок и пошел спускаться по ступенькам с насыпи.
- Вот оно. Мое время. Пора.
Я медленно побрела по рельсам. Как тянется время. Как страшно. Но отступать поздно, да и некуда. Впереди только лед, вода и смерть. Край моста. Вот здесь. Руки обжигает холодный металл. Март называется. Холодно. Ничего. Один шаг, и все будет решено. А как весело мелькают огоньки на соседнем мосту. Люди в машинах спешат куда – то. Вечер. Все спешат по домам. Это я променяла свой дом и ребенка на минутные радости в постели. Но где, же были все эти люди, когда мне было плохо? Когда мне жить то не хотелось. Где?
- Они жили, и сейчас живут. А тебе пора. Вон уже и смерть по мосту идет. За тобой. Пора.
- Нет, еще минутку. Страшно. И нет. Это не смерть. Это милиция и охранник моста бегут. Светят фонариками. Наверное, меня увидели. Надо решиться. Да, нет. Они не за мной бегут. Вот же перед ними трое ребят бегут. Грязные. Бомжата. Может и мой, вот так, где то бомжует?
- Дура. Нашла чему обрадоваться. Бомжует, а не живет. Понимаешь на что ты обрекла мальчишку. Так прими же смерть глупая.
Оглянулась и сделала шаг. Все, и милиционеры и дети, все остановились.
Вспышка. Что-то произошло на автомобильном мосту. Все смотрят туда. Посмотрела. Авария. Взрыв. Машина падает вниз.
Я лечу и кричу: «Вовочка».
А в ушах слышу родной голос: «Мамуля».
Где ты, мой любимый и единственный.
Все. Вода. Темно. Тихо. Всетаки зацепила край льдины. Больно.
Эпилог.
Три кровати в ряд. Вип палата. Отношение как к царской особе. Приходила девушка – полицейский. Спрашивала, что я помню из аварии. А я ничего не помню. Я отвернулась в тот момент, на ребенка смотрела. И тут трах бах удар о льдину и вот больница.
- Ну, хорошо. Тогда мы подождем, когда в сознание придет ваш муж, и его опросим.
- Муж?!?!?
- Ну да. Муж. Владимир Евгеньевич Ведихин. А рядом, вот, с другой стороны, ваш сын Женя. Вы их-то помните?
- С трудом девонька.
- Ну, лежите. Вам вредно волноваться. Вы семьей ехали по мосту, через реку и попали в большую аварию. Ваша машина упала в воду. Но подоспели спасатели и быстро спасли вас. Там сильное течение, да еще и лед не весь сошел. Вас выкинуло из машины и уносило течением. Вам немного повезло. Так как там глубоко и если бы вы остались в машине, то точно утонули бы. А так все хорошо. Все живы. Память вернется. Ну, лежите. Отдыхайте.
С памятью у нас точно не всё в порядке.
Через несколько часов в себя пришел сын – Женя. А муж – Вова, только на следующий день отозвался. Лечились. Поднялись на ноги. Долго боялась посмотреть на себя в зеркало. Муж успокаивал. Говорил, что отправит меня в Москву. К лучшим пластическим хирургам. Все шрамы с лица уберут, и я стану такой как всегда и даже красивее.
Через месяц мы вернулись домой. Наше возвращение почти никто и не заметил. Хоронили Степановну. Последнюю пенсионерку дома. Теперь здесь живут люди среднего возраста. Хороший дом. Хорошие люди. Соседи со мной здороваются, а я их слабо помню. Память понемногу возвращается. Вот точно помню, что квартира моя. Только обстановка и отделка другая. И имена у нас не такие как были. Может, просто не помню? И когда мы ремонт сделали?
Со временем все невзгоды стали забываться. И авария и больница. Может мне все это приснилось? Вот только осенью Женечка заболел тяжело. Грипп какой-то особый. Жар. Весь горит. Бредит.
А утром мне говорит:
- Мама, мне приснилось, что я с ребятами, на вокзале украл сумку с продуктами. Мы побежали, а за нами милиция. А впереди длинный такой мост, где поезда ходят. И ты, в самом конце моста. На краю стоишь. А потом падаешь, и я лечу за тобой.
- Это только сон, сынок. Ты болел тяжело. Вот тебе и привиделось.
Может и мне все привиделось. Болела я.