До городка нашего английские ученые еще не добрались и подозреваю, даже не пытались. В силу его мелкости и непрезентабельности. Но влияние их тут все же заметно. Вот, к примеру, гулял как-то раз Антип Сивоконь в свой законный выходной по городскому бульвару и тормознул у газетного стенда. Он любознательный был, конюх Антип. Пока все заметки на стенде не изучит, с места не сойдет. И в разделе «Спрашивали? Нате!» вычитал, что английские ученые доказали удивительную вещь. Оказывается, в каждом из нас, хомо сапиенсов, живет до десяти процентов неандертальца! Уж не знаю, каким аршином или безменом они замеряли, но Антип как-то сходу в это поверил. Более того, мысленным взором окинул свою личность и понял: точно! Если от колен и выше он, в целом, еще похож на человека разумного, то ниже – чистый неандертал! Ибо нижние ноги Антипа покрывал толстый слой дикой, войлокообразной, рыжеватой шерсти. Он поэтому даже валенки зимой не носил, обходился всякими обносками да опорками. И кони его любили. Видно, чуяли в конюхе что-то близкое.

Пораженный вычитанным фактом, Антип весь обратный путь домой шел в глубокой задумчивости. Пытался осмыслить, как ему теперь распорядиться таким важным, научно обоснованным знанием. Как его, стал-быть, присобачить на пользу домашнему хозяйству. Но конструктивная идея всё на ум не шла. Зато Антип вдруг смекнул: «А что же Лушка, супружница моя? У нее-то чё от неандерталки? Не могут же английские ученые врать! Раз сказали «десять процентов», значит, не девять и не одиннадцать. Вынь да положь десять!» И стал напряженно представлять себе пышнотелую Лукерью во всевозможных ракурсах. Искать неандертальскую наследственность, значит. Но то, что он узрел в своих мысленных изысканиях, приличными словами выразить невозможно, как ни пыхти. Поэтому мы и браться не будем. А скажем лишь, что Антип решил при ближайшей возможности учинить Лушке личный досмотр с пристрастием на предмет ее неандертальского содержимого.

Ближайшая возможность случилась, как водится, опосля вечери, как стемнело и дети спать расползлись по лавкам. Антип сыпанул коням овса в ночные ясли и, в предвкушении открытий чудных, стал подогревать свой просвещенья дух. Залез на печь, значит, и стал дожидаться, когда Лушка закончит постирушку и о муже вспомнит. Да, и еще серников взял на печь с полпачки – чтоб в темноте не наощупь по телу мацать, а наверняка всё разглядеть. С огоньком, то есть. Но, когда дело дошло до дела, Лушка исследовательский порыв мужа не оценила. К другому была привычна, отсталая баба! Он ей, мол, повернись таким ракурсом, да потом эдаким боком, да еще вот так встань, а потом эдак. Да еще спичками чиркает, да сует их куды ни попадя – того и гляди, подпалит деликатные места. Надоело жёнке такое головотяпство и вероломство. Подумала, что Антип издеваться вздумал, вместо того, чтоб переходить к стандартным процедурам. И – раз ему в лоб с левой. Антип и вырубился на всю ночь.

Хорошо поспала Лукерья до утренней дойки, спокойно. Никто не мешал. А Антип, как проспался да поостыл в своих устремлениях, сделал поутру такой вывод: главная неандертальственность у Лушки – ее хук с левой. Ни у одной из Антиповых знакомых бабешек такого не было. Но тут уж Антип заподозрил английских ученых во вранье. Лушкин хук тянул не на десять, а на все пятьдесят процентов! Надо будет написать им в парламент опровержение и протест, подумал Антип. Дурят людей эти английские ученые!