Здесь всё неправда, от слова и до слова. Говоря так, я умело втираюсь к читателю в доверие, это моя любимая игра в догонялки со своими убегающими детскими воспоминаниями... Как сейчас помню, в 1960 году советские футболисты выиграли чемпионат Европы, а я как раз перешёл в третий класс начальной школы. Между тем и другим, казалось бы, нет никакой связи.
     Но это только на первый взгляд.
     Мальчики из интеллигентных семей были более или менее равнодушны к футболу и это им дорого обходилось. Отношение к ним школьных хулиганов было примерно как у колонизаторов к дикарям. Не умеющим играть в футбол вваливали каждый день. Вваливали в хвост и в гриву. Вваливали так называемых фестюлей, если прибегнуть к туманным намёкам и эвфемизмам. Били чем ни попадя на каждом углу, отнимали мелочь и шапки, забрасывали портфель в помойку, в общем, всячески унижали достоинство ребёнка. Душа уходила в пятки выходить на улицу (sic!). Мы завидовали приспособленным к футболу трудным подросткам, которые с циничной ураганной бранью носились по городским пустырям, вздымая облака пыли. Их никто и пальцем трогал, а таких, как я, каждый проходящий мимо считал обязательным пнуть или стукнуть по шее за то, что не научился гонять мячик.
      Наш двор располагался на типичной московской окраине, напоминавшей декорации кинофильма «Мать», поставленного по одноименному роману М. Горького (Киевская киностудия, 1955 год, реж. М. Донской). Недалеко от нашего дома косо врос в землю деревянный барак, который даже самые храбрые старшеклассники обходили стороной. В бараке жил известный гопник Авдей. Лет ему было, может быть пятнадцать, а может и пятьдесят (говорили, что он повзрослел и состарился в школе-семилетке на уроках пения). Если внешне Авдей и походил на кого-нибудь, то, пожалуй, на Чудище из спектакля «Аленький цветочек», поставленного на сцене МТЮЗа в 1959, если не ошибаюсь, году, — вот кого напоминал Авдей: ох и неприятно было пресмыкаться перед ним и его дружками. К моменту моей судьбоносной с ним встречи сборная СССР успела оскандалиться в Чили. Это только подлило масла в огонь. Однажды во дворе Авдей сгрёб меня за воротник пальто и спросил, умею ли я играть в футбол. Я честно ответил, что нет. Тогда Авдей с отвращением спросил, знаю ли я Правила игры и умею ли «болеть» за наших. Я опять сказал «Нет» и загрустил, понимая, что сейчас меня убьют. Тогда ирод Авдей сказал: «Иди, учись футболу, а то свистюлей получишь!» И ушёл проверять других мальчиков из интеллигентных семей.
      Постигать премудрости футбола пришлось по-гегелевcки, через отрицание, через нелюбовь к постылой игре. Детский резиновый мяч, не помню где раздобытый, стал верным спутником долгих моих мытарств и размышлений. Я катал его и пинал изо всех сил, спрятавшись за железными гаражами. Важно было научиться не только лупить им в стену, но и «чеканить», то есть подбрасывать мяч одной ногой, не роняя на землю, и чем дольше, тем лучше. Я возвращался, грязный, весь в соплях, уставший, в разбитых ботинках. Надо сказать, суровые законы подворотни очень помогают сосредоточиться. Уже вскоре красно-синий резиновый мяч не то чтобы перестал быть враждебной силой, но хотя бы выказал признаки доверия.
      Каждый любит футбол по-своему, а недолюбливают все по-разному. Было так, что я собрался с духом и попросился в игру маленьких дворовых футболистов. Приняли меня неохотно, сквозь зубы, но, что удивительно, новый конь борозды не испортил: я старался, как мог, поскольку знал, что Авдей слов на ветер не бросает и что он носит при себе обмотанный тряпочкой (чтобы не остались отпечатки пальцев) топор. Надо сказать, моя неприязнь к футболу как порочному времяпровождению шалопаев стала мало-помалу отступать. Важной вехой стал эпизод, когда от моей головы мяч случайно отскочил в ворота соперников, обозначенные двумя школьными портфелями. Я просто не успел вобрать голову в плечи... От удара тяжёлым мячом об лоб я попятился и упал. Так был открыт счёт моим бесчисленным забитым голам. Хулиганы-очевидцы вежливо помогли мне подняться и похвалили за то, что я мастерски выбрал позицию.
      В это нелегко поверить, но жизнь стала резко изменяться к лучшему.
      Тёмные личности, которые ещё вчера мне проходу не давали, стали узнавать меня, раскланиваться, подобострастно хвалили за смекалку и за разящий удар, а самое интересное, я чувствовал, как они волновались, разговаривая со мной. Они любезничали, у них прерывался голос. Вместо того чтоб мимоходом стукнуть меня по чану и исчезнуть, эти подонки изо всех старались быть интересными собеседниками, словно опасаясь, что мне надоест их слушать, я плюну и уйду.
      После нескольких таких встреч у меня, кажется, начала развиваться звёздная болезнь. Меня наперебой приглашали сыграть то за одну, то за другую дворовую команду, где соревновались даже взрослые. Я стал бродячим футбольным шабашником, которого брал напрокат то один, то другой коллектив физкультуры. Обычно играли на просторном грунтовом пустыре в Детском парке им. Н. Н. Прямикова (1888 — 1918, революционный чекист, убит тогдашними подонками вроде Авдея). Я брал, во-первых, изумительной техникой, обвести троих мне было нипочём. Добавим к этом очень высокую стартовую скорость — это качество я наработал в тёмных подворотнях, еще до знакомства с футболом. У меня был точный и сильный удар. Ну и главное: я очень хорошо соображал на поле, так хорошо соображал и так мыслил футбольными категориями, что даже самому не верилось. Было как-то неловко бегать среди взрослых мужчин, которые вообще не умеют ни о чём мыслить, кроме кружки пива. А мой фирменный скрытый пас задней щёчкой стопы! Он всех приводил в восторг. А удар мыском-шведкой!.. Футбол стал для меня не просто забавой, как для трудновоспитуемых пацанов и двоечников, а средством выживания. Тень Авдея с топором маячила у меня за спиной, гнала в атаку, создавала вокруг меня невыносимые условия «персональной опёки». Угрозы Авдея были не пустой звук, а зловещая реальность. Помню, бегаю, а сам потихоньку напеваю немудрящее: «Вот придёт Авдей, ввалит фездюлей...», положенное на не помню какую мелодию Арно Бабаджаняна (известный советский композитор и педагог, 1921 - 1983).
      К восьмому классу мои достижения в спорте достигли пика, а жизнь перешла в режим наибольшего благоприятствования. Я смело ходил по проходным дворам поздним вечером, сердце стучало ровно, исчез ползущий по спине холодок. Отпетые хулиганы, по которым давно колония плачет, громко здоровались со мной, совали корявые бандитские ладони. Один раз ко мне даже притащили на заклание какого-то неспортивного еврейского мальчика и предложили в виде премиальных за бомбардирские качества дать ему в чан... Уж не помню, чем там дело кончилось.
      Как и следовало ожидать, Авдея посадили в тюрьму, он напал с топором на малыша из Детско-юношеской спортивной школы, который споткнулся о мяч при подаче углового, но об этом, то есть о тюрьме, я тогда не знал. Для меня ничего не изменилось. Работа есть работа. Я по-прежнему оставался заложником Игры.
      Много позже, уже в зрелом возрасте, я постиг важную истину: в карьере профессионального футболиста рано или поздно наступает кризис. В трудную минуту духовных исканий футболист то открывает для себя новое прочтение Гомера и Аристотеля, то ввергает себя в катарсис разноликих субкультур или же замыкается в ницшеанстве, а то и обнаруживает в себе всеядное, плотское влечение к оккультным дисциплинам. В юности похожее случилось и со мной... Как-то раз меня позвали сыграть за одну юношескую команду, которая в ту пору числилась в самой последней, пятой группе городского первенства и прочно удерживала там первое с конца место (ДСО «Мосшвея», основано в 1948 году). Разумеется, я согласился.
      Ну а после игры состоялась воспитательная беседа с тренером. Она помогла мне многое расставить по местам. Оказалось, у меня очень слабый и неточный удар, редко встречаешь юношей с таким чахлым, ни шатким ни валким ударом. Такой удар — это курам на смех. Но это было бы полбеды, если бы не скорость. Так бегают только заморенные голодом черепахи. Если мы все будем так медленно бегать, то ДСО «Мосшвея» выгонят из пятой группы куда-нибудь в тыл на расформирование и тренерскому штабу останется только застрелиться из самопала. Самое же печальное, что я совершено не соображаю на поле. Ну ничегошеньки! Пробы ставить негде, вот как плохо я соображаю. Если вместо меня вкопать в поле осиновый кол, то мяч по закону больших чисел в сто раз быстрее отскочит куда надо, чем это произойдёт вследствие моего скрытого паса пяткой. Да и скрытым его не назовешь. Предвидеть мой замах ногой — от самого уха — можно было из трамвая за три остановки до стадиона. Если мы все будем так хреново соображать... ну и так далее.
      Дело происходило в душевой, пахло ржавчиной и мылом, стоял туман. «Ты сам посуди, — убеждал тренер, — из всего, что мы словили в сачок, три штуки приплыли из-за твоих ошибок, а ещё две ты сам забил в свои ворота рикошетом. А если все так будут играть, ты подумал? Давай поступим так!» И с этими словами тренер вначале отбуцкал меня, отшкворил, вмазал по чану, потом вломил, отметелил и сотворил шмась. Не миновал я и огорчительных звездюлей.
      С чего началось моё приобщение к футболу, тем и кончилось – взбучка настигла меня с неотвратимостью грома после молнии. Лично для себя нашёл вполне утешительное объяснение: эволюцией тактических схем. И вправду ведь, наступала эпоха Тотального футбола… Игра менялась на глазах — она стала быстрее, интеллектуальнее, жёстче. Время таких футболистов, как я, уходило в историю, пора было уступать дорогу молодым — некормленным «авдеями» и «фестюлями».
      Оставалось повесить кеды на гвоздь и уйти в зените славы. Невольно вспомнишь бессмертные строки: «Футбол — тоска, занятие разве что для лошадиной расы» (В. В. Маяковский, советский поэт, 1893 — 1930).
      Такие, как я, выходили на футбольные площадки не за тем, чтобы сколотить состояние или стяжать спортивную славу, а с целью просто-напросто выжить, сохраниться, не сделаться очередной жертвой тогдашних околофутбольных нравов. На тот момент из моих семнадцати прожитых лет почти половина была без остатка отдана футболу. Для меня не осталось футбольных тайн. Гуляя по двору, я с доброй грустью поглядывал на подкидывающих мяч вихрастых мальчуганов. Счастливые, они никогда не пополнят собой ряды нас, профессионалов, вынужденных бороться за место под солнцем в этом безжалостном мире.