Девочке было года три или четыре. Не больше. Модное розовое пальтишко, пушистая белая шапка, красные кожаные сапожки. Симпатичная, забавная девчушка, похоже, из достаточно обеспеченной семьи. Она стояла в середине огромной лужи, синей пластмассовой лопаткой черпала весеннюю талую воду вперемешку со снегом, и этой смесью кидалась в немолодую стройную женщину, находившуюся в паре метров от края «мартовского болота»:
- Дашенька! Прекрати, пожалуйста! Ты же простудишься!
- Зивы будим – не помьём! – заявила маленькая проказница и стала работать лопаткой ещё активнее.
Я подошёл к девочке сзади, взял за шиворот, приподнял над лужей. Реакция у Даши была молниеносной:
- Миисионей? Ни есь! Бойсе не буду!
Я усмехнулся. Донёс девчонку до того места, где стояла женщина и вручил из рук в руки этот «подарок». Даша произнесла коротко:
- Вот! Етаю!
- Сейчас ты у меня полетаешь, поросёнок! – в голосе женщины было столько любви, что становилось ясным – «полёт поросёнка» будет отложен на неопределённое время.
Ребёнок повернулся ко мне, внимательно посмотрел карими любопытными глазами, и строго сказал:
- Не миисионей! Нийзя Даху бьять! У! – показала мне кулачок в белой шерстяной варежке.
- Угомонись! – женщина слегка шлёпнула девочку чуть пониже спины и обратилась ко мне:
- Пойдёмте с нами – обсушитесь. Вон, все ботинки мокрые.
- Ничего, переживу!
- Молодой человек, извольте выполнять распоряжения старших, - строгий голос заставил меня пристально посмотреть женщине в глаза.
Весёлые и в то же время чуточку сердитые. Вокруг глаз лучики морщинок. «Сколько же ей лет?», - подумалось мне: «Сорок пять? Пятьдесят?»

Мы дошли до первого подъезда блочного восьмиэтажного дома, поднялись на второй этаж. Женщина открыла дверь в квартиру.
Первой вошла Даха. Сняла с себя пальто, аккуратно повесила на крючок, который был прибит так, чтобы ребёнок мог спокойно дотянуться. Села на детский стульчик и разулась.
- Сухая, - произнесла удовлетворённо, и стянула с головы шапку.
- Людмила Константиновна, - представилась женщина: - А то, как-то забыли даже познакомиться, - улыбка была добрая и немного смущённая.
- Сергей, - я стоял у самой двери и отчаянно стеснялся. Хотя, при моей работе, давным-давно пора было забыть само слово «стеснение».

Позже, когда все вопросы с моей «просушкой» были решены, Дарья накормлена и уложена спать, мы сидели на кухне и пили чай вдвоём с хозяйкой. Чай был очень вкусным и душистым. Пах какими-то травами, земляникой, лимоном.
- Вкусно? – хозяйка смотрела на меня с материнской улыбкой.
- Очень! Спасибо огромное!
- Опер? Старлей или капитан? – вопросы были заданы очень буднично и уверенно. Я чуть не поперхнулся.
- Старлей, - ответил с небольшой паузой.
- Я так и подумала. Для капитана ещё молод, - Людмила Константиновна поднялась с табуретки, открыла холодильник, достала пол-литровую бутылку с чем-то тёмно-красным:
- Вот. Вишнёвая настойка собственного приготовления. Муж мой очень уважал. Надеюсь, ты не язвенник?
- Нет… И не трезвенник, - поддержал я её шутливый тон.
- Ну, и хорошо! Я не пью, но за знакомство с коллегой можно.
- С коллегой? – удивился я.
- А чего ты удивляешься? Ты – оперативник. Я – следователь.
- А звание?
- Тебе зачем? Хочешь по стойке «смирно» посреди кухни вытянуться? – рассмеялась Людмила Константиновна: - Майор. Но в отставке. Так что, теперь у меня два звания: пенсионерка и домохозяйка. Выбирай любое.
Пока мы перебрасывались фразами, на столе как-то незаметно появились: бородинский хлеб, сыр, колбаса, маринованные огурчики.
- Наливай, - распорядилась хозяйка, поставив передо мной две стопки.
Села на табуретку. Быстро сделала два бутерброда: хлеб, сыр, колбаса…

- Извините, Людмила Константиновна, а с мужем что случилось? – спросил я после того, как мы выпили по стопке крепкой, но очень приятной на вкус настойки: - Извините.
- Вежливый какой! – усмехнулась Людмила Константиновна. О чём-то задумалась. Произнесла спокойно: - Ничего страшного, Серёж, не произошло. Тебе какую версию рассказать? Длинную или короткую?
- Если я Вам ещё не надоел, то можно длинную.
- Нет. Не надоел. Мне и поговорить-то особо не с кем. Дружить с бабами не умею. А мужикам я уже неинтересна. Вот только с Дахой и общаюсь, - грустно улыбнулась женщина.
- А кто это ребёнка милиционерами пугает? – решил я как-то отвлечь хозяйку.
- Психолог! – рассмеялась Людмила Константиновна: - Будешь психотерапевтом! А Дашка в детском саду нахваталась. Ладно, слушай…

…Произошла вся эта история три года назад. Вместе с майорскими звёздами получила я тогда должность начальника следственного отдела районного отделения милиции. Дел – куча. Следователей – раз, два и обчёлся. Райончик такой, что без какого-нибудь «тяжкого телесного» ни дня не обходилось. Постоянные совещания, вызовы «на ковёр», звонки «сверху», звонки «снизу», выволочки подчинённым. Короче – дурдом. Правда, убийств было мало. А если и случались, то – «бытовухи». Там и расследования проводить никакого практически не надо было. Ну, это ты и сам знаешь.
Так вот. Приходит ко мне, как-то раз, молодой следователь – Паша Сурин. С тоненькой такой папочкой. И говорит:
- Людмила Константиновна, помогите, пожалуйста! Что-то я, вообще, ничего понять не могу.
- Что такое, Паш? – спрашиваю.
- Сами посмотрите, - и протягивает мне скоросшиватель.
Открыла папку. Протокол – на протоколе – протоколом погоняет.
- Паша, давай-ка, своими словами, - говорю.
- Понимаете, позавчера поступил сигнал в дежурку – самоубийство. Приехали мы на место происшествия. Там женщина из окна шестого этажа выбросилась. Ну, я в квартиру поднялся. Дверь открыта. Зашёл. Справа большая комната. Окно распахнуто настежь. На столе какие-то документы аккуратно сложены. Рядом с ними – конверт. Только я хотел конверт взять, как сзади, что-то упало на пол. Я аж подпрыгнул. Оборачиваюсь и вижу, в углу стоит детская кроватка. А в кроватке ребёнок сидит и смотрит на меня. На полу бутылочка с соской.
- Ну, пока я ничего необычного не вижу, - сказала я Паше.
- Вы дальше послушайте. Беру я конверт, достаю оттуда записку. В записке всего несколько строчек: «В моей смерти прошу никого не винить. Больше не могу. Дочку зовут Дашей. Сама я из детдома. Прошу найти мою мать, которая от меня отказалась в роддоме. Вдруг, она раскаялась и сможет стать хорошей бабушкой. Все документы на столе. Простите меня! Светлова Галина».
Дальше началась обычная работа: труп женщины – в морг, девочку – в дом ребёнка, опрос свидетелей, соседей. Все документы я забрал к нам. А вчера стал выяснять, откуда эта Галина, кто её мать.
Узнал я номер роддома, где родилась Светлова, и поехал туда. В архиве нашёл данные, что тридцать лет назад 15 мая в роддоме родилось пятеро детей. Четыре мальчика и одна девочка. От девочки мать отказалась сразу же после родов. Стал изучать данные о матери ребёнка. Вот, посмотрите, - Паша раскрыл нужную страничку в папке.
Я смотрела на строчки протокола и не могла никак собраться с мыслями: «Мать – Синельникова Людмила Константиновна, род. 14 апреля 1958 г. в г. Москва. Паспорт серии, номер, выдан…», - что-то такое до боли знакомое.
- Я проверил данные и…
- И понял, кто это, - не дала я Павлу закончить фразу.
- Да.
- Хорошо, Паша, оставь мне папку. Завтра я скажу, что делать дальше.
Павел, молча, вышел из кабинета.
Я сидела и перелистывала странички дела. Но не читала, а перебирала в памяти события тридцатилетней давности. Двадцатилетняя студентка юрфака МГУ – Синельникова Л.К. – москвичка, комсомолка, активистка и т.д. Жизнь насыщена и интересна. Влюблена «по уши» в молодого геолога – Андрюшу Леонова, который год назад уехал на комсомольскую стройку в Сибирь, чтобы помочь нашей стране стать ещё сильней и прекрасней, ну, и… чтобы заработать денег на свадьбу. Свадьбу планировали провести осенью, а Андрей должен был приехать в июле. В памяти мелькали лица друзей, обрывки каких-то разговоров, отрывки из писем Андрея…
Сколько я так просидела не помню. Заходили какие-то люди, что-то спрашивали – я что-то отвечала. Звонил телефон – я отдавала какие-то распоряжения и приказы. Всё было, как в тумане.
Закончился рабочий день. Сотрудники разбегались по домам. Мне говорили: «До свидания!» - я молчала. Меня спрашивали, почему я не иду домой – я ссылалась на срочную работу.
Решение пришло, когда в здании стало совсем тихо и пусто. Быстро собрала свои вещи, оделась, закрыла кабинет, вышла из отделения. Рядом с троллейбусной остановкой поймала такси: «До Каширки», - сказала я водителю и, не дожидаясь ответа, плюхнулась на заднее сидение.
Доехали мы очень быстро – пробки уже рассосались. Я расплатилась с таксистом и вышла из машины. Посмотрела на окна своей квартиры. Андрей был дома – в кухонном окне горел свет.
Выяснение отношений состоялось после того, как мы поужинали. Во время ужина Андрей рассказывал что-то о своей работе, но слушала я его невнимательно, и только изредка вставляла какие-то реплики – все мысли были только о предстоящем разговоре.
- Андрей, у меня к тебе серьёзный вопрос, - начала я робко, когда мы сидели и пили чай.
- Да, Люда, слушаю, - ответил как студентке, которая решила высказать своё мнение о новом способе бурения. Меня забавляла такая его манера, приобретённая за пять лет работы в должности заведующего одной из кафедр Геологического института. Но в тот момент мне было очень страшно и совсем не смешно.
- Если я скажу тебе, что у нас появилась внучка? Как ты к этому отнесёшься? – проговорила я, «кинувшись головой в омут». Муж сосредоточенно и серьёзно посмотрел на меня и тихо произнёс:
- Тебе не кажется, что сначала ты должна мне рассказать, что произошло, а уже потом задавать вопросы?
- Да. Конечно же. Извини! – и я стала рассказывать.
Рассказывала я минут сорок. О том, что через месяц после его отъезда в Сибирь, на приёме у гинеколога узнала новость – я беременна. Аборт было делать поздно. Но ребёнка я тогда абсолютно не хотела. Хотела окончить институт, стать профессиональным юристом. Хотела многого добиться в жизни. А детей можно было бы родить годам к тридцати, когда уже твёрдо стоишь на ногах. Когда есть отдельная жилплощадь, стабильное материальное положение. В общем, решила я посоветоваться с мамой. Мама меня поддержала. Она сама родила в тридцать четыре года. И нисколько не жалела о том, что не стала делать этого раньше. Правда, воспитывать пришлось практически одной – отец умер, когда мне было всего десять лет.
До пятого месяца беременности я спокойно ходила в институт. Живота практически не было, токсикоза тоже. Когда же живот стал заметнее, мама, через знакомого врача сделала себе справку, что ей необходим постоянный уход. Я оформила в деканате академический отпуск. Пришлось на некоторое время прервать свои отношения со всеми подругами – изредка разговаривала с ними по телефону, узнавала институтские новости. От встреч отказывалась, ссылаясь на то, что необходимо постоянно находиться рядом с матерью.
- То, что ты от кого-то узнаешь про беременность, мы не боялись; общих друзей и знакомых у нас с тобой тогда не было.
- Продолжай, - это были первые слова Андрея с момента начала моего повествования.
- Четыре месяца пролетели очень быстро. Когда начались схватки, мама вызвала скорую. Меня увезли в роддом, где через два часа я родила девочку. На следующий день подписала отказ от ребёнка. А через три дня была уже дома, - я замолчала.
- Это же не конец истории, - сказал Андрей каким-то бесцветным голосом.
- Конец истории я узнала сегодня, - ответила я и рассказала то, что произошло на работе.
Андрей молчал довольно долго:
- Ты же всегда говорила мне, что не можешь иметь детей, - произнёс он наконец-то.
- Я не обманывала тебя. Помнишь, практически сразу после свадьбы, я лежала месяц в больнице? Оказалось, что когда у меня принимали роды, то что-то повредили. Тогда не заметили. А со временем болячка дала о себе знать. В итоге поставили диагноз: бесплодие.
- Мы могли бы жить полноценной семьёй. У нас была дочь. У нас, оказывается, есть внучка, - говорил это Андрей не мне. Он разговаривал сам с собой.
- Андрюша, ты всегда был против того, чтобы кого-нибудь удочерить или усыновить. Ты всегда говорил мне, что если Бог не даёт нам детей, то это только его решение. И не нам его менять, - я заплакала.
- Не надо плакать, Люда, - голос его звучал отстранённо и холодно: - Я помогу тебе в удочерении. Я не стану с тобой разводится. Я буду помогать материально. Но… извини, жить с тобой я больше не смогу, - эти слова прогремели таким набатом, что я непроизвольно закрыла уши ладонями…
…Как ни странно, заснула я мгновенно. Стоило только опустить голову на подушку. Я не слышала, как Андрей собирал свои вещи, как он уходил.
Наутро, проснувшись, и вспомнив события вчерашнего вечера, я заставила себя не поддаваться панике, а спокойно собираться на работу.
Первое, что я сделала, когда пришла в отделение, заглянула в кабинет Сурина и сказала:
- Паша, узнай, пожалуйста, что нужно для оформления опекунства над Дашей…

…Людмила Константиновна закончила рассказ, немного помолчала и произнесла:
- Наливай, Серёж!
Я разлил по стопкам настойку. Мы выпили.
- Людмила Константиновна, а можно вопрос? Даже два…
- Конечно, можно, - ответила спокойно.
- Почему вы мне всё это рассказали? Совершенно незнакомому человеку, - спросил я.
- А я хороших людей и ментов за версту чую! – рассмеялась Людмила Константиновна: - А второй, какой?
- Неужели за всё время беременности никто из соседей, знакомых, родных не заметил Вашего «интересного положения»?
Женщина задумалась и произнесла:
- Да не было никакой беременности, Серёжа. Еще в девятнадцать лет я узнала, что никогда не смогу иметь детей. Да и мама моя, если бы услышала от меня, что я захочу как-то избавиться от ребёнка, убила бы на месте. Наврала я Андрею. Просто обманула. А маму тогда мы уже три года, как похоронили. Не у кого ему было спросить. Понимаешь, я всегда хотела ребёнка, но муж был категорически против приёмного. А здесь сама судьба распорядилась. Когда я сидела и размышляла в своём кабинете над делом Светловой, то вспомнила, что в феврале семьдесят восьмого где-то потеряла паспорт. Сообщить о потере в милицию я собралась только в июле – перед самым приездом Андрея – надо же было заявление в ЗАГС подавать. Прихожу, а мой паспорт, оказывается, у них – в июне нашли сотрудники метрополитена. Отдали мне его и всё. Получается, что какая-то девушка воспользовалась им и потом подбросила в метро.
- А как же теперь Ваш муж? – я понял, что искренне переживаю за эту женщину, за её семью.
- Андрей обязательно вернётся. Ему просто требуется много времени, чтобы всё обдумать и принять окончательное решение. Сразу после всей этой истории он не звонил мне. Только ежемесячно пересылал деньги переводами. Через год первый раз позвонил и спросил как наши дела. Сейчас звонит регулярно. Вернётся наш дед обязательно! Да, Даха! – она улыбалась и смотрела куда-то мне за спину. Я обернулся. На пороге кухни стояла заспанная, серьёзная Дарья. В руках она держала большого плюшевого зайца.
- Бабуя, он миисионей? – спросила и стала осторожно пробираться вдоль стенки к бабушке.
- Это добрый милиционер, Дашунь! – Людмила Константиновна подхватила девочку на руки и звонко чмокнула в щёку…

…Я шёл по освещённой фонарями пустынной улице в сторону метро. Было довольно прохладно, но всё равно чувствовалось, что зима закончилась. Шёл и думал: «Где же та грань, где ложь становится добром, а правда – злом?» Знал, что ответа мне не найти, но мыслям не прикажешь. Думал о том, как бы я поступил на месте Андрея. Вспоминал счастливые глаза Людмилы Константиновны. Серьёзную Дашу. А когда уже открывал дверь в вестибюль метро, в голове промелькнуло: «Всё у вас будет хорошо, Людмила Константиновна!»