Примерно к полуночи над палаточной базой военно-спортивного лагеря «Альтаир», наконец, зависла тугая, глубокая тишина. Капроновый полог палатки «Эгоист» от фирмы «Турист» потихоньку обживают изнутри полусонные, пискливые комары. Через три минуты они будут, мягко говоря, не совсем в форме, чтобы функционировать: перед качественным «Москитобоем» еще ни одна крылатая тварь не устояла. Одно хреново – правильный «Москитобой» отчаянно вонюч… Хоть в респираторе дрыхни! По отдельности гвоздичное масло, базилик, настойка эвкалипта и анис могут ароматить даже приятно. Но вкупе с махоркой и жженой камфарой – хоть плакат выноси!
Плакат «Не влезай – убьет!», отпечатанный на легком лоскуте алого флагдуха, мне в прошлом сезоне подарил лично старик Петрович. Интересно, что он при этом имел в виду? Ныне эта штука заменяет мне входной завес. То есть, это первое, что видит перед носом всякий гость, явившийся ночью не ко времени и расстегнувший дверную молнию «Эгоиста». Например, такой гость, который намерен за краткие часы покоя намазать зубной пастой как можно больше физиономий преподавательского состава. Первые полсмены даже срабатывало… Сейчас уже нет, увы! После того, как мой отпугиватель ночных визитеров на целые сутки утащил Первый отряд, защитные свойства срабатывать перестали. Теперь это практически бесполезный дар человека, который давно и прочно повадился делать мне подарки – непонятно, за что. Просто что-то вроде «ловца снов».
Впрочем, нынешней ночью мне, кажется, выспаться не суждено. Срок действия лидокаина, полученного в медпункте после пролета сквозь застекленную раму при пожаре на рыбачьей станции, давно кончился, и найти удобное лежачее положение без веселых ощущений от дюжины порезов решительно невозможно. А тут еще в левый бок упирается короб с десятыми корсарами, на голову то и дело съезжает штабель самодельных ракет почти баллистического калибра, а ноги разогнуть не дает битком набитый всякой взрывоопасной белибердой многочисленно-дырявый рюкзак. Фамильный «сидор» кадета Ёжикова. Рюкзак выглядит так, будто бесчисленные поколения Ёжиковых в нем исключительно ёжиков возили – ракеты, петарды и многоствольные салютные системы в картонных шестиугольниках торчат изо всех дыр…
«Эгоист» от природы не приспособлен к отыгрыванию роли оружейного склада. Петрович предлагал отволочь все это к нему в белый шатер на господствующей над лагерем высоте. К нему добрая половина педсостава с вещами бы влезла. Но у нас со Вторым отрядом было условие: взрывчатку они сдают мне, а не директору. И только на этом условии сдают всю.
Везет же всяким киношным Штирлицам – они за пятнадцать минут умеют не только заснуть, но даже выспаться! А собственно, почему бы и нет? Автосуггестия – вещь хорошая, если не злоупотреблять. Как там, по правилам? Удобно лечь, желательно на спину, руки вдоль туловища, как при шавасане – «позе покойника». Считать вдохи-выдохи, формируя мыслеобразы, связанные с покоем и отдыхом. Или можно делать вдох-пауза-выдох по пять секунд на каждую фазу.
Удобно лечь… Эх, блин-компот, в данном случае – похоже, не прокатит!..
Наверное, еще не было на свете такого дегенерата, который занимался бы сонной автосуггестией в асане под условным названием «извернувшись зюгером»… Однако сон – не сон, а нечто вроде милосердного полузабытья со скрипом вызвать удается…
Минут на десять!
После этого в палатку неслышно засовывается тонкая рука с полупрозрачными пальчиками и пытается осторожно отодвинуть плакат «Не влезай – убьет». - Паскудникова, какие у вас ко мне вопросы? Если опять поспорили с Гольяновым, что обработаете меня зубной пастой – паста слева от вас в боковом кармане палатки. На ваш «Rokk» у меня аллергия.
Вообще-то она – Бескудникова. Лена Бескудникова, 11 лет, Четвертый отряд, младшая группа. Но чтобы лезть в палатку тревожить своего отрядного куратора в данный момент, надо быть полной и окончательной Паскудниковой! Будто мне вчерашней контузии «корсаром» мало было!
- А… это... Извините, я по делу. У нас там УПЫРЬ висит…
- Гм… Раз висит, стало быть, - повесился. Раз повесился, – значит, дохлый, и уже не опасен. Пусть висит до утра, потом скажете Михалычу – уберет. Свободны, кадет Паскудникова.
- Не-а, он живой висит! Прямо в палатке, вверх ногами. Девочки его боятся...
- Девочки непобедимого Четвертого отряда не такие храбрые, как девочки трижды проклятого Второго, пытавшиеся меня вчера в гамак насмерть зашить и взрывом наизнанку вывернуть? Не верю, извините.
- Там по правде у-упырь!..
- Ладно, уговорили. Пойдемте, разберемся.
Вчерашняя футболка ни к черту не годится – располосованная стеклом и местами жесткая от крови, провонявшая поганым дымом... На ходу отбрасываю ее в кусты – потом в мусорку оттащу! - и пытаюсь напялить что под руку попалось - фирменный «Альтаировский» черный бадлон с немереной звездой во все пузо - на голое тело. Бескудникова, открыв рот, таращится на облепившие мои плечи лоскуты и полосы желтого от фурацилина лейкоплпастыря. Глазищи у нее – как у ошалевшей кошки…
- Нет. Это наша гарпия - княжна Тараканова, своими крашеными когтями. Она сильно испугалась на пожаре.
Ну, не объяснять же ей, что даже наставник, который показывает на спортподготовке основы управления собственным материальным носителем на полосе препятствий, может так бездарно таранить услужливо подставленное судьбой стекло!.. Хотя, похоже, шутка вышла неудачная. Тем более, при манере шутить без внешнего проявления веселья – чтоб собеседнику вообще непонятно было, чушь несешь или правду. (Они же у меня - не злопамятные. Отомстят - и забудут...)
А у Паскудниковой - глаза на мокром месте…
- Вот только жалости не надо, Паскудникова! Ну, где там ваш упырь?
Отряд, естественно, не спит. Сбились в полукруг вокруг шестого девчачьего купола типа «Таир», где в норме проживают малыши Бескудникова, Гольдшмидт и старшая четырнадцатилетняя Саблина.
Отличный оранжевый тент типа «гиперболоид», на карбоновых дугах. И на одной из этих дуг, как выясняется, действительно висит… крохотная, ростом сантиметров шесть, тщедушная летучая мышка.
(Неужели ЭТО способно было напугать моих супергероев?.. Что-то где-то хорошо упущено, гоблинские уши…)
- Двоечники!!! Это не упырь, а нетопырь. Причем, такой же малолетний и глупый, как и вы. Он даже не кусается. Ночь прохладная – погреться залетел. Несите коробку из-под чая, что ли…
Загребаю мышь в носовой платок, вылезаю из палатки, путаясь по дороге в разбросанных спальниках хозяев, и стряхиваю несчастное создание в подставленную коробку.
- А чей он теперь будет? – подает голос Ябеда Луферов, - Можно – мой? Его жуками кормить?
- Нет, тараканами госпожи Таракановой! – в голос ржет толстяк Комоедов.
- Если кормить жуками и тараканами – сдохнет. Летучие мыши рода Pipistrellus ловят мелких насекомых исключительно на лету. И ориентируются «по фонам» - с помощью ультразвука.
- А можно он будет нашим талисманом смены? – предлагает кадет Гольянов.
- Можно. – Подбрасываю нетопыря из коробки вверх, и тот, трепеща крылышками, спиралью набирает высоту.
- НУ-У-У, ВО-ОТ! Улете-еел! – Дружно тянут за спиной кадеты.
- Талисману доблестного Четвертого отряда лучше быть живым и свободным. А сейчас
– марш по палаткам. По моей команде «отбой!» для всех наступает темное время суток.
Через три минуты на поляне уже никого нет. А, нет – есть. Бескудникова. Стоит, молча размазывает по скулам слезы кулачком.
- В чем дело, кадет Паскудникова?
- Я могу вас просить меня более так не называть?
- Как именно - «так»?
- П-паскудниковой…
- Можете. Если, конечно, еще раз не придете с «упырем» меньше пальца ростом будить меня ночью. А если придете – еще не так назову. Договорились? - Ага… А где вы ночевать будете? У вас же вся палатка забита фигней из Второго отряда, а гамак вам испортили...
- Честно говоря - не знаю.
- У Нестерова, Филиппова и Аббасова пустое место в палатке есть. Филиппов же в понедельник заболел, и вы его в город отправили.
- Спасибо за идею, Бескудникова. Там, честно говоря, и Аббасов – пустое место. Судя по последнему матчу «Альтаира» с «Чайкой» - не вратарь, а натуральная дыра в воротах! Ты представляешь, что я с ним сделаю, если туда попаду? Подумать только – разгром со счетом 4:13… Удушу я этого Аббасова, если мне придется рядом с ним ночевать – он нашу школу подставил. Вот что, я к Михалычу пойду. У него на одно лицо палатка пятиместная, найдет для меня угол. Ну, все, спокойной ночи… Точнее, жалкого ее остатка!
Она продолжает стоять и смотреть на меня внимательными, карими глазками.
- Бескудникова, в палатку, я говорю! А я, как правило, говорю один раз. Дальше от меня уже получают дисциплинарное взыскание.
- Есть в палатку! А можно сначала один вопрос?..
- Ладно, один – можно.
- Вам очень больно?..
(Вот же, гоблинские уши, что ее интересует!!!)
- … Ну, как вам сказать… Допустим, уже почти нет. Ситуация под контролем. А на завтрашнем (то есть, уже сегодняшнем) мероприятии я еще попробую вам пригодиться. Так что не надейтесь: в город меня пока не отправят.
- Тогда послушайте: вчера после ужина и чая Мургарита сказала Ольге Юрьевне, что вы ей совершенно не нравитесь. И что она просит, если что, сигнализировать лично ей или Виктору Петровичу, потому что фельдшерицу вы просто на фиг пошлете… Я сама слышала. По-моему, она хочет вас в город отвезти, как Вадьку Филиппова.
- Не Мургарита, а Маргарита Георгиевна. А то она получит вместо меня право называть вас Паскудниковой. И не смейте больше брать пример с Ябеды Луферова и ходить ко мне на доклады, о которых я не прошу. Мне его одного по уши хватает, чтобы не спать больше трех-четырех часов в сутки, постоянно разгребая последствия его приключений.
- Но вы ведь не уедете, правда?
- Не волнуйтесь, Бескудникова. Вы же знаете: я свою шкуру задешево врачам не отдам. Даже драную. У нас всего через пять дней экстрим-кросс запланирован, а к нему отряды допускаются только вместе со своими наставниками, нельзя мне уезжать.
- Ура! – шепотом шелестит Бескудникова, и делает совершенно вульгарный фанатский жест своей аристократической полупрозрачной ручкой.
В наших воспитанниках каждый день можно открывать что-то новое…
Детектива не будет
Час до обеда. Мой четвертый получил после межотрядного кемпинг-конкурса второе место по лагерю. Проще говоря, палатки у нас «поставлены правильно, тента обтянуты без складок и перекосов, костровая зона окопана и находится в семи метрах от ближайшего тента».
И было бы это место первым, если бы не председатель конкурсной комиссии, местный депутат и зеленый активист с очень экологической фамилией Филин. Он наступил у нас на южном краю лагеря на перекрытую жердями мусорную яму, куда уже неделю складывались все подлежащие закапыванию бытовые отходы. И жерди его отнюдь не птичьей комплекции тушку не выдержали.
Падая в помойку, главжюрист и кинул Четвертому отряду десять штрафных баллов за ненадлежащее содержание мест уборки мусора, в результате чего вперед вырвался самый рукастый на предмет бивачного благоустройства Первый отряд.
Но дальше получилось как-то совсем уж неудобно…
Когда, кряхтя и громко ухая, будто филин он и есть, Филин выкарабкался из ямы, выяснилось, что его щеголеватый лаковый левый ботинок намоталась совершенно неприличная вещь - окровавленная и прорезанная в нескольких местах черная футболка.
-… Э-э! – Икнул чиновник, приподнимая находку на кончике своей щеголеватой трости
– Э-это еще что такое?
- Это моё…
- ???... Что вы вообще себе тут позволяете!!! – волна праведного гнева накатила на Филина буквально на ровном месте. Видимо, Филин был таким начальником, которые всегда начинают тупо орать, если не понимают, что говорить дальше.
Возможно, мне бы еще как-то удалось разрулить ситуацию, сделав невозмутимую морду и начав откровенно убалтывать Филина. Через три минуты он забыл бы, с чего мы вообще разговор начали. Но проблема была в том, что спасать меня кинулась самоотверженная Леночка Бескудникова.
- Это я кинула майку в мусор! Утром, сразу после той ночи, когда мы выпустили упыря!!!!
… Немой сцены хватило бы на полноценную пьесу Гоголя «Ревизор»… Наконец, экожюристы во главе с Филином начали медленно приходить в себя.
- Так, девочка… А теперь подробнее: какого-такого упыря? В ужастик играли, что ли?
– надвинулся на худенькую Бескудникову Филин.
- Сан Саныч, - тихо окликнул Филина кто-то из его коллег, - какое там – играли!
(У, ссс…ледователь хренов! Мне дадут, вообще, хоть слово сказать?).
Мне пришлось не вполне аккуратно задвинуть Бескудникову себе за спину. Где она тут же благополучно разревелась…
– Кровь моя. Угораздило тут получить мелкую, но, к сожалению, множественную травму...
- Это был не упырь, а нетопырь! – Добавил перцу в ситуацию вынырнувший из под тента малого хозблока Ябеда Луферов. - Я его хотел себе взять, а мне не дали.
- Ага, - подтвердил Ябедин вернейший друг Комоедов. – Хотел в отряде оставить и кормить жуками.
- Лично ты, Комоедов, собирался таракановскими тараканами, – прыснул Гольянов.
- А он их не ест. Ему надо, чтобы только на лету, - ввернула свои пять копеек Саблина…
Филин замотал головой. Он окончательно потерял ориентировку в ситуации. Орать у него больше не было сил, поэтому он подскочил ко мне вплотную и зашипел:
- Что у вас тут происходит, черт возьми?!!
(Молодцы, Четвертый, браво, самый неукротимый на болтовню альтаирский отряд! Сделали то, на что даже меня с этим крикуном не хватило – уболтали!)
- Наконец-то. Я уже давно, между прочим, пытаюсь вам все объяснить. Дети вам только что сказали правду. Правда, несколько сумбурно сказали. В палатку девочек попала летучая мышь – нетопырь. Ребята хотели ее приручить и сделать талисманом смены. Но мне удалось ее выпустить – пусть живет…
- Как ваш чертов упырь-нетопырь соотносится с окровавленными тряпками, раскиданными по территории? – чуть не взвизгнул Филин.
- Никак. Тряпки отдельно, упырь… Тьфу, нетопырь – отдельно. И они не были раскиданы, кстати. Это две разные истории.
- Рассказывайте вторую! – потребовал Филин, - кто на вас напал! Говорите немедленно!!!
(Так, а вот требовать от меня чего-то подобным тоном здесь имеет право только одна персона – старик Петрович. Да и то - не в присутствии воспитанников... Ладно, дядя Филин. Раз «берегов не видишь» и «мышей не ловишь» – сейчас словишь очередного «упыря». Уже в моем лице!).
- Видите ли, Сан Саныч, это было самое обыкновенное старое оконное стекло.
- Вы смеетесь? Стекло на вас напало?
(Если с таким выражением лица, как у меня, смеются… Попал ты, Филин!)
- Лично мне было совсем не смешно. Спросите фельдшера – она вчера в девять вечера последний осколок вынимала: Во что получилось: (задираю рукав и демонстрирую полосу пластыря от локтя до плечевого сустава).
- Ого…
- И больше никаких вопросов, Сан Саныч. Вы ведь уже закончили осмотр моего лагеря?
- Да, и оценки выставил. Вы – вторые.
- Паршиво. Мы привыкли называться Четвертыми, а быть первыми. До свидания. Отряд, всем готовиться к плановому занятию. Кривандин, проводи гостей.
- Но…
- Сан Саныч, экологический конкурс для нас завершился, а сейчас мы приступим с ребятами к иным занятиям – нам надо разобрать кроки для соревнований по спортивному ориентированию. Если вы – на Костровую площадь, вам наверх и налево до полевой кухни, а потом еще дальше наверх по тропе до конца. До свидания!!!
Бормоча что-то вроде «нихренасебеамбиции», комиссия, предводительствуемая гордым кадетом Кривандиным, покинула расположение четвертого отряда и потащилась вверх по тропе. Кривандин умышленно держал такую скорость, чтобы все трое визитеров к чертям запыхались…
- Лихо вы их послали! – Ябеда, как всегда, нарисовался словно из чистого воздуха, - и у этого, в шляпе с тростью, такая рожа красная была!
- Луферов, что у тебя по языку? Во время прошлого доклада ты у меня вертикально закапывал дыру в трубе вместо самой трубы. На этот раз снабжаешь депутатскую шляпу тростью… Пощади мое воображение, а?..
- Да я чё… Я – отличник, если чё.
- Оно и видно…
- Что видно?
- Что ведет у таких отличников мадам Тараканова.
- Неизбежное зло! – Искренне вздохнул Ябеда, - и когда ее уже заменят, а? Вот, зачем вы ее из сарая вытащили?
- …А ну иди сюда!!! Смотри мне в глаза.
- Вы чего?..
- Совесть ищу… Что-то маловато ее у тебя там, Луферов... Запомни: слово имеет силу. И чем на этом свете шутить не стоит, так это вопросами жизни и смерти.
Слабое звено
- Кроки – это рукописный эскиз карты определенной местности, выполненный при помощи глазомерной съёмки, с обязательным обозначением важнейших для ориентирования объектов. На полях карты наносятся рисунки главных ориентиров, уточняющиеся по ходу движения. Поясняющие дополнительные данные, которые нельзя изобразить графически, записываются в «легенду» на полях или обороте карты… Всем всё понятно?
Над поляной несется нестройное «Угу».
- Замечательно. Комоедов, если тебе понятно, объясни все то же самое своими словами, так, чтобы поняли другие.
- Ну это… Рисуем, короче, местность карандашом. На глаз, как попало, но все достопримечательности в движении - подписываем по ходу на полях. А на другой стороне листа все равно объясняем своими словами, кому и куда следует пойти…
Полагаю, дружное громовое «гы-гы» Четветрого отряда было отчетливо слышно даже на Костровой поляне…
- Не смешно!!!
Чтобы прекратить хиханьки-хаханьки, пришлось громко пнуть пустое ведро.
- Сегодня мы получили кроки и через пять дней выйдем с ними на маршрут. Тот отряд, который пройдет его быстрее других и отыщет на полигоне свой артефакт, считайте, закрыл спортивную смену с отличием и домой поехал с призами. Каждый сошедший с дистанции – двадцать баллов долой. Отряд, потерявший более пяти бойцов – упал в «минус» и выбыл из соревнований. Тот, кто считает, что я потащу слабаков на себе - заранее запаситесь справками из медпункта о неучастии и осознайте, что эта смена в «Альтаире» для вас - последняя. Если мы подадим меньше 35 заявок из 38 – я сниму отряд с участия...
(… И провалюсь со стыда за вас, двоечники и разгвоздяи…)
Тишина. Настолько тугая, что слышно, как за песчаным холмиком дышит море.
- Комоедов, откажись сразу. Ты не пройдешь.
- Почему?
- Потому что, как ранее было сказано, я не потащу на себе слабаков, а ты еще и самый тяжелый.
- А... я пройду!
(«И откуда такая уверенность, Комоедов? Ты провел учебный год за компьютером. Ты в 12 лет весишь почти 80 кило. Пройдя пешком 300 метров, ищешь, куда бы уронить задницу. Твоего творческого интеллекта хватает только на то, чтобы найти у Серого дырочку в штанах и запустить туда осу. Да, и это я тоже знаю, хотя Серому гордость не позволяет о таких вещах рассказывать… Ты – слабое звено, Комоедов. И ты мне не нужен»… Пожалуй, он догадывается, что именно так я о нем и думаю.).
- Так как дистанция на всех одна, каждую девочку будет на маршруте страховать парень. Если юноша доходит до финиша, а девушки я там не вижу – юноша подает заявление о переводе в другой отряд. Я даже до конца смены его у себя не потерплю. Комоедов, если ты такой герой, что публично пообещал пройти, сообщи нам, кого ты страхуешь.
- Куланову… Или нет, Лезвицкую.
- Лиза Лезвицкая и Женя Куланова, кто из вас согласится, чтобы вам помогал Комоедов?
- Вот еще! – не сговариваясь, фыркают девчонки, - да его самого там через раз спасать придется!
- Видал, Комоедов? Никто не хочет с тобой связываться. Откажись.
- Пусть меня спасает!
(Бескудникова… Чего и следовало ожидать! Эх, не люблю я, когда у меня в Четвертом заводятся такие ангелы-хранители! Тяжело жить с открытой душой.).
- Целуй Бескудниковой руки, Комоедов. Она сейчас честь твою спасла. Всем полчаса свободного времени, после чего – поднимаемся на обед. Кроки будем дальше разбирать вместо тихого часа.
Ураганное «ура!!!» едва не сбивает меня с ног. Четвертый отряд дружно срывается со скамей, опрокидывая большую их часть на песок, и дружной стаей летит на берег, где выгорожена на мелководье оранжевыми буйками купальная зона. Там на деревянной вышке дежурит с биноклем физручка Солдат Джейн с вечным своим свистком, а возле уреза воды болтается со спасательным кругом и концом Александрова начтех Михалыч. До обеда мои разгвоздяи еще успеют в воду слазить…
Борзый
Полчаса пустого отрядного бивака – это полчаса полноценного отдыха для куратора. Можно бросить дождевик на траву, опрокинуться навзничь и просто смотреть, как медными колоннами уходят в фарфорово-синее небо корабельные сосны, чтобы задевать вершинами облака. Хорошо, что эти сосны не имеют ветвей почти до половины высоты своего роста. Черта с два залезешь – а значит, никто и не свалится…
Хотя, существуют же завалявшиеся у Михалыча ржавые «когти электрика», с которыми лазят даже на абсолютно голые столбы. Если у кадета возникнет надобность влезть на сосну, он может добыть эти «когти». Надо будет сказать Михалычу, чтобы запер их в ящик с клюшками для гольфа.
Прямо возле моей головы со скрипом тормозит старый велосипед. Серый… Вот, не было печали!.. Поднимаюсь рывком. Серый спешивается и бесцеремонно плюхается рядом на плащ:
- Да лежи, не дергайся. Я насчет Неверовича. Когда начнем «отделку щенка под капитана»?
- Сегодня. После ужина. Вместо часа тихих игр.
- Темнеть уже будет…
- Оно и к лучшему.
- План есть?
- По ходу разберемся.
- Что с тобой сегодня?
- ???
- Уже четыре минуты я здесь, а с твоей стороны ни одной словесной гадости не прилетело.
- Лучшее – впереди.
- Ну ладно… Значит, как пробьют к тихим играм, я приведу Неверовича.
- Приводите, коллега.
- Значит, все официально – на «вы» и «коллега»? Зануда, хватит выпендриваться.
- Я не выпендриваюсь, а соблюдаю устав лагеря. Педколлектив должен показывать воспитанникам пример уважительного отношения друг к другу.
Серый неожиданно взвивается, как ужаленный кое-куда комоедовской осой:
- Ты – соблюдаешь?! Значит, гонять туда-сюда Ябеду, как личного адъютанта, называть Бескудникову Паскудниковой, гнобить народ до слез на занятиях, манипулировать 12-летней девчонкой Ганьшиной, засуживать Второй отряд на пионерболе – это, по твоему, - соблюдать Устав?
- Ну, поставьте на ближайшем совете вопрос о моем соответствии занимаемой должности, кто вам мешает, Сергей Евгеньевич. Это будет поступок вполне в вашем духе.
- А ты знаешь, Зануда, что Неверович тебя конкретно боится?
- Конечно. Но это – проблемы Неверовича.
- И плакат у тебя в палатке – дурацкий!
- Скажи это Старику. Он подарил.
- Тьфу на тебя! Ты не наставник, ты мешок комплексов! – Серый подбрасывается, поднимает свой велосипед, толкает вперед, кривоного замахивается в седло, резко посылает хлипкую машину вперед.
- … Серый! У тебя сзади…. КОЛЕСО!
Он резко тормозит в развороте. Уставляется на меня своими изжелта-карими буркалами.
- Блин… Да ты хоть знаешь, что не я это тогда сказал?
- Знаю. Это был Малышев. А, не все ли равно, кто из вас? Вы тогда сидели на заборе целой гопой. Парни из параллельного класса, душ пять-восемь. Трескали семечки.
- Погоди… это была продленка, сентябрь, первый день. И после домашки нас выставили на школьный двор – типа, погулять. И тебе одна девчонка дала велосипед покататься.
- Да, Серый. Это была моя вторая в жизни нормальная поездка на велосипеде. Только начало кое-что получаться… И тут голос в спину: «Эй, на велике! У тебя сзади… сзади…!». Очень тревожный такой голос.
- Ага. Малой вообще артист был еще тот! – Серый осклабился, - Ты оборачиваешься, чтобы глянуть, что сзади, и конкретно врезаешься в столб от качелей.
- …А этот дурак радостно вопит: «Колесо!!!»
- …Вскакиваешь с земли, сдергиваешь Витьку Малышева за ногу с забора и, походу, собираешься конкретно бить.
- Да. А тут какой-то прыщ ушастый соскакивает с того же забора мне почти на шею и пытается валить мордой в асфальт.
- Ты ему: «Ты чё – бОрзый?!!»… Ну, откуда же тебе знать, что Борзый – это его фамилия по жизни… С такой фамилией и прозвища не надо! Он тебе – в ухо, Малышев – по башке портфелем, тут остальные подключились… Минут через десять учителя уже разнимали два класса, валяющиеся в пыли полным составом. На учет в комиссии по делам несовершеннолетних поставили одиннадцать человек. Типа, зачинщиков массового безобразия.
- И – заметь – при этом ни одного Малышева! Зато тебя поставили, хотя ты чуть ли не последним прибежал.
- Понимаешь, с детства не могу равнодушно слышать вопль «наших бьют!».
- А велик в процессе вообще доломали. И мне пришлось за это отвечать.
- Смешно!
- Тебе реально смешно, Серый?.. А мне тогда не было.
- Конечно, это сейчас смешно. Ну и придурки же мы все были – тридцать лет тому назад!
- А сейчас чем лучше?.. Ладно, плевать. Вон, мои разгвоздяи мокрые с купания ползут. Сейчас внешний вид проверю, поведу обедать...
- Валяй… Только колесо на базе забудь!
- Колесо?
- Ну да. Ты так и таскаешь его сзади, то самое колесо от сломанного велика. Волоком. И оно тебе… летать не дает.
- Иди нафиг, философ хренов!!!
- Да запросто. Нафиг нынче находится в столовой, под правым тентом. Там и встретимся!.. Кстати, я забыл тебе сказать. Нет больше Борзого. Чечня…
- И если бы только его…
- А какого тогда гоблина мы друг за дружку не держимся – те, кто остался? Ответь на этот вопрос, Зануда! Не мне ответь – себе!
Отделка щенка под капитана
- Сергей Евгеньевич, ты не находишь, что в уговоре речь шла только о Димке Неверовиче?
- Ну, извини, у меня конкретно не получилось отшить этих четверых…
- Так, Ёжиков, Ганьшина, Гончаров, Ягловитин, в расположение своего отряда – шагом марш! Промедление в три минуты – дисциплинарное взыскание на всех делить будете. У нас с Сергеем Евгеньевичем только к Неверовичу дело есть.
- А мы это… Рюкзак мой забрать! – тянет Ёжиков, - а то Маргарита Георгиевна обещала мне всыпать за то, что вещи в палатке как попало лежат.
(Гм… Держу пари – очередная проделка этой неуемной Ганьшиной. Тайная инспекция оружейного склада под благовидным предлогом).
- Прекрасно. Ты, Ёжиков, оказывается, у нас отборный слабак. Пустой рюкзак в одно лицо донести не можешь… Идите.
- … А вы не с нами?
- Сергей Евгеньевич, я полагаю, мы с вами останемся поговорить с Неверовичем.
- Но мы же в вашу палатку полезем! – вскидывается Ганьшина. – Без вас как-то неудобно.
- Неудобно спать на потолке… и в оружейном складе, в который вы превратили мою резиденцию. Пять минут вам на вынос пустого рюкзака. Содержимое выложите вдоль стены, противоположной выходу. Надеюсь, мне не придется сверять количество петард по сдаточной описи. А мне с вами идти некогда. Луферов, Кривандин, Гольянов, Лезвицкая – сопроводите гостей!
Серый втыкается мне в ухо носом и шипит шепотом:
- Ты чё, Зануда, сейчас же драка будет! Трое на трое – как минимум, четверо на четверо, если и девчат втянут!
- Спорим – нет.
- На что?
- На твой велик. До конца смены.
- Что ставишь?
(А что я поставлю? Два баллона «москитобоя»? Плакат «Не влезай – убьет»?)
- Дисциплинарку Луферову. Сразу на тридцать баллов – с тремя дежурствами на кухне под присмотром Ганьшиной. Вы всем педсоставом утверждаете, что Ябеда уже раз десять ее заслужил – еще когда Петровича пастой разукрасил на вторую ночь после заезда.
Я знаю, что Луферов меня слышит. Поэтому и не будет никакой драки. Инспекция с эскортом торжественно удаляется. Неверович смотрит ей вслед с тоской брошенной уточки по имени Серая Шейка.
- Ну, что, Димыч, пойдем, - Серый берет его за руку. – Куда мы?
- На спортплощадку. Но не сейчас, а минут через пять-семь. Когда я выиграю велосипед. Торжественно обещаю, что не провалюсь с ним на гнилом мосту. Не дождетесь.
…Синие сумерки висят над футбольными воротами, над истоптанным прыжковым сектором, над лабиринтом полосы препятствий. Час до отбоя. А я решительно не знаю пока, что мне делать с Неверовичем. Что вообще можно делать с молокососом, который начинает отдуваться и потеть, едва на него посмотришь?
- Сергей Евгеньевич, вы с Маргаритой Георгиевной будете Неверовича на экстрим заявлять?
- Конечно. У нас ровно 35 бойцов и ровно 35 заявок. Выбывших, тьфу-тьфу, пока не намечается.
(…Вот и засыплет он вам всю «малину». Достаточно мне будет неожиданно оказаться у него перед носом на переправе или легонько подстраховать сзади на воздушном секторе… Правда, Неверович?).
- Сейчас будет первый. Коллега, подсади его на бревно. И ступай ко мне в лагерь, спроси у волонтеров два спальника в штатной упаковке.
- Ага. А зачем?
- Увидишь. Сегодня в программе - раздолбайский национальный спорт, фехтование на бревне подушками. Этому герою предстоит сбить с бревна двоих наставников. Начнем с тебя, потом я подключусь. И пока у него это не получится, он спать не пойдет.
- Круто! - Серый удаляется.
Неверович стоит на бревне, балансируя широко раскинутыми руками...
(М-да, координация движений – как у самого деревянного из Буратин... Как тебя только в «кадетку» приняли, по звонку, что ли?)
- Свалишься – десять отжиманий от земли на кулаках, Неверович.
- Угу…
- Кадет должен отвечать не «угу», а есть…
- Есть… Ик! – Бревно виртуозно выворачивается у него из-под ног. Выписав в воздухе почти балетный пируэт, не по-кадетски рыхлая и одутловатая тушка около 45 кило весом прилетает мне ногами в солнечное сплетение.
(Блин-компот, а куда-нибудь в другое место, кроме меня, кадеты когда-нибудь влетают?!!)
Вернувшийся со спальниками Серый застает более чем странную картину.
Остолбеневший Неверович стоит, засунув палец в нос, и с неподдельным интересом наблюдает, как я корячусь в песке, пытаясь заново научиться дышать. И не находит ничего лучшего, балда стоеросовая, нежели подскочить, обхватить лапищами меня за плечи и рывком поднять на ноги. Эффект от этой процедуры явно обратен ожидаемому: дырки от стекла, как бы, никто не отменял. Последнее, что я слышу это недоуменный вопль коллеги:
- Э-э! Зануда, ты чего? – И лиловое небо заплывает темнотой…
… Десять вечера. В медицинском кунге воняет бензином и нашатырем, где-то в дальнем углу стрекочет вентилятор. Надо мной нависают две физиономии – Серого и Неверовича – и выглядят одинаково глупо. Должно быть, как и я…
Фельдшерица Валентина Федоровна с невозмутимым видом, резкими и точными движениями профессионального садиста отдирает от меня насквозь промокший кровью лейкопластырь, без лидокаина, одним фурацилином, промывает вскрывшийся шестисантиметровый порез на уровне левого акромиона и бубнит:
- Долбаки великовозрастные!.. Два шва напрочь разошлось – ладно, бывает, но вы ж туда еще каким-то образом песку нагребли… Не, ей-богу, долбаки!
- Спасибо, Серый. Тебе сказать, как теперь будет выглядеть турнирная таблица экстрим-кросса, главного спортивного мероприятия смены?
- Да ладно, Зануда, не прогибай мозги ни себе, ни мне – Ольга нормально твоих проведет.
- Сгинь с моих глаз, собака страшная! Кто-нибудь видел, как ты через весь лагерь волок меня до медпункта?
- Конечно – я же кратчайшим путем. А с тобой явно что-то не то. Пробой по логике. Я так и не понял: мне сгинуть или отвечать на вопросы?
- Неверович, выйди – я не люблю укокошивать коллег на глазах у воспитанников! Валентина Федоровна, Сколопендра вы этакая, поаккуратнее можно, раз уж на лидокаин пожмотились?..
- Тут заново шить надо, долбаки!
- Мои все уже здесь?
- Да если бы только твои… Кунг в осаде, по ходу дела, душ восемьдесят на Костровой тусуется. Все твои, половина Второго, душ по десять с Третьего и Первого… Выйти, сказать волонтерам, чтобы развели по отрядам?
В кунг влетает Мургарита.
- Валентина Федоровна, я бужу Михалыча?
- Будите. Пусть везет этого долбака в городскую больницу!
(Все, приехали! Шесть сантиметров идиотской царапины – и сорванная смена… Жизнь – дерьмо).
- Только что вы отдали победу в экстриме своему любимому Второму, Маргарита Георгиевна.
(…А заодно и оружейный склад на поток и разграбление. Нету меня – нету и данного мне слова, не так ли, Ёжиков-рыжиков вкупе с Ганьшиной и кто там еще с ними заодно?).
- А может, коллеге проще сутки-другие здесь отлежаться? Мы со Скардольфом на отряде подстрахуем, если что.
(Серый?!! Етить-колотить, вот уж от кого такие слова – чудо господне!)
- Валентина Федоровна? – Мургарита спускает очки на кончик носа. – Каково будет ваше решение?
- Таких долбаков надо непременно в город отправлять. Тут шить второй раз надо. Зашить-то я лучше городских могу, там в «травме» совсем девчоночка зеленая, я лучше справлюсь. Если бы на вас, извините, или вот на нем, - измазанный йодом желтый палец фельдшерицы тычет едва ли не в нос Серому, - я бы согласилась. Вам сказано лежать – вы и будете лежать. А этот - чиканутый. Я за последствия не отвечаю!
- Пусть Петрович решает. В конце концов, кто здесь начальство… - предлагает Серый.
- А я уже здесь, - пригнувшись в низком дверном проеме, басит Старик. – Надо - значит, надо, дружище, медиков приходится слушаться.
За Петровичем бесплотными тенями в тесноту кунга просачиваются Ябеда с Бескудниковой.
- Мы только узнать…
- Виктор Петрович, разрешите обратиться к кадетам?
- Ну, давай, обращайся.
- Бескудникова, нижайше прошу принять мои извинения.
(И вновь немая сцена, достойная МХАТовской постановки «Ревизора». Я, между прочим, всего второй раз за хрен знает сколько лет извиняюсь – да еще и перед кадеткой!)
Взгляды всех присутствующих недоуменно переползают с меня на Бескудникову и обратно.
- Лена Бескудникова, простите меня за обман. Как видите, я все-таки уезжаю в город – вопреки тому, что вам было обещано.
Вместо ответа она отодвигает плечом все еще тормозящего Неверовича и молча хватает меня за более-менее целую руку. Глаза ее явно опять на мокром месте.
- Я тогда с вами поеду.
- А кто тогда побежит с Комоедовым?
- А никто. Вообще никто никуда не побежит.
- Угу, - подтверждает Ябеда Луферов, - как представитель Четвертого отряда, я уполномочен заявить, что для отчета Спорткомитету о проведенном мероприятии вам, Виктор Петрович, на кроссе и трех отрядов хватит.
(Гоблиновы уши, может, хватит на сегодня немых сцен?)
- Но вы понимаете, что речь идет о здоровье вашего наставника? – мягко напоминает Маргарита. - Кстати, почему гонг молчит? Давно пора отбой бить!
- Гонга не будет, - Ябеда опускает глаза в пол, хитро улыбаясь. – Дежурная Страшникова из Первого его уже полчаса найти не может.
- … И куда же это он у нас делся? – почти ласково интересуется Петрович, буравя Ябеду такими глазами, какие я во второй раз увидеть не хочу.
- Гонг свистнул я, – гордо вскидывает голову Ябеда, - а Куланова с Аббасовым его в воде утопили. За буйками. Только вы их не трогайте: это я попросил заплыть подальше, когда Солдат Джейн… Тось, Ольга Юрьевна купалку закрыла и с вышки слезла. Сам-то я плавать не умею, но мы же – Четвертый, мы же все заодно! Что – минус семьдесят за дисциплину? Чихать, зато «Альтаир» нас запомнит! И Четвертый все равно останется первым, пусть даже и с конца…
-… С конца – через мой труп, Луферов! Так остальным и передай...
- Есть передать остальным через ваш труп! – Ябеда оборачивается прямо к директору, - А отбоя не будет, Виктор Петрович, пока отряд не получит исчерпывающую информацию о дальнейших ваших действиях в отношение нашего наставника.
Луферов выдергивает из-под погона смятый берет, в секунду нахлобучивает его на выгоревшие белесые вихры и навытяжку берет «под козырек».
- Нихренасе – бунт на корабле! – собирает с полу челюсть Серый, - Ну вы даете, подколодные!
- Даааа. Я думала, у нас Второй – самый проблемный, - Мургарита смотрит на меня, как прокурор Руденко на фашиста во время Нюрнбергского процесса. - Виктор Петрович, не пора ли вам взять инициативу в свои руки?
- Пожалуй, да. Только ведь тут надо найти единственно верное решение. Утро вечера мудренее. Валентина Федоровна, делайте свое дело. И впарьте коллеге демидрола с анальгином – подъем на завтра на него не распространяется. А чтобы этот чиканутый, как вы изволили выразиться, и далее никуда не делся, повторите это столько раз, чтобы хватило на три дня. Посещение посторонними исключить. Потом – осмотр. Если все в порядке будет – за полтора суток до кросса выпущу из кунга. Если нет – в город и никаких гвоздей. Завтра в одиннадцать весь педсостав – опять же, кроме некоторых состоящих на лазаретном режиме, - собирается у меня на совещание. Приедет представитель Спорткомитета, утверждаем программу экстрима. Луферов, пойди на кухню, возьми у них там большую крышку от кастрюли – отбой ею давать придется, подъем – тоже.
- Разрешите обратиться к кадету Неверовичу.
- Ну, еще чего?
- Неверович, поздравляю. Вы одержали сегодня полную и безоговорочную победу, даже не обнажив фехтовальной подушки. Один брык копытами – и целых три дня в радиусе вашего пребывания никаких зловредных Зануд, правда? Вот и думайте, стоило ли так праздновать труса – ведь я вам даже не куратор.
- Ага, - лыбится Серый, - Выполнили мы ваше поручение, Виктор Петрович. Не без потерь, но выполнили.
- В следующий раз буду думать, что и кому поручать… Валентина Федоровна, коллеге можно встать на несколько минут? Сергей Евгеньевич, окажите содействие, давайте покажем Зануду Четвертому через двери кунга. Пусть сам своих юных политтехнологов на место поставит!
- Делайте, что хотите, вы начальник лагеря, - бухтит фельдшерица, - но через три минуты чтобы в отделении никаких других долбаков, кроме этого долбака-пострадавшего, не было! Шить его пора. Ишь, набились в перевязочную, стерилизуй тут за вами всеми, старыми и молодыми…
