Усталая, но весёлая мать семейства Сима Семёнова дотащила-таки до дому свою необычную ношу. Радостно скрипнула калитка, спокойная уверенная поступь по шуршащей палой листвой дорожке выдала хорошее настроение. Хозяйка распахнула дверь – чтобы из последних сил подсадить на порог большой мешок.
Дочки, дружно шмыгнув носами, с любопытством высунулись в небольшие сени – а следом выкатился на холод клуб пара.
«Куда раздетые?! – прикрикнула мать и указала на мешок, - вот… тяните-ка лучше… да осторожней!»
Девочки с замиранием сердца ухватили мешок: там что-то шевелилось. Перевалившись через высокий порог, мешок вдруг отчаянно завизжал и задёргался. Нина отпрыгнула, Тома присела, обе вытаращили глаза: «Мама! Что это?!»
Румяная с холоду Сима рассмеялась, поспешно скинула пальто и шагнула к мешку, деловито засучив рукава: «А вот посмотрим…»
Из развязанного мешка высунулись два вздёрнутых рыльца. И тут же толстенький смешной поросёнок проворно выбежал на середину кухни, опередив всё ещё возившегося в холсте неторопливого собрата.
Поросёнок быстро посеменил семёновскими полами, озабоченно поглядывая по сторонам и тычась в углы. После пробежки громко и разочарованно хрюкнул. Он был довольно ушастый и откровенно розовый. Цвета шиповника, что обильно цвёл нынешним летом в саду. Девочкам страшно нравились распускающиеся бутоны, тугие и круглые, словно крошечные поросятки, но рвать их не разрешалось.
Вслед за розовым – появился его неповоротливый товарищ – куда бледней, зато пузатей.
«Ой! Какие хорошенькие! – дружно завизжали девочки, - а этот - розовенький! Мама! Давай назовём его Розочкой?!»
«Хоть розочкой… хоть козочкой…» - добродушно проворчала мать, торопливо сооружая хрюшкам молочную баланду.
Со временем второго нарекли Тяпой. Уши у него висели лопухами, закрученный хвостик дрожал при чавканье, и был он тихий, покладистый, никому не мешал. Ел и ел себе. Из корытца на кухне. Сперва пойло молочное, а потом уже всякое.
Чего не скажешь про Розочку.
Эта – привередничала вовсю и сразу забастовала, едва лишь в сваренную с повалом картошку не добавили молока. Отчаянный визг и гневное топанье продолжались не один час – пока не было сломлено сопротивление хозяев. Симины нервы не выдержали. Закрутив полотенцем больную голову, она яростно ливанула хорошенькой хрюшечке полную кружку свеженадоенного. Удивительно голосистая попалась животина!

В истории разведения свиней на что упор делался, на что производился отбор? На быстрый рост. И – соответственно – прожорливость. Потому как хавроний – всем известно – не доят, не запрягают. На мясо растят. И расти им, мясным – полагалось до восьми месяцев.

Бледный Тяпа вполне соответствовал задачам искусственного отбора. Тогда как яркая Розочка явно выпала куда-то в сторону.
Не по той дорожке пошёл отбор.
В другую область.
Спорт. Вокал.

Нет, кушала Розочка с отменным аппетитом. В деревянном корытце, что хозяин Семёнов из полена выдолбил – дно проела: так рьяно выскабливала свою посудину. Сима едва успевала баланду ей плескать. Розочка тут же налетала, аки гарпия – мгновенно изничтожала варево – и начинала орать дурным голосом.

На Розочкины вопли из ближних домов то и дело сбегались соседи.
«Уймите скотину!» - свирепо требовали они и писали заявления в милицию. Все заявления несли отпечаток невыразимого страданья вкупе с клокочущей яростью и начинались словами: «Эта самая свинья семёновская… так и так, разтак…»
Дальше шли варианты.
Ну – не могла же милиция на такое не отреагировать!
Милицию встречала Розочка. Она бросалась навстречу, издавая оглушительный визг – пронзительный, как паровозный гудок, и изматывающий, как сирена воздушной тревоги. Вконец одуревшая милиция едва находила выход…
А Розочка опускала голову в корыто и опять начинала чавкать.
Чавкать – чавкала – а не росла.
Всё питание в движение уходило. Спринт, бег с препятствием, лазанье, прыжки, аккробатика… Что и говорить, легкомысленно Сима покупку совершила. Притихшие девочки то и дело подбирали сваленные Розочкой предметы обихода и заметали осколки разбитой посуды.
Любознательная свинка живо интересовалась содержимым шкафов, створки которых ловко поддевала своим небольшим изящным пятачком. В маневренности и манипуляциях он не уступал кончику слоновьего хобота. Но где вы найдёте слона, забирающегося в кухонный шкаф и сжирающего всё, что там обреталось? А небольшая грациозная хрюшка забиралась: позволяли габариты. Не брезговала и платяным. Есть не ела – только пробовала. Дегустировала. Пожуёт – и в сторону. И за следующее. Платья, брюки, рубашки. Куртки, пальто. А то и постельное бельё. Свежестиранное – свежеглаженное. Прямо-таки, душистое от утюга! Подберётся, пока Тома с Ниной отвлеклись, подбирая стеклянное крошево от разбитого флакона маминых любимых духов – и вытянет зубами белоснежный льняной конец.
Покуда поросятки маленькие – их держат в доме, чтоб не мёрзли. Хрюшки – против мнения о них – звери аккуратные. Дай им строгое место для входа-выхода питания – и они свято всё будут соблюдать. Если ж их мыть время от времени – это милое комнатное животное. Тяпа в промежутках между баландой – сладко похрапывал на диване в гостиной, на любимой подстилке. Тут надо отдать Розочке должное – санитарные нормы она блюла неукоснительно - будучи девушкой капризной и разборчивой, а потому не терпящей эстетических нарушений. Да. Девица. Это вечно сонный Тяпа оказался кавалером. Он радовал Симу прибавками в весе.
Поначалу дочки пришли в восторг, узнав о разнополости поросят. Не было конца далеко идущим планам: «Ой! Вот они вырастут, и мы их поженим! И у нас будет много поросяток!»
Но со временем, то и дело Розочкиных шалостей плоды пожиная, поженить свинок им расхотелось.
Как представят себе около десятка кругленьких лапочек цвета утренней зари, раскапывающих комоды, распахивающих шкафы, забирающихся на стол и сующих пятачки в кастрюли со щами и в сковородки с голубцами, схрупывающих по подоконникам зацветшие, было, герани да бегонии, сжёвывающие тетрадки с приготовленным домашним заданием… И мамочку-то их игривую не вынесешь – а если все детки в неё?!

Будущее хрюшек плохо представлялось детскому сознанию. Пока они маленькие – живут себе – и живут – и кто ж их тронет? А потом… потом они подрастут, к весне потеплеет – и переведут их в сарай, и Тома с Ниной будут прибегать к ним туда – приносить вёдра с пойлом. А дальше… дальше – это когда ещё будет… да и чего об этом думать?!

Девочки не думали. Совсем.

А бандитка Розочка всё громила комнаты. Трещали разрываемые портьеры – их остатки ссыпались вниз, увлекая за собой карнизы. На юбилей главы семейства Семёнова - который Сима рискнула отметить, собрав гостей – в самый торжественный момент, при поднятых бокалах и патетических тостах – белоснежная скатерть вдруг медленно поехала, плавно сдвигая праздничный фарфор – и не успела честная компания опомниться – как внезапный поросячий прыжок свёл на нет всё мероприятие. Грохнулись тарелки и соусницы, разлетелся во все стороны салат, шмякнулся заранее поставленный посерёдке пирог именинный…

Именно его и сожрала Розочка единым махом, пока потрясённые гости в себя приходили.
После чего семейным семёновским советом решено было, что Розочка, пожалуй, достаточно подросла, чтоб жить в сарае.

И началась у Розочки новая сарайная жизнь!
Неделя истошного визга ушла на адаптацию. Но потом хрюшечка неожиданно смирилась, найдя в новом положении неожиданные плюсы.

Упитанный Тяпа остался дома, как менее опасный. Розочка, как ни странно, по нему не скучала. Теперь интересы её сосредоточились на отношениях с мерином Пегим, а по-простому, по-свойски-олимпийски – Пегасом. Пробегаясь оттаивающим к весне двором и поддевая пятачком вёдра и дырявые корзины, шустрая свинка пролезла в конюшню – да так там и осталась. При лошадиных небрыкучих ногах.

Славным характером Пегас отличался. Деликатная такая скотинка. Сроду не обидит. Подвинется, место уступит – да ещё шляпу снимет.
То есть – снял бы, если б носил.

Не носил мерин шляпы! Носить ему пришлось тяжкий крест Розочкиного соседства.

Привыкла, понимаешь, Розочка по диванам валяться! Она и здесь, при прохладе весенней, всё к теплу тяготела. К мерину, то есть. К сердечному теплу – которое мерин по природе своей доброй не экономил. Ну – и к физическому, температурному – тоже.

Большой был мерин. Большой да тёплый. Стоит себе – солому пожёвывает. Так и спал – стоя. А хрюшечка спать приспособилась - в ногах у него. Подкатится – ближе некуда – к копыту расплющенному, изработанному – и спит себе, прижавшись. Пегому неудобно, он и переступит ногой-другой. Тут уж свинка – сонная-пресонная – момент не упустит – самый переступ подгадает – и под поднятую ногу подползёт. И дальше храпит-похрюкивает. А лошадка многострадальная о трёх ногах мается.

Изнеможит, попытается копыто на место поставить. А там, на месте-то законном – в предутреннем сне Розочка розовеет. Попробуй, задень её копытом! Визг – на весь посёлок и окрестные дали! Уж давно стар и млад знали – вон, де! – началось! прощай, покой и сон! это Роза Семёнова буянит… чей визг – давно притчей во языцех стал.

И несчастный мерин во всей прелести и неподражаемости его вкусил. Не смея ни вздремнуть, ни глаз смежить - точно рабочий день отрабатывал – в хлеву с хрюшкой ночевал. Ненаглядная певунья во все свои вокальные данные чутко реагировала на малейшее мериново шевеленье.

Стала Сима замечать мученический пегасов взгляд. А Семёнов стал замечать некудышные трудовые результаты лошадиные. Потому как – овёс Пегасу в ясли подсыпали отнюдь не за мадригалы утончённые – за работу тягловую! Ан - не в коня корм – хиреет час от часу! Аж на ветру шатается!

Да… Мелкая была свинюшка и вредная. За то и поплатилась.

А что прикажете делать?! Что делают со свиньёй, от которой всей округе и достопочтенным гражданам житья нет?! Сказать – или сами догадались?! Вот то-то и оно!

Ну, что к тому добавить? Наточил Семёнов широкий нож. Утёрла Сима слезу набежавшую. И тишь да гладь воцарилась в посёлке. Полный порядок! Ночью – сон. Днём – благостный покой. Никаких стрессов. Печёнка свежая на обед.

И девочки, придя из школы, постояли немножко возле сарая, попереминались с ноги на ногу – и всё поняли.

А потом, с годами-то – совсем всё поняли. Умненькие девочки были. В школе хорошо учились…