Настасья шваркнула на стол миску варёной в мундирах картохи, придвинула шкворчащую яишню на сковородке.
– Ешь давай.
– А это… Всё, что ли?
– А чего тебе ещё надо? Мяса нет, сала тоже. При наших доходах и так обойдёмся. Картоха с огорода, да яйца с-под курей.
– Не, я в смысле это, здоровье поправить, а?
– На, поправляй, – придвинула банку с солёными огурцами, – рассол, он в этом случае, первое дело!
– Оно понятно, рассол это да, не спорю, а всё же хоч стопарик бы надо…
– Ну конечно, как же я сразу-то не вчухала? Стопа-арик! Щас, блин, у тебя ж опосля вчерашнего, вон сколько осталось, аж нихрена, как обычно! Ты ж пока всё досуха не вылакаешь, не заснёшь!
– Ну, дык, може, это…
– Вот это! – Настасья скрутила основательную фигу, повертела ею перед ним. – Денег не дам. И Любка в долг не даст, я её предупредила. Поправляйся рассолом, ешь, да шуруй к Михалычу на двор. Он там какую-то стройку затевает, говорил, надо сарай сносить, фундамент копать. Вот и давай, пока не перехватили, хоть какая копейка с тебя будет.
– Сарай сносить, фундамент копать, – заворчал Николай, – я вам шо, в землекопы нанимался?
– Ну, не хочешь копать, иди до министра в советники, я слыхала, ему нужны!
– А тебе бы только язвить! – Николай хорошо знал характер супруги, он понял, что ничего ему не обломится, выпил рассолу, поел и отправился к Михалычу – зажиточному односельчанину, прикупившему недавно соседний участок с полуразрушенным домом и строениями.
Вернулся через час, раздражённый и сердитый:
– Сука этот твой Михалыч, куркульская морда! Мне пока не нужно, грит, если понадобится, я тебя позову. А у самого какие-то дрыщи не местные возятся, брезгует своими, не желает!
– Ладно, хрен с ним, с тем Михалычем, ты послушай, тут мне, пока тебя не было, тётка Нина звонила, Валерка её приехал, кореш твой. На джипе приехал, подарков навёз, и ей, и деду, и племяшам. Сходил бы до него, поздоровался, что ли…
– Не пойду! – помрачнел Николай. – Был кореш, да весь вышел!
– Коля, не зарывайся, прошу тебя! Три года прошло, забыть уж пора. Ты гордыню-то свою ущеми маленько, Валерка вон – на джипе ездит, в городе не последний человек. Ты посиди с ним за столом, вспомни молодые годы, вы ж кореша были – не разлей вода! Ну поругались, подумаешь, мало ли что бывает. Может, он тебе поможет, работу какую в городе приищет, ну ты ж действительно, не землекоп, и не пьёшь, если захочешь!
– Не пойду, – упрямо набычился супруг, – не о чем мне с ним говорить! Он крутой, новый русский, тогда меня бортанул, а теперь что, совесть проснулась? Не пойду!
Настасья хотела ответить, сказать что-то злое, хлёсткое, но во дворе залился лаем Тобик: не перегавкиваясь с соседскими пустобрёхами, а по делу – показать хозяевам, что не зря ест свою похлёбку: вон кто-то пришёл, выходите, разбирайтесь, а моё дело посигналить.
Настасья глянула в окно, охнула:
– Гляди-ка, Валерка к нам собственной персоной! Вот уж Магомет, так Магомет, самолично к горе пришёл. Коля, прошу тебя, не ерепенься, смирись, хватит уже бычиться, вы ж дружили сколько лет, и он, такой важный, сам к тебе явился!
Николай угрюмо махнул рукой, задвинулся в угол. Настасья, накинув куртку от зябкой апрельской сырости, побежала во двор, открывать калитку, впускать гостя.
Валерий зашёл в дом, поставил на пол призывно звякнувший пакет, двинулся к Николаю, широко улыбаясь, и в то же время, следя за его реакцией.
– Ну что, кореш, здоровеньки булы! Как живёшь-можешь? – протянул руку.
Николай руку пожал, но обниматься не стал. Прокашлялся, ответил неуверенно, очевидно, не зная, как себя держать:
– Ну, здравствуй, коли не шутишь.
Мужчины постояли немного, держась за руки, потом всё-таки обнялись.
– Ой, хлопцы, что же вы посреди хаты стоите, – всплеснула руками Настасья, – давайте за стол, я счас чего-нибудь соображу!
– Ты, Настёна не суетись, – остановил её Валера, – я тут с собой принёс, вроде гостинца, так сказать, не в обиду, со своего комбината вкусняхи. Давай свои соленья, огурцы-помидоры, капустку там, и довольно.
Он притащил к столу принесённый пакет, начал выгружать нарезанный хлеб в упаковке, а также мясные деликатесы – сыровяленую колбасу, копчёное мясо, ветчину и прочие лакомства.
Водрузил на стол большую прозрачную угластую бутылку, большой пакет сока. Ловко разлил водку по стаканам – себе и Коле по половине, Настасье – на четверть.
– Ну, со свиданьицем! – они глухо чокнулись простыми гранёными стаканами, выпили.
– Ух, хорошо пошла, сразу видно, не палёнка. Давай по второй, не тяни кота за хвост! – Николай вроде отмяк, перестал дичиться. – Как там у вас в городе, что у тебя слышно, как биизьнес твой? – не удержался всё же, съязвил слегка.
– Да, бизнес мой цветёт и пахнет, – хохотнул Валера, не замечая, или делая вид, что не заметил иронии.
Выпили по второй, разговор пошёл обычный, застольный. Настасья расспрашивала про семью, молодую жену, детей: как живут, в какой квартире, чем дышат.
Валерий отвечал обстоятельно, но немногословно, наливал водку, потчевал деликатесами. Николай больше молчал, иногда вставлял пару слов, потом опять затихал.
Настасья женским чутьём поняла, что пора оставить мужиков одних – пусть поговорят, пережуют да выплюнут прошлые обиды. Вот бы молодость вспомнили, да спели на два голоса, как раньше! Бывало, затянут “Степь да степь кругом” или “Утро туманное”, аж слезу вышибают.
– Ой, я ж до Галки зайти обещала, она, поди, заждалася! Вы, хлопцы, тут сидите, пейте, ешьте, а я скоро вернусь, – Настасья легко встала из-за стола, быстро оделась и выскользнула из хаты.
Мужчины остались вдвоём за основательно разорённым столом. Валера усмехнулся, налил водку – Николаю до половины, себе вытряс из бутылки только на треть. Цокнул неодобрительно языком – “Совсем целкость потерял!”, ловко достал ещё одну такую же из пустого, вроде бы, пакета, долил себе, чтоб стало поровну.
Поднял свой стакан, с размаху приложился к Колиному.
– Ну что, кореш, кто старое помянет, тому глаз вон?
Николай выцедил свою водку, при этом тоненькая струйка сбежала с края стакана на подбородок. Сморщился, выдохнул, подхватил большой кусок ветчины, стал жевать как есть, без хлеба. Выпил воды, и только тогда ответил:
– Глаз, говоришь, вон… – и без перехода, – а здорово ты меня тогда в дерьмо-то макнул, деревенщину неотёсанную. "Нахрен ты мне сдался в моём бизнесе, я в помощниках не нуждаюсь, и нахлебники мне не нужны!” – передразнил он, озвучивая давнюю обиду.
– Не говорил я этого, Коля, – спокойно возразил Валера, – не передёргивай.
– Не говорил, да. Вслух не говорил, а на лбу у тебя это читалось!
– Дурак ты, Колька, дурак неумный, – с горечью, но без злобы сказал бизнесмен, – так ничего за три года и не понял! Я ж ведь, когда начинал, в город подался, сразу тебе предлагал: давай, мол, вместе раскрутимся, вдвоём-то с другом сподручней, чем самому.
– Ну, так и что? Как я мог всё кинуть, дом, хозяйство, жену с детьми…
– То есть, не верил в успех? Не верил. Мне проще было, я с Анькой ещё раньше развёлся, хозяйство продал, да и рванул в город. И на тебя обиды не держал, понимал, что вот так просто не оторвёшься от всего этого. Я, друг мой, по крохам тогда капитал сколачивал, сначала на промтоварном рынке полконтейнера приобрёл, потом вторую половину выкупил. С утра торговал, после обеда отсыпался там же, в контейнере, а ночью охранником работал на том же рынке. Даже угла не имел, все вещи в контейнере, да раскладушка. Потом расширился, второй контейнер взял, реализаторов нанял.
– А потом умер дедушка, и завещал тебе пять миллионов долларов! – хихикнул Николай.
– Молодец, знаешь фольклор! – криво усмехнулся Валера, – только богатого дедушки не было у меня, я всего сам добивался. Продал свои контейнеры, дал кому нужно чего нужно, и стал я завпроизводством на большом мясокомбинате.
– Да знаю я это всё, что ты мне сто пятый раз рассказываешь?
– Всё-то ты знаешь, друг Коля. Всё знаешь, только не летаешь!
– А куда мне летать-то? Ты мне тогда как дал пенделя, так я и полетел, да только приземлился быстро. Шмякнулся мордой и лежу, случайными заработками прошибаюсь, шабашками разными.
– А в чём дело-то, Коля? Ты ж водитель классный, такие всегда нужны.
– Классный… Хренасный. Водитель без прав, всё равно что… – Николай махнул рукой, выпил, сморщился, и закончил странным сравнением, – хрен без палочки!
– А-а, понятно…
– Что тебе понятно, бизнесмен хренов? – вспылил Николай.
– За что права отобрали? Просто за пьянку, или с ДТП?
– Ты-то откуда знаешь, что по пьянке?
– Дедуктивным, блин, методом. Тут идиотом надо быть, чтоб не догадаться.
– Ну и хрен с тобой, деку… дедуктор! На три года отобрали – ДТП по пьянке, хорошо, что без пострадавших. Все деньги ушли на ремонт, благо, что у мужика не какой-то “Лексус” был, а старый “Жигуль”, да и помял я его не сильно. Ну и свой, вернее, хозяйский, бусик тоже…
– А какого же ты хрена за руль выпивший садился, да ещё на работе?
– Да какой, блин, выпивший? Так, перегар после вчерашнего. А у хозяина контроля почти никакого на выпуске: с ног не валишься, и ладно. Шарашкина контора, блин…
– А бухать начал с чего, ты же не по этому делу был?
– Да так, знаешь, ни с чего. Лучший кореш нахер послал, жена мозги проела, кругом одно дерьмо!
– Ага, по-японски – “Усисуки” называется. Термин такой.
– Да пошёл бы ты со своими терминами…
– А ну, помолчи-ка, да послушай. – резко перебил его кореш. – Хватит уже ныть да себя жалеть, типа я хороший, а все вокруг падлы. Ты хоть знаешь, почему я тогда тебя нахрен послал? Не знаешь, так послушай, и не перебивай. Я в то время присматривался, своё дело хотел открыть, а не на дядю работать. А тут как раз в нашей Павловке заброшенную линию в аренду сдавали за копейки, помнишь, в девяностые хотели какое-то производство запустить. Ну вот, я к председателю, он мне в ответ – на, мол, развивай, строй, пока аренда копеечная, а ежели развернёшься, то и для села немного сделаешь. Ну там, дорогу построить, или ещё чего. Вот и пошёл я развиваться, да разворачиваться. Корпуса подремонтировал, забор укрепил, ворота поставил, стал оборудование завозить. Первую линию запустил, начал потихоньку колбасу выпускать. Клич кинул – приходите люди добрые, земляки дорогие! Всех работой обеспечу, никого не обижу! И пошли земляки дорогие, и все ко мне в кабинет ломятся! “Какую, мол, мне должность предложишь?” Я их в отдел кадров отправляю, там всё объяснят, оформят. Они морды воротят, а мне ведь кто был нужен? Обычные работяги на линию, водители на машины, грузчики, охранники. Зарплаты хорошие, соцпакет. А они кривятся, не хотят простыми рабочими, хотят начальниками. Как же так, мол, старых друзей не уважаешь, мы же в одном классе учились, с одного горла самогон пили, нам обоим Машка не давала… А ты меня в грузчики!
Валера повертел в руке кусок копчёного мяса, откинул в сторону, махнул рукой.
– Я, брат, только тебя и взял на блатную должность, мне завгар необходим был, чтоб доверял я ему полностью, чтоб голова за водителей не болела. Ладно, распихал я кое-как друзей-земляков, и началось! То пьянки на работе, то колбасу воруют, а то начали уже оборудование курочить, которое не установленное было. Финское оборудование, хорошее. На охране те же земляки сидят, все друг друга знают – он три палки сервелата спи...онерит, одну охраннику занесёт, прямо домой, две себе. Я их прищучу, за задницу возьму, а у них в глазах скорбь такая вселенская, обида и недоумение: что ему, куркулю, колбасы жалко, что ли? А председатель мало того, что регулярно за мяском копчёным, дармовым заезжает, он мне то девочку пришлёт, то мальчика на работу – нужных людей племянницы да крестники. Работу им, видишь ли, надо, да только не пыльную, а чтоб в офисе за компьютером сидеть, зарплату большую получать, да колбаску приворовывать. Представляешь себе, кореш?
– Да чего ж не представлять, очень хорошо представляю! – мрачно процедил Коля. Валера налил ещё по чуть-чуть и продолжил:
– А самый-то последний, контрольный в голову, ты мне, кореш, нанёс. Я ведь держался, думал, что хоть с твоей стороны поддержка будет, ни тебя, ни твоих водителей не трогал. А потом случайно, можно сказать, вся ваша схема открылась, как вы колбасу коммуниздили, да запчасти с оборудования. Экспедитор-то с товаром выезжает, кто там знает, что у него несколько килограмм лишних? Охранник на выезде голову в кузов сунет для порядка, и ручкой махнёт, езжай, мол! И ты, Коленька, в той схеме был, не отпирайся!
Николай тяжело поднялся, опёрся на стол, опрокинув почти допитую бутылку. Лицо его налилось краской, глаза бегали.
– А ты знал, кто там главный был, знал?
– Как же мне, лисонька, не плакать, то есть, не знать? – гость тоже привстал. – Петенька Ширшов был, племянничек хренов…
– Ага, племянничек. Он мне открытым текстом заявил: или ты с нами в доле, или сиди и молчи, чтоб хуже не было!
– И ты решил сидеть и молчать, да? Боялся, что всесильный дядя тебе атата сделает?
– Ну, молчал, да… – Николай отвёл взгляд.
– А потом тебя жаба задавила. Хорошо молчать, когда тебе что-то дают за это, а так просто, за то, что не бьют…
– Да ети ж твою за ногу, – взорвался Николай, – что ты знаешь о нашей жизни, куркуль хренов? Да, зарплата неплохая была, да пока ж её дождёшься. А тут сюда дай, туда дай, у Ксюхи выпускной, а там свадьба не за горами…
– А ко мне прийти, к другу своему, да попросить? Я б тебе даже не в долг дал, а помог по-дружески, дочку же твою с горшка знаю! А почему ты так не сделал, сам-то понимаешь? Потому что унизительно тебе было, королю горы, идти просить денег у куркуля-хозяина! Да ни за что, это для слабаков, стыдно для реального пацана! А вот стырить у этого куркуля – это святое дело, это можно! И отмазка железная есть – "Меня злой Петя заставил!" Так, что ли, дружище? Так, именно так! А мне, поверишь, обломило после этого. Выгнал я тебя, а сам думаю: "Всё теперь, пора сматывать удочки, ничего здесь не получится!". Договорился с одной компанией, нанял несколько КАМАЗов, бригаду монтажников, да грузчиков, сколько нужно. И охрану тоже. Все не местные, из другого района. В общем, раскрутили они мне всё до винтика, в машины погрузили. И оборудование, и мебель, и компьютеры, всё, кроме личных чьих-то там вещей. И гудбай, мама! А друзья-земляки уже в ворота ломятся с утра: где наша кормушка, что за мать-перемать? Ну, ребята из охраны, что я принанял, их охладили немного, а я вышел и говорю: “Так и так, контора закрывается, кто хочет получить полный расчёт и выходное пособие, заявление по собственному пишет, два часа времени. Потом заявления собираю, подписываю, и через пару дней на карту вам все деньги до копейки. Кто не захочет, потом по статье уволю, у меня на всех компромат есть, всё воровство ваше знаю”. Испугались, подписали почти все. А ты, Николушка, потом в юродство ударился, бухать начал, и страдать на публику от того, что кореш тебя кинул – ведь правду сказать даже себе боялся. Страдальцем-то сподручнее быть, чем предателем!
На этих словах Николай не выдержал: зарычав, отшвырнул стул и бросился на Валерку. Тот ловко увернулся от мощного кулака, и сам хорошо засадил корешу в глаз. Николай устоял, и ответил прямым в челюсть. Они схватились в рукопашную, перевернули стол, мутузили друг друга, словно давая выход отстоявшейся, чёрной злобе. Наконец Валера исхитрился, и, приподняв друга за грудки, швырнул его на перевёрнутый стол, но при этом сам согнулся от удара ногой в колено, который тот успел нанести.
Теперь они тяжело дышали каждый в своём углу, щупали синяки, поправляли разорванную одежду.
– Ишь, боров, на буржуйских харчах как раскабанел, раньше-то всегда хиляком был, – отдуваясь, пробурчал хозяин.
– А ты, если б не бухал, вообще меня нафиг завалил. Не бухай, Коля, это вредно для здоровья!
– Шёл бы ты, доктор, со своими советами! Сам бухой, не бухать учит!
– Я в отпуске, и вообще, пью раз в месяц, а ты, небось, каждый день!
Валера, хромая, подошёл к лежащему среди обломков Николаю, протянул руку.
– Вставай, кореш! Помахались, и будя, давай мировую пить.
– Хрена тут пить, расколошматили всё, Настька придёт, люлей обоим выпишет!
– Ладно, не гунди, что там расколотили, пару тарелок да стаканов, ну загадили пол, это да. Давай, поднимем стол, посмотрим, что там осталось!
– Да ну его нахрен, тот стол, успеется! Смотри, тут вон чё есть! – он поднял с пола угластую бутылку, валявщуюся на боку, – Пожалуй, ещё со стакан будет, а закуски нам и не надо, нажрались уже, как собаки!
Он плюхнулся на уцелевшую лавку, приглашающе хлопнул по ней ладонью. Валерий доковылял, прихрамывая, опустился рядом. Они по очереди приложились к бутылке, умиротворённо облокотились на стену.
– Ну вот, дружище, теперь можно и о деле слово молвить, – усмехнулся гость, – пора уже из этой хандры вылазить. Сколько тебе ещё без прав куковать?
– Полгода почти.
– Н-да, немало. Ну ладно, ко мне на комбинат пойдёшь?
– Кем я пойду, без прав-то?
– Пока экспедитором, с водилой ездить. Потом научишься, права получишь, будешь сам-один по магазинам товар возить. Но только учти, я ко всем одинаково отношусь, и с дисциплиной у меня строго. Я работников собирал по зёрнышку, каждого толкового лелеял. У меня зарплата раза в полтора больше, чем по району средняя, но требования жёсткие. Пьяниц, воров, разгильдяев – сразу за ворота! Никаких племянников и родственников! Руководству местному отстегну, что положено, колбаски к празднику, спонсорскую помощь так, без фанатизма, а на работу блатных – ни-ни!
У меня вначале-то как было? Наберу людей, а они через пару месяцев сбегают. К другим сбегают, у кого зарплата хреновая, но пить можно, и воровать. Водилы горючку тырят, экспедиторы – колбасу. Им так выгоднее – официальная зарплата на карту идёт, а карта у жены, она всё на хозяйство забирает. А так – официалка мизерная жене, а левые деньги – на пиво после смены. И не какие-то в пластике полторашки, а барное, в стекле, или разливное, из пивоварни. Я от таких избавился постепенно, по всей округе нормальных людей набрал, специальные автобусы пустил, чтоб на работу и с работы из города, да по сёлам окрестным собирали. Не поверишь, но все эти затраты уже через полгода отбились, я лучше хорошего работника поддержу, чем на дерьме сэкономлю.
– Так-то оно так, – неуверенно протянул Коля, – мне работа до зарезу нужна, но как я добираться-то буду, от нашей Павловки, небось, автобус твой не ходит?
– Не ходит, так пустим. Там из Ольховки по трассе едет, может и сюда завернуть. Тут ребята нормальные есть, я узнавал; трое-четверо наберётся, вот и ладно!
– Хорошо, брат, завтра давай на трезвую голову всё обсудим, а пока – вот, добиваем! – он поднёс к губам бутылку, примерил, и, отпив половину того, что в ней оставалось, передал другу.
Валера опустошил тару, бросил на пол.
– Эх, и вломит нам Настасья, по самые помидоры, – как-то даже мечтательно произнёс Валера.
– Вломит, это точно, – согласился Коля.
– Ну и пусть вламывает! Мы с тобой выпили, закусили, морды друг другу начистили, помирились, о делах поговорили… Давай теперь споём, как раньше, а потом пусть вламывает, сколько хочет!
***
Настасья шла по дороге к дому, гадала, что там у мужиков. Справа, за селом, раскинулась вольная степь, а слева шли заборы и палисадники. Она прислушалась, сбавила шаг, потом остановилась. Послышалось? Нет, ветер и вправду доносил со стороны их дома мощное, слаженное двухголосое пение:

Степь да степь кругом,
Путь далёк лежит.
В той степи глухой
Замерзал ямщик!

Женщина замерла, на глазах выступили слёзы радости.
– Помирились, слава тебе, Господи, помирились! Теперь всё будет хорошо! Кончатся наши беды, всё будет хорошо!
Она мелко крестилась, улыбалась, вытирала слёзы. По степи, где мог замёрзнуть ямщик, ещё недавно покрытой снегом, а теперь поросшей свалявшейся короткой травой, важно ходили какие-то птицы, склёвывали червяков и согласно кивали клювастыми головами: “Теперь всё будет хорошо!”
А в разгромленной избе, на лавке, сидели в обнимку двое давних друзей в порванных рубашках, с синяками и кровоподтёками, и слаженно, мощно, допевали свою любимую песню про ямщика.
И Тобик, сидя возле своей конуры, наклонив голову набок, внимательно слушал, всем своим видом показывая: “Теперь всё будет хорошо!”

Февраль – март 2020