Дезертирша

- … А Сергей Евгеньевич вашу гитару раздавил!.. - Ябеда Луферов чуть ли не на полкорпуса всунулся в узенькое окно медицинского автокунга и навис прямо над моей койкой.
- Спасибо за информацию, Луферов…
- И – все?
- Ты предлагаешь мне расцеловать тебя за такое известие?...

(Драной «Музиме-резонате» с фанерной верхней декой было вдвое больше лет, чем мне. Третий колок проворачивался исключительно плоскогубцами, струны стояли над двенадцатым ладом на высоте почти 7 миллиметров, отчего строй сбоил уже на 5 ладу. На ладовых порожках время выгрызло глубокие зазубрины. Но у меня нет другой гитары. А Серый теперь до конца смены будет прятаться от меня по всем кустам…).

- А так в отряде все норм, - продолжает Луферов, - пока вас нет, Скардольф нас на экскурсии в заповедник с Первым объединил. Потом родительский комитет приезжал, и батя провел у нас крутую лекцию про Курскую битву. Хотел еще вас повидать, а Сколопендра Федоровна не пустила. Саблина опять влюбилась: ее Михалыч на косе с Колькой из поселка поймал. А на пионерболе мы с Первым сыграли. Выиграли, конечно, хотя мадам Тараканова, которая судила, спрогнозировала – продуем. Лично я им вколотил три мяча, 15:7 в нашу пользу! Кстати, Тараканова…
Он не успевает доложить, что там конкретно еще Тараканова... В окно вплывает тревожное шипение кадета Гольянова:
- Атас! Шеф шуршит!

Ябеду сдувает ветром. Горячим ветром душного южного июльского вечера в середине смены спортивно-оздоровительного кадетского лагеря «Альтаир».

Шеф – директор лагеря Виктор Петрович - уже пришуршал. Низко пригнувшись, боком вдвинулся в неширокий дверной проем, молча пододвинул табуретку.
- …Здрасссьте, Виктор Петрович...
- Привет. Ну, ты как? Готов приступить к исполнению обязанностей?
- Готов. Но по вами же установленному положению срок моего ареста в лазарете истекает завтрашним утром. Велено лежать – вот и буду лежать. Вместо того, чтобы вы из дурного милосердия свой авторитет подрывали.
(Куратор Четвертого отряда Зануда останется Занудой до победного конца. Тем более, что на панцирной койке лазарета дрыхнуть удобнее, чем в забитом ракетами оружейном пакгаузе типа «Эгоист»).

- А ежели я лично тебя раньше выпустить пришел? Я говорил со Сколопендрой… с Валентиной Федоровной. Она утверждает, что швы снимать рано, конечно, но ходячим считать тебя вполне можно.
- Ага. Ходячим недоразумением… - Я поворачиваюсь на койке к окну. То есть, к нему спиной. Старик скрипит табуретом. Прицокивает языком. Наверное, опять крутит усы.

- Таааак… Незапланированная депрессия, значит? Двух с половиной дней больничной изоляции хватило?
- Хватило.
- Я могу поинтересоваться причиной?
- Можете. Коллега Серый насмерть раздавил мою гитару. А сегодня утром, когда Сколопендра ушла на утреннюю планерку, под дверь лазарета было подсунуто вот это:

На вырванном из зачетной ведомости по физподготовке разлинованном листе - округлые, аккуратные строчки. «…Вашими усилиями в Четвертом отряде создана невыносимая моральная обстановка… Насаждается дух нездоровой конкуренции детей, поощряются жалобы и доносительство, покрывается хулиганство… Оскорбления, недостойное обращение, употребление обидных прозвищ по отношению к детям и преподавательско-вожатскому составу… Я не в силах более в этом участвовать, подаю директору заявление о переводе помощником куратора в любой другой отряд и оставляю за собой право поставить в известность родительский комитет. Без уважения – Крюкова Ольга Юрьевна, физрук».

- Да, была у меня Оленька. Действительно подала заявление. Хочет в Третий - к Тара… к Троекуровой. Они давние подруги. Я подписал.

Я вскидываюсь, резко сажусь на постели. Смертельно хочется закурить – но кто же даст, в лазарете-то!
- Она не могла мне в глаза все это сказать, ваша Оленька? Дождалась, пока по травме в медпункт упекут? Всю смену ходила паинькой – ни слова против! А теперь, за двое суток до главного спортивного события – дезертировала?
- И поставила меня перед выбором: я ее перевожу, или смена вообще остается без своего основного физрука. В город грозилась съехать. И Михалыча с собой увезти. А куда мы без Михалыча? Такого теха во вселенной больше нет.
- Вот, сссс…казать бы, да не при старших же по званию!!!

Старик молчит и смотрит на меня в упор. Во взгляде – ничего хорошего. Лед и пламя в одном флаконе. Левый ус уже три раза вокруг пальца обмотан.

- А теперь слушай меня. Если, конечно, мое слово для тебя еще хоть что-то весит. Ольге Юрьевне я благодарен. Она посмела сделать то, что давно было пора сделать: привлекла внимание к странностям и непорядкам в твоем отряде. К твоей внутренней политике. И лучше – она, чем родительский комитет. Сейчас времена такие… Родители за твои дела могут даже в суд подать.
- Только не родители Четвертого отряда. У меня они – золотые. Вон, Ябедин отец пожертвовал личным выходным, приехал, подстраховал меня, пока я тут под больничным арестом прохлаждаюсь, лекцию привез про войну…
- Между прочим, это я старшего Луферова вызвал. Он дал себя уговорить приехать - на условии, что вместе с ним будет его жена, Ябедина мама. И пока он читал свою лекцию про войну, кстати, весьма интересную, Инесса Николаевна Луферова проедала мне плешь на тему, какой особый подход нужен к ее сыну – большому таланту с тонкой нервной организацией натуры. Еле живым ушел…
- Ну, теперь вы знаете, что я испытываю, регулярно бывая в гостях у старого однокашника…
- Да, ведь вы с Костей Луферовым еще в школе дружили… Однако вернемся к неприятному прецеденту. Осознаешь, что в силах Ольги Юрьевны продолжить ставить в известность кого надо и кого не надо?
- Разумеется. Типично дезертирский подход: «или он – или я!» Да и пёс с ней. Пусть жалуется. Если через три дня, когда Троекурица Тараканова ее забодает полчищами своих тараканов (а поверьте, так оно и будет), Солдат Джейн попросится обратно – я ее пошлю туда, куда даже Серый по ночам не шастал. Она сама лишила себя права принадлежать к числу предводителей доблестного Четвертого – лучшего альтаировского отряда.
- Не попросится. – Старик запустил ручищу в необъятный карман, долго шарил там, потом жестом записного фокусника извлек наружу огромный серебряный портсигар с монограммой. – Будешь?
- В лазарете не положено.
- Так пойдем, погуляем, пока Валентина Федоровна не вернулась! За костровые штабеля, чтобы не светиться. Я сам туда частенько хожу.

Из-за штабелей мы выпугали Ёжикова, Горшкова и Неверовича, с какой-то непонятной мне целью обдиравших с поваленных березовых стволов широкие белые ленточки коры.
(Где же вы свою Ганьшину потеряли, разгвоздяи?..)

На мое традиционное «Почему не на занятиях, Второй? Минус пять каждому по дисциплинарке!» наглый Ёжиков ответствовал заявой: «А вы права не имеете, вы на лазаретном режиме!». Но минус десять получить не успел – мгновенно раздиспелился вместе с товарищами, видимо, обнаружив за моей спиной еще и директора.

- …Я вас внимательно слушаю, Виктор Петрович.
- Скажу честно – жалоба на тебя у меня не первая. И может настать такое время, когда я не смогу больше спускать все эти кляузы на тормозах. Основные претензии жалобщиков: придираешься к детям, срываешься на них направо и налево, хамишь. Вколачиваешь в неокрепшие души комплексы неполноценности. До смешного дошло. Знаешь, составляя краткие характеристики педагогов к викторине для капустника, Маргарита Георгиевна о тебе написала: «Кто помнит всех воспитанников по именам, различает по шагам, а называет по прозвищам?».

- При том, что с интересными учениками я на «вы» общаюсь?
- Отлично звучит: «Вы, кадет Паскудникова…»!
- И вы видели, что когда Серый нес меня в позе пожарника в медпункт, именно она, Бескудникова, бежала следом. Вместе с Ябедой Луферовым.
- Да, ребята беспокоились за тебя. Даже нашли оригинальный способ задержать ради тебя отбой. А ты ежедневно, с упертым педантизмом, достойным лучшего применения, гнобишь их на занятиях. Комоедова своего, вон, напрочь по крокам размазал…
- Зато Комоедов пройдет дистанцию до конца. И не подведет команду.
- Знаешь, с какими словами ворвалась ко мне физрук Крюкова?
- Предположу, что с мерзкими: «Такой-растакой Зануда, сволочь первостепенная»…
- Нет. Она сказала: «Я больше не хочу быть Солдатом Джейн». Ты в курсе, отчего она такая стриженая приехала на этот раз?
- Мода, наверное. Зимой, вроде, волосы у нее были подлиннее.
- Гм… - Старик пососал «ротмансину» и сплюнул в песок, - мода!.. Этой весной у Ольги Юрьевны умерла от рака родная сестра. Евгения, я знал ее. Когда у Евгении вылезли волосы после шестой химиотерапии, Ольга из солидарности остриглась наголо. Чтобы морально поддержать. Это все, что она могла для сестры сделать. Теперь вот только обрастать начала…
- Не знал.
- А если бы знал – вел бы себя иначе? Перестал бы шугать окружающих, как псих, и прессовать Тараканову вместо того, чтобы собственных тараканов в башке, наконец, передавить? Не верится. Вот что: это первый и последний наш разговор в таком ключе. Но если ты самоутверждаешься за счет коллег и воспитанников, значит, я ошибся в тебе. Все. Собирай вещи, ступай в отряд. Я сам фельдшеру скажу, что твой срок медицинского ареста закончился раньше.
- Почему?
- Потому что ты мне нужен. Одно дело делаем, хоть и по-разному.

У хлипких металлических ступенек медицинского кунга оказался припаркован велосипед. На руле у него болталась фанерная табличка: «Законный трофей 4 отряда. Спасибо, что не подрались!».
Серого, однако, в округе не наблюдалось. Вместо него на ступеньках птичкой восседала сияющая Бескудникова, а около переднего колеса болтался, переминаясь с ноги на ногу, Ябеда Луферов.

- Кадеты, почему в восемь вечера не в расположении своего отряда? Минусов захотели?
- А нас Сергей Евгеньевич попросил перегнать велик из Второго к медпункту. Мы на нем и приехали. Классный, только седло высоко – еле до педалей достал! – Луферов громко тренькнул звонком. – Ну ладно, вы отдыхайте, а мы пошли.
- Не пошли, а поехали. Бескудникова – впереди меня на раму, ты – сзади на багажник. На ходу меня не щекотать, Луферов, а то навернемся, дорога под гору, я руль не удержу. Сейчас законный трофей Непобедимого Четвертого будет торжественно доставлен к месту своего нового постоянного базирования.

- Вы с нами?
- Ну, так…
- Ура! – коротко выдохнула Бескудникова.

А потом мы летели по самому длинному альтаировскому спуску - через весь огромный бивак, на глазах у всего лагеря. И кофейные косички Бескудниковой хлестали меня по физиономии, а теплые звездочки ее ладоней доверчиво лежали на руле рядом с моими. В спину жарко дышал Луферов, на каждом ухабе вцепляясь, как котенок, в мой ремень.

…И почему-то некому оказалось крикнуть, что у нас сзади - колесо…

Как никогда

Футбол в «Альтаире» - дело неизбежное и обязательное. Всеобщее, всеобъемлющее и всепроклятущее дело. С утра на поле техи стригут траву, вручную выбирают все камушки-палочки, поправляют и затягивают сеткой ворота, громоздят скамьи для зрительских трибун, ставят шатер-судейскую. К началу битвы сползаются в зрительские ряды поголовно все, кто не играет: педсостав, воспитанники, волонтеры, медики, повара, техи, гости из районного Спорткомитета, специально приехавшие родители, приглашенные местные и, кажется, даже мухи с полевой кухни.

И бьется насмерть в честной спортивной баталии отряд на отряд. Фанаты делают плакаты и сочиняют стебные речовки. Обсуждений острых моментов хватает до следующего матча. В конце смены подводятся итоги – и старанием спонсоров из родительского комитета, победившая команда увозит на память комплект настоящих олимпийских мячей – по одному на брата. Или сестру – девчата в командах иногда тоже попадаются.

Самое страшное наказание для играющего кадета – отчисление за проступок из команды. А умение судить футбол – обязательное условие для отрядного куратора и его помощников. Даже в доску неспортивная княжна Тараканова была неоднократно замечена посреди зеленого поля со свистком в голливудских зубах…

Впрочем, сегодня ей это не светит. Играет Второй против Третьего. А судья должен быть «полный ньютрал», не принадлежащий ни телом, ни душой ни к одной из играющих в данный момент команд. То есть, это я буду судить нынешний матч в качестве главного арбитра, а Оскар Рудольфович Лунц и его заместительша Нина Павловна Маркова из Первого сойдут за линейных…

(То есть, можно считать, что линейных судей у меня нынче просто нет. Скардольф в силу возраста и комплекции редко успевает следить за мячом. А краснощекая полноватая Марковка больше беспокоится о том, чтобы кадеты ноги не переломали…

Я люблю, как вдохновенно, справедливо и профессионально судит Мургарита, способная и в свои годы носиться впереди ветра от мяча. И Серый тоже ничего смотрится в черной судейской форме, он сам когда-то отлично играл. Но для этого надо, чтобы не было на поле Второго отряда…).

До свистка – пятнадцать минут. Просмотрев заявочные листы и передав Скардольфу «рыбу» игрового протокола, шнурую в судейской бутсы. И слышу, как у тряпочной стены шатра шушукаются голоса.
Ганьшина и Ёжиков…

- Ромыч, где Игогоша? Он до сих пор не переоделся. Вон, форма на лавочке валяется…
- Нету. В расположении отряда, по крайней мере.
- Ты чё! Он же наш единственный вратарь!!!
- А я ему сторож? После завтрака, когда купались, на месте был. Потом, вроде, в библиотечную палатку потащился. Сказал, что придет. И – с концами.
- Ты там смотрел?
- Димон там был. А Игогошу не видели.

Резко откидываю полог шатра, даю три протяжных свистка:
- Команды – к построению!.. Запасные тоже. Сверяем списочный состав и номера игроков!

Третий отряд. Форма синяя, номера и гетры желтые. Капитан Росляков, Алябин, Данилин, Коц, Михалевич, Кукузина, Тимошевский, Додонов-младший, Бурмистров, Конкин, вратарь Безуглых. Трое запасных. Все налицо, готовы, лыбятся… Второе место в турнирной таблице на текущий момент. Выиграют – подвинут Второй… Они подвинут, а мы на следующей игре – совсем вниз свалим. Но до нее еще надо дожить, до следующей игры.

Второй отряд. Форма и гетры алые, номера тоже желтые. Хорошо, что я не дальтоник!.. Состав почти на 100% совпадает с улетевшим недавно в звездное небо с директорского костра списком террористов: капитан Ёжиков, Ганьшина, Неверович, Козлов, Дмитриевский, брат и сестра Красношляпины, Ягловитин, Деревягин, Благодатских… Запасных трое – и все маленькие. Вместо вратаря – сиротливая дыра в шеренге… Вместо Игогоши Гончарова.

- Вратарь где?
- Отсутствует по неизвестной команде причине… - цедит сквозь зубы конопатый Ёжиков. – Если он еще живой, найду – убью. Тоже мне, друг.
- Даю задержку старта на пять минут. И минус десять по дисциплинарной шкале. Через пять минут не появится – снимаю команду с игры с техническим поражением 0:3…

(Сейчас Ганьшина меня безо всякого «корсара» взорвет. Взглядом. На одном эмоциональном выбросе.)

- … Ну, или ставьте запасного, капитан Ёжиков.

(Фамилия у него – подходящая. Двенадцать разъяренных ёжиков и их капитан… И что нынче мешало бы мне, как прежде, выкатить эту шуточку вслух? А ведь что-то мешает.).

- Подготовленного запасного вратаря у нас нет. – Внезапно выдает Ганьшина. – Эти малыши только на двух тренировках были, во второй линии бегали.

(Воплощение честности в великоватых по размеру футбольных трусах)…

- Ну… Пусть Ёжиков сам встанет, а на поле выйдете в меньшинстве.
- Дайте нам еще пять минут. Мы будем ждать Гончарова.

(Правильно, Ганьшина, выйти в меньшинстве для вашего отряда, славящегося единством и сплоченностью – это просто кошмарский ужас!).

Неверович с убитым видом садится на траву.
- Все, братва, это то, на чем собачки хвостик носят…
- Не ной, Неверович. Без тебя тошно! – несется со всех сторон.

Я щелкаю секундомером:
- Отсчет пошел. Каждая минута – минус два дисциплинарных балла. Наберется десять – пишу «техничку».
У кромки поля уже вовсю бесятся трибуны. Зритель разогрелся, как в микроволновке. И с чего-то более всех разбушевался мой Четвертый. Любопытно, гоблинские уши!..

- Восемь… Девять… Десять! – Щелкаю секундомером. – Второй отряд, ваше время вышло.
- Стойте!!! Стойте!!! Я сыграю!!!
От трибун опрометью несется Рафик Аббасов.

Мой… Привыкший выходить на поле в зеленой форме.
Вратарь Четвертого отряда и сборной школы. Разрядник, занимающийся в школе олимпийского резерва. И – гений-неудачник, недавно наловивший от «Чайки» тринадцать голов… Прибил бы, да полномочий не хватает!..

- Ты? Аббасов? За Второй отряд?!!
- Ну, у них же правда нету никого…

- А действительно, ребята, поставьте Аббасова. Уставу лагерной спартакиады это не противоречит, - словно из ниоткуда, возникает позади меня Серый.

(Конечно – не противоречит… Такие идиотские прецеденты там вообще не прописаны! Из разряда «Этого не может быть, потому что не может быть никогда»).

- Ну что, Второй, даете Аббасову форму Гончарова – покрасоваться в ваших воротах?
- А чё делать-то еще, придется… - вздыхает капитан Ёжиков.

- Пацаны, что вы делаете? Вам же нарочно навязывают ходячую дыру в воротах! Помните, как с «Чайкой» было? Сборная так три года не проваливалась! Это всё вы нарочно придумали, да?!!

(Ганьшина… Ганьшина, ты – моя смерть… Звезда «Альтаира», космическая террористка! «Да чтоб Луна тебе за шиворот упала, чтоб засосала тебя Черная дыра!»).

- Да, черт возьми. Я уничтожил вашего Игогошу к зеленым гоблинам. И мысленно приказал Рафаилу Аббасову свалиться на ваши головы с подкупающим своей оригинальностью предложением. Ради единственного удовольствия – слушать ваши бессмысленные вопли в свой адрес. Все, моё терпение лопнуло, три свистка и «техничка».

- Вер, не надо! – Неверович буквально оттаскивает Ганьшину от меня, - пусть… Команда мы или нет! Надо играть… назло этому Зануде. Так играть, как еще никогда не играли. И плевать, что там – в воротах. Одевайся, Рафыч, спасибо тебе!

Ёжиков стискивает руку Аббасова и кидает ему форму.

На девятой минуте Раф вытащит из «девятки» совершенно безнадежный крученый. На двадцать восьмой грудью примет пушечный пенальти Рослякова. На сорок третьей обломит Третьему гол престижа.
Второй выиграет со счетом 4:0…

Сразу после трех финальных свистков команда будет качать своего отстоявшего всухую вратаря. Да. Качать. Да, Второй отряд. Да, моего Аббасова… Потому что качать победителя – это традиция.

А через десять минут после трех финальных свистков, когда Аббасов и Ёжиков будут украшать автографами плакаты и фанатские карточки, на спортплощадку с визгом ворвется княжна Баньша Тараканова. Она же – Виолетта Тимофеевна Троекурова. И на глазах у честного собрания влепит мне звончайшую пощечину с правой руки. А на левой ее руке будет висеть потный, злой, зареванный и помятый Игогоша Гончаров.

И встанет с трибуны Старик Петрович. И без мегафона перекроет голосом футбольное поле:
- Волонтерам и вожатым развести отряды по местам расположения. У родителей – час времени на общение со своими детьми. Педсоставу через три минуты собраться у моего шатра. Гончарову и Аббасову - присутствовать. Ужин – по расписанию.

Упырь. Честь имею представиться.

- Может, кто-нибудь мне все-таки объяснит, что это было? – Петрович говорит тихо, но внятно, отчеканивая каждое слово.
- Я, я объясню! – Воет Баньша Тараканова, и, не дожидаясь разрешения, тараторит: - Когда окончилась игра, мы с Олей Крюковой решили сходить в Четвертый отряд за ее оставшимися вещами. Лагерь был еще пуст – все на футболе, вот я и подумала, что можно быстренько обернуться. Оля стала свертывать свою «запаску» и набивать рюкзак, а я просто прогулялась по расположению. И проходя мимо одноместки вот этого негодяя (крашеный ноготь закачался в сантиметре от моего носа), услышала, что, вроде бы, внутри кто-то ноет. Ну, открыла. Гляжу – там Игорек лежит. Полотенцами связанный, а во рту – кляп… Представляете, какое скотство: перед матчем связать вратаря! Бедный мальчик чуть не задохнулся.
- А вместо него воткнуть в ворота этого своего монстра из сборной, чтобы не дать Третьему выиграть! – Ввертывает свои пять копеек Солдат Джейн. – Мы понимаем, по морде – это недостойно, но и вы, Виктор Петрович, поймите, должны же быть какие-то границы человеческой подлости!
- Да, несомненно. Должны! – качает головой красная, как помидор, Марковка. – Победа Третьего была важна для Четвертого отряда, это все мы знаем. Но не таким же способом!

(Мило, Нина Павловна, от вас не ждали…)

- Гончарова сюда. В центр. - Требует Старик, - Игорь, не стесняйся, пожалуйста. Расскажи, что с тобой случилось.

Игогоша мнет в руках бейсболку. Молчит.

- Говори, Гончаров. Ничего тебе не будет, - кладет ему руку на плечо сухонькая Мургарита. Глаза ее через очки буравят бледного Аббасова.
- Ну, это, я пошел в библиотечку – книгу отдать. А то Мирра Яковлевна уже пару раз напоминала. А по дороге, возле Растеряши, мне сделали темную. Молча спальник на башку, тык под дых и поволокли… Связали и запихали туда, где все наши бомбы.
- Кто?
- А фиг его знает? Они же молчат. И на рожах у всех футболки намотаны, как «арафатки» у басмачей… Но, скорее всего, Четвертый. Хотя, может, и Третий… Не знаю, все было очень неожиданно.
- Подонок! – Верещит Баньша Тараканова, - так отзываться о моих детях!

(Только что подонок был бедным мальчиком, который чуть не задохнулся. Теперь она сама готова его придушить).

- И ни одна душа на весь лагерь не заметила, что тебя обижают? – С сомнением в голосе басит Скардольф.
- Ну, так все уже на футбол пошли, и конечно, некому было обратить внимание.

Кстати, Растеряша – это специальное такое дерево. Осинка в руку толщиной. На ее ветвях у нас принято развешивать потерянные вещи. Если на территории «Альтаира» у вас пропали ключи, носок или бандана – будьте уверены, через некоторое время, как правило – после ближайшей уборки, все это непременно окажется на Растеряше. Приходите и забирайте. А слева от осинки есть просто замечательные заросли терновника для устройства массовой засады. Хорошо место выбрано, честное слово!

- Сколько было нападавших? – строго спрашивает Серый.
- Штук пять или шесть. Я их считал, что ли? У меня мозги уже на поле были, я опоздать боялся.

- Аббасов!
- Я!
- Это были ребята из Четвертого отряда?
- Да, Виктор Петрович. Это были наши. Когда до старта игры оставалось совсем немного, Комоедов предложил мне спор, что Второй сдрейфит и явится неполной численностью. Ставил мотор от шлифмашинки – полезная вещь… Значит, знал, что во Втором кого-то не будет. Гляжу – без вратаря вышли. И тогда я сам решил за Второй сыграть. Сам, меня никто не подначивал, зуб даю. Просто, чтобы все по чесноку было!

- Ну, нифигасе – «наши сдрейфят»!
- С чего бы это моему Второму сдрейфить?
Это Серый и Мургарита. Одновременно. И с таким возмущением, что чуть шатер не вспыхнул. Действительно, слова «сдрейфить» и «Второй» совершенно не вяжутся друг с другом в свете текущей реальности...

- Да, пр-рецедент! – Грустно роняет Скардольф.

- А ты, Зануда, что молчишь? – Серый смотрит безнадежным, каким-то очень собачьим взглядом.
- По-моему, здесь уже все сказали и сделали за меня. Вопрос для некоторых присутствующих вполне раскрыт. Могу лишь убедительно потребовать обойтись без повторных вторжений в мое личное пространство с оплеухами. В общем, я отказываюсь давать показания.

- Аббасов, Гончаров, вы свободны, - устало произносит Петрович.
Все молчат. Даже Баньша. Такая тишина придавливает к этой милой лужайке так, будто над тобой, как над затонувшим «Титаником», три километра океанской воды…

Наконец, тишину нарушает Мургарита:
- Виолетта Тимофеевна, у меня к вам два вопроса. Будьте любезны, ответьте последовательно, сначала на один, потом на другой. Так, вопрос первый: ваш отряд проиграл. Почему вы не были рядом с ребятами в этот трудный миг, чтобы поддержать их, а пошли с подружкой за какими-то вещами?
- Да мы бы не проиграли, если бы не этот… коллега! Я еще заявлю претензии по судейству матча! И по обращению с детьми. Мне Ольга многое рассказала, какая у них там, в Четвертом, обстановочка!
- А на вопрос-то вы и не ответили… - Устало констатирует Мургарита, - что ж, ответьте хотя бы на второй: По вашему, могли бы все это наши архаровцы из Четвертого провернуть сами – не посоветовавшись со своим наставником?
- Не могли!!! Исходя из того, что мне известно, инициатива у детей там жестко подавляется, посмотрите, они же все затюканные ходят, правда, Ольга Юрьевна! Их называют позорными кличками, заставляют шпионить за всем лагерем. Вечно какие-то ночные делишки, какие-то летучие мыши, какие-то наглежи и комплексы! – Она оборачивается ко мне. - Моя интуиция подсказывает, что похищение вратаря – это поступок с прямого вашего одобрения, если вообще не ваша идея. Коллега, вы не наставник, а просто какой-то УПЫРЬ!

- Между прочим, Виолетта вы наша Тимофеевна, - неожиданно звереет Серый, - этот упырь не дал вам задохнуться дымом на пожаре, когда вы в очередной раз удалились по частным делам, бросив свой отряд на вожатых, как и теперь. Вы, гоблин вас побери, сидите здесь исключительно благодаря этому упырю и Скардольфу. Потому что когда мы дверь выбили, я… по дури сознание потерял.

Серый стоит – на грани потери самообладания. Его трясет. Баньша этого не замечает.

- Я благодарна. Но это ничего не значит в свете последних событий!
- Зану-уда, не молчи, – безнадежно воет Серый, - молчать сейчас политически неграмотно. Ну, ты же ни ухом ни рылом в этой истории, а? Даже этой … стрекозе должно быть понятно! Ну, так и скажи!!!
-Ты уверен?
- Да.
- Хорошо. Я скажу. Вину за мерзкий инцидент полностью беру на себя…

(Тараканова аж привстает! Продолжаем!)

- …Да, мне не было известно, что готовится такая отвратительная операция. Но значения это уже не имеет, потому что сам факт, что она состоялась, говорит о том, что как наставник я - ноль. Вернуться к этим сволочам после того, что они совершили - не в моих силах. Меня от них теперь тошнит. Вместо того, чтобы воспитывать, я их только гноблю – вот они дерьмом и исходят. Заявление об уходе подам сразу после совещания. У меня все. Больше ни одного вопроса, коллеги.

Последнее испытание

Никто и никак не успевает мне ответить. В шатер душный вечерний ветер вносит Ябеду Луферова. Спотыкаясь о ноги бессильно опустившегося наземь Серого, он летит прямо к ногам нашего Старика. Подслушивал, гад…

- Виктор Петрович!!! Это я!
- Вижу, что ты. – Затравленно поднимает глаза Старик. – А дальше что?
- Я предложил Игогошу спрятать. Я один это придумал. Пацаны только согласились.
- Зачем?
- Да стёба ради. И чтобы Второй «техничку» схавал, а то много они выпендриваются… В лучшем случае потом матч переиграли бы.
- А они считают, что много выпендриваетесь вы…
- Что есть, то есть, Виктор Петрович! Не могу отрицать.
- Остальной отряд охотников за вратарскими головами тоже весь залег в окрестных кустах – подслушивать ход нашего совещания?
- Да. А Комоедов Бескудникову держит. Она еще на первых словах Виолетты Тимофеевны хотела сюда вскочить и вцепиться ей в волоса. На полном серьезе, несмотря на то, что это - учительница…

- …Пойдемте, коллеги, - Петрович грузно поднялся, - Поговорим с Четвертым отрядом.

Поляна была пустынна. Но Старик приказал окружавшим ее зарослям барбариса и туи:
- Кадеты Четвертого отряда, всем объявиться и выйти на открытое пространство!

Ладно, когда на поляне в мгновение ока возникает весь списочный состав Четвертого численностью в 38 душ… Это у наших бывает. Но чтобы после этого из кустов полезли еще и вожатые…

- А вот теперь – говори. – Толкнул меня в спину директор.
- Я?
- А что – я, по-вашему, должен!? - Петрович сорвался на крик. - Вы будете гадить, а я разгребать, да? Не смей молчать, слышь!..
- Держись только, – скользнув за левым плечом, шепнул Серый.

- Внимание, Четвертый! Меня всем хорошо слышно?

(Дружное, гудящее «угу!», после которого всегда замирало любое шевеление в отряде – куратор же говорит! Похоже, сегодня я слышу его в последний раз).

-… Я не спрашиваю, кто конкретно делал темную вратарю Второго отряда, бил его и связывал. Это уже совершенно не важно. Потому что есть то, что важнее.

(Ну что, удивлены, что я не требую выдачи головой непосредственных участников операции «Игогошеннеппинг»? Вот еще – морочиться буду... Но, гоблиновы уши, как же мило и пикантно выглядит выражение глубочайшего офигения на скуластом личике госпожи Таракановой! А вы, коллега, похоже, тоже рассчитывали на то, что я первым делом фамилии потребую? Обломитесь, сирена вы наша… пожарная!).

-… Этот красивый матч войдет в историю «Альтаира». Но, к сожалению, не тем, что ворота традиционного соперника всухую отстоял герой Четвертого отряда. А тем, почему ему пришлось совершить этот спортивный подвиг. Аббасов, интересно быть героем?
- Не-а…
- Правильно. Потому что если нужен герой, значит до этого какая-то мразь обеспечила геморрой, который без героя не ликвидируется. Любой подвиг – это исправление чужих ошибок, просчетов или подлостей ценой собственной жизни. Аббасов героически разрулил ситуацию. Геморрой для ее возникновения обеспечили вы.

(Тихо-тихо, ни «шу-шу», ни «хи-хи»… Поймал Зануда аудиторию за уши, теперь все пойдет, как надо и дойдет до того, до кого надо).

- …Вы унизили своего товарища, связав его, как овцу последнюю. Подставили своего куратора под публичную пощечину. А цель всего этого, как выразился ваш же товарищ, «ради смеху, чтобы не выпендривались». Должно быть, вам сейчас весело?
- Не-а! – раздается из толпы уже несколько голосов.
- …Или, может быть, вы уверены, что после вашего «подвига» Второй навсегда перестал выпендриваться? Да он будет это теперь делать чаще. Выпендриваются на тех, кто раздражает. А вы доказали, что замечательно умеете это делать.

(Молчат. Но глаз не опускают. Отлично. Надо шаг сейчас сделать. Оторваться немного от плотной шеренги педсостава за спиной, чуть абстрагируясь от «мудрых и правильных взрослых», которым не принято доверять у тех, кому уже двенадцать… Но при этом остаться собой – и на той стороне планеты, где стеной сомкнулся у белого шатра старший коллектив «Альтаира»).

-… С вашей точки зрения, господа кадеты, вы неплохо постебались. А с точки зрения закона – совершили самое обыкновенное грязное и противное уголовное преступление. Удивлены? Ознакомьтесь со статьей УК, которая про незаконное и насильственное лишение свободы… Это очень мерзкая категория правонарушений - преступление против личности. В одном ряду с убийством, насилием над женщиной или ребенком, продажей человека в неволю… Кто-нибудь из вас думал об этом?..

(Три фразы до кульминации беседы. Пора выходить на прямую наводку и отрабатываться по эмоциям… Взрывать эту тишину. Ошибусь – Старик не простит, отряд не поймет, педсостав изнасилует… Но пора)!

- Это «уголовка», Четвертый! За это реально сажают. Но вы – несовершеннолетние. А за несовершеннолетних положено отвечать взрослым. В данном случае – мне.

(Напряглись, переглядываются… Все, Зануда, внимание, первый пошел, и плевать, что нету парашюта!)

- В силу определенного дурного опыта мне омерзителен и противен тот, кто ради такой мелкой цели способен унизить товарища позорным пленом. И тот, кто может это покрыть. То есть – вы, Четвертый отряд. Вы мне омерзительны. Работать с вами – честь свою марать. Поэтому мы с вами простимся…

(Есть взрыв!.. Ропот, вскрики, всхлипы какие-то, все как надо! А теперь восстанавливаем тишину, пока коллеги не вмешались!).

- Молчать!..

(Надеюсь, получилось не громче, чем весь остальной монолог, нарочно проведенный в типовом стиле «бенефис Зануды»?).

- … Надеюсь, что среди нашего уникального педагогического коллектива найдется тот, кто окажется лучше меня. Тот, кто не умоет руки от негодяев и согласен будет с вами работать. А если не найдется… Ну что ж, на войне полки, которые запятнали себя позором, было принято расформировывать. Я вношу предложение: расформировать Четвертый отряд! Зачинщиков – с позором домой. Пассивных участников и соглашатаев – отдать по другим отрядам. Маргарита Георгиевна, персонально прошу Вас за Рафа Аббасова - у него бесстрашное сердце, он пошел против всех, сломал всю эту операцию, не испугавшись, что за это его могут потом побить. Ему будет лучше во Втором. Виолетта Тимофеевна, к вам в Третий пусть уйдет Лена Бескудникова. Она – как вы, экстраверт, – романтик, наверняка и стихи сочинять умеет. А Коля Комоедов еще при наборе отрядов хотел – к Оскару Рудольфовичу. Уважьте его желание задним числом, коллега, вам ведь нужны старательные, упорные и исполнительные ребята.
- А я?.. Я же сам признался! Признавшихся прощают…
- А ты, Ябеда Луферов, завтра вместе со мной уедешь в город – отцу сдавать с рук на руки буду, хоть это и будет последний день нашей с ним дружбы длиной в тридцать лет…

- И флаг Четвертого – сжечь? – негромко гудит откуда-то сзади Старик.

(Спасибо… Меня бы на это не хватило, наверное)

- Конечно, Виктор Петрович. Флаги полков, покрывших себя позором, как будто, всегда сжигали…

(Тишина снова обрушивается на меня, как холодный дождь... И какого гоблина так стучит в висках?).

- И что – не будет больше Четвертого? – тихо спрашивает Лиза Лезвицкая, - Ничего больше не будет?..

- Его и не было. Это я, глупый Зануда, придумал себе непобедимый, находчивый и отважный Четвертый отряд. А его и не существовало нигде, кроме моей мечты. Вместо этого были – вы.

- Не, ну, не так же всё!.. – Кричит в высоту Куланова, - ребята, все же не так! Не бывает без Четвертого! Четвертый в «Альтаире» был ВСЕГДА! Луферов, ты скажи!
- Ну, скажи, Луферов, скажи, - любезно подает голос Петрович. – Ты у этих разбойников, вроде, лидер….
Ябеду буквально выпихивают на середину.
- Ну, это… А если мы докажем?
- Что докажете?
- Что мы не вместо… Что мы есть. Что это, с Игогошей, просто наша ошибка. Я сдуру брякнул. А народ повелся. Но мы можем быть… настоящими.

Его голос дрожит и тонет в нарастающем гомоне. Ребята вновь плотно смыкаются за его спиной.
- Как? – Петрович подходит к нему вплотную и смотрит в глаза, - Тишина всем!.. Как вы теперь это будете доказывать? И кому?
- Всем. Себе - тоже… Виктор Петрович, дайте нам ПОСЛЕДНЕЕ ИСПЫТАНИЕ. Такое, чтобы всем стало ясно, что к чему.
- Какое же это должно быть испытание?
- А вот завтра будет экстрим. Мы готовились.
- Что же, это идея. Но без взрослого руководителя команда на старт выйти не может. Правила есть правила. Вчера от вас отказалась Ольга Юрьевна. Сегодня… сами видите, как вышло. Вас некому вести.

(Э, Старик, а вот об этом мы не договаривались… 38 прилипших ко мне взглядов – это не то, чего бы мне хотелось в данный момент и когда бы то ни было еще).

Серый неслышно подходит сзади. И слишком громко для личного предложения изрекает:
- …Зануда, может, все-таки простишь их? А я на маршруте помогу…
- Бросаешь Мургариту, Серый?.. – отвечаю шепотом.
- Мы уже тут с Сергеем прикинули, - Мургарита внезапно возникает рядом с Серым, - Я поведу Второй отряд с Михалычем. Не зря у нас говорят, что «Это – тех, который стоит всех». А вас, Сергей Евгеньевич, считаю с сегодняшнего вечера командированным на содействие Четвертому отряду. На весь период Последнего Испытания.
И – привстав на цыпочки, шепчет мне в самое ухо:
- Я не понимаю многих ваших установок и методов, но надо отдать должное: аудиторией вы владеете отменно!..

(Вашими же стараниями, Маргарита Георгиевна. Когда некий пятиклассник Зануда сорвал вам открытый классный час – тем, что застеснялся выйти что-то там прочесть вслух, - вы за него крепко взялись… Пришлось научиться работе на публику. Только это не значит, что подобные митинги я люблю, а тут что ни день – к вечеру именно этим и кончается. Жизнь прямо-таки принимает у меня практикум по публичным выступлениям. А мне уже остокашалотело…).

-… Так ставьте же точку в своем монологе! Вернитесь к своему Четвертому… Подколодному сейчас. Иначе я подумаю, что вы - последний трус.

- Четвертый… Подколодный, в колонну по двое – и в расположение за Сергеем Евгеньевичем – шагом марш. Я – концевым… Бескудникова, ваша пара – Комоедов, а не я! Вернитесь в колонну!

- Во-во, проваливайте все, наконец, я еще не ужинал, - бухтит нам вслед Виктор Петрович.

продолжение следует