Жили да был в нашем городке странный один человечек. Звался престранно – Пиг, как будто свинья по-аглицки, ежели кто не забыл. А фамилия у него и вовсе несуразная – Малионов. Черт его знает, какой укуренный дьячок ему такое удумал в пачпорт записать! Слава создателю, отчество не подкачало, а то совсем хоть караул кричи. Сын Иванов он был, значит. Главная же странность - жил Пиг Иваныч не как все. И домишко у него стоял наособь, на отшибе, но, правда, в красивом месте – на взгорье по-над заливом. И делом он занимался нехарактерным для этих мест. Называл себя «ваятель». Как поселился тут, сперва горожане решили было, что валенки он валяет, понесли ему шерсть да войлок на обувку к зиме. А тот смеется: «Эх, глухие вы тетери! Да не валятель я, а ваятель! Вот мои ваяния!» И показывает на всякого рода статуи, расставленные на подворье в живописном беспорядке. В основном, аллегорические фигуры каких-то древнегреческих или даже египетских, пёс их разберет, героев. Нашим-то они без надобности – своих, живых тут не прокормишь, не обустроишь, на кой ляд в хозяйстве еще гипсовые да каменные?

И уж не один годок Пиг Иваныч в городке нашем околачивался, и все наособь. Даже не женился ни разу, шельма! Да. А женшшины-то к нему похаживали, это уж как заведено, тут уж врать нечего – мужчина он был справный. Иные и задерживались на день – другой, а кто и на неделю, месяц. Одна даже полгода жила у него, ваятеля этого. Но вот беда: как только заживется какая особа у Пиг Иваныча, так и поминай, как звали! Пропадает, словно ее и вовек не было. Без следа. А он знай себе ваяет. Вечно в брезентовом фартуке по двору крутится, то глину месит, то гипс заводит.

Женщин, конечно, искали. Урядник каждый раз к ваятелю заглядывал, интересовался, не тут ли Параскева или Устинья какая, душа пропащая. Нету, говорит этот змей, давненько куда-то подевалась, сам удивлен! А статуев на подворье все прибывает и прибывает. Он их уже и в сараюшку стаскивать стал, которые давние. Которые посвежей – тех в первый ряд, лицом на дорогу выставлял, глядите мол все, чего я еще изваял! Каку красу несказанну вам на радость. Но когда число пропащих сравнялось с дюжиной и народишко наверх жаловаться стал, прискакал в наш городок усатый урядник аж из волости – у, зверь лютай! Мимо не прошмыгнешь. И сильно поговорил с Пиг Иванычем, даже пару раз по зубам съездил. А тот зубы сплюнул, и снова в отказ, не знаю, мол, и ведать не ведаю, где бабы. Ладно. Искали их, искали, и подпол перевернули, и гумно раскатали, и в огороде рылись, и залив протралили – а нет баб. Чертовщина прям какая-то.

И смекнул тогда усатый урядник, и привел ясновидящего одного, то ли лозоходца. А может, и вообще гипнотизера, с него станется. Ага. И оказался этот гипнотизер шибко начитанным дядькой. Поздоровался так вежливо с Пиг Иванычем и говорит с хитрецой да подковыркой: «Пиг Малионов, значит, вы у нас? А, часом, с товарищем Бернардом, прости господи, Шоу не в родстве состоите?» И затрясся тут Пиг Иваныч, ибо понял, что раскрыт и изобличен вчистую! А гипнотизер этот лозоходный достает из широких штанин рогульку осиновую, выставляет вперед себя и начинает двор обходить. И говорит: «Эта! Эта! Эта!» И так все двенадцать свежих статуй и отметил. Тут они, говорит, извлекайте на свет божий! Ну, кликнул урядник мужиков с кувалдами, расшибли они статуев гипсовых и вышли из них все двенадцать пропавших женшшин, живы-живехоньки. А Пиг Малионов оказался потомком того самого скульптора Пигмалиона, что Бернард Шоу описал. Только каким-то извращенным, что ли, все у него шиворот-навыворот получалось…

Само собой, судили ваятеля. И признался он, что самых любимых женщин хотел сохранить навечно в состоянии их высшей, неземной красоты. Превратить в шедевр скульптуры, значит. Такой вот у него был каприз. И что характерно, женщины, освобожденные из-под гипсового гнета, претензий к своему тирану не предъявляли. А одна из них, Серафима, даже сказала судье и пристяжным заседателям: «Ой, люди добрые! Не губите вы талант Пиг Иваныча! Не ссылайте его на каторгу или в иное какое узилище! А отдайте мне на поруки! Он меня хотел бессмертной сделать, а я из него сделаю человека – достойного члена нашего общества! Перекую». И те прослезились и вняли ее голосу. И стали Серафима и Пиг Иваныч вместе жить-поживать да добра наживать. А ваять Пиг Иваныч бросил. Совсем. И имя сменил – стал Павлом.