– Папа! Покажи собачку!
Голос пятилетней дочки раздался с кухни. С того самого дня, как кудесник-кафельщик приклеил последнюю кафельную плитку с замысловатыми перламутрово-серыми, а местами черными, переходящими в сизый цвет, рисунками, ребёнок то и дело забегал туда, с интересом разглядывая то одну то другую стену помещения.
– А вот бабочка! Бабочка! Папа, смотри какие крылья!
Голос Машеньки стал ещё более восторженным. Андреев отложил газету с кроссвордом. Девочка стояла у стены, и её большие карие глаза загорелись непонятным огоньком.
– Иди, дочка, сюда, сейчас по телевизору мультфильм будет, – поделился информацией глава семейства. И это сработало. Девочка встрепенулась и вышла из кухни.
Андреев присел на табуретку и с чувством законной гордости оглядел стены. Он вспомнил, как долго они с женой подыскивали нужную расцветку, объезжая на машине магазин за магазином. Как Вера отвергала то один, то другой вид кафеля. Как, наконец, в одной небольшой лавчонке, где и выбор-то был невелик, наткнулись на эту плитку.
– Это... импорт? – опустилась на блестящую поверхность изделия ладонь супруги.
– Нет! – почтительно склонил голову продавец, – но... очень рекомендую: экспериментальный образец! Одно оборонное предприятие освоило. Был у нас тут один художник. Как он хотел купить и выложить из этой плитки картину! Да денег, как всегда, не оказалось...
– Видела я нечто подобное у Клевакиных, – повернулась к мужу Вера, – только у Клевакиных куда проще этого... а в этом что-то есть. А что, не пойму.
Андреев старался не спорить с супругой, выходило себе дороже. Желает приобрести такой кафель – ради бога! Тем более, цена была приемлемая. Он даже извлек из кармана мобильник и забегал пальцами по клавишам, подсчитывая на калькуляторе. Выходило неплохо. На выделенную из семейного бюджета сумму можно было обшить всю кухню от пола до потолка.

***
Сослуживец по прежней работе Клевакин заскочил неожиданно. Он сбросил модную дубленку и, как обычно, проскочил на кухню. Там он заговорщически подмигнул Андрееву, вытащил из кармана пиджака узорную бутылку с яркой глянцевой этикеткой:
– Забойная вещь, Витёк! Сорок пять оборотов! Удмуртский шаман! Давай-ка обмоем твою кухню, а то, глядишь, плитка отвалится.
Опрокинув стопку и захрустев домашним огурчиком, он внимательно огляделся:
– Ух, ты! Гляди-ка! Ну ты, Витёк, даешь! А я поначалу и не врубился! Баба голая! И еще одна! А в углу-то, в углу! Чо делают? Чо делают, а?
– Где?
– Ну вот же, у микроволновки. Как он загнул её! Покруче, чем в "Кама Сутре". А баба классная, фигуристая! А мужик здоровенный, с бородой!
– Да где?
Андреев ещё более внимательно вгляделся в угол своей кухни. Здесь, за микроволновкой резвилась на солнышке дочкина бабочка, лаяла злая, мохнатая болонка. В полуметре от нее извергал пепел и сажу огнедышащий вулкан, который показала Андрееву Вера. Чинно ходили по саванне слоны, бегали гепарды. По деревьям прыгали обезьяны. А клевакинской парочки не было!
– Да ты чо, Витёк, слепой? – палец Клевакина уперся в перламутровые разводы, – вот ноги её, вот задница. А мужик... вот он! Ты вглядись, вглядись! Да, кстати, как твоя Верка на эти картинки смотрит?
– Как, как... Да никак! Не видит она тут ни баб голых, ни мужиков! У нее свои картинки!
Клевакин встал из-за стола, подошел к простенку у умывальника, с неподдельным интересом всматриваясь в кафель. Его лицо то расплывалось в загадочной улыбке, то приобретало таинственное, какое-то прямо мистическое выражение.
– Короче, Витёк, у тебя тут одна крутая эротика и даже порнография! – заключил Клевакин, наливая по второй, – а скажи, только как другу, во что тебе всё это обошлось?
– С работой?
– Ну, конечно.
– Где-то тысяч двадцать. Ну, может, с половиной...
– Баксов? Так это же здорово!
И, не дожидаясь ответа друга, Клевакин начал увлеченно расписывать, как можно преобразить его апартаменты, и на какой невиданный уровень сервиса может подняться клевакинское предприятие – банно-оздоровительный центр, где, по его выражению, «зависали оч-чень даже крутые люди».
Он налил по третьей, залпом выпил, а потом удалился так же внезапно, как и возник.

***
Андреев убрал бутылку и остатки закуски со стола, и, уставившись в стену, стал сосредоточенно созерцать перламутровые разводы. Меньше, чем через минуту из угла над раковиной прямо на него вылетела, оглушительно хлопая перепончатыми, кожистыми крыльями, летучая мышь. Она застыла в воздухе рядом с сидящей на раскидистом дереве пучеглазой совой, очевидно высматривая добычу. Андреев читал, что такие большие летучие мыши водятся в Южной Америке, нападают на спящий домашний скот и поневоле поёжился. По соседней стене крался леопард. Видимо, он хорошо знал, где ночуют павианы, и потому действовал наверняка, мягко ступая подушечками сильных лап по толстым ветвям обмотанного лианами дерева.
Раздался звонок, и Андрееву не удалось досмотреть охоту леопарда. Вошла теща – Нина Петровна. Она со вздохом освободилась от сумок и авосек в прихожей и первым делом заспешила на кухню.
– Верочка вчера звонила... – сообщила новость Нина Петровна, как будто не Андреев присутствовал вчера при их полуторачасовом разговоре, а кто-то другой, – говорит, вы сделали ремонт. Ах! Какая прелесть!
Андреев вырос в очень интеллигентной семье и густо покраснел, так как толстый палец Нины Петровны опустился прямо на клевакинскую залихватскую парочку из «Кама Сутры». Он смущенно отвел глаза в сторону.
– Витя, – певуче протянула Нина Петровна, – ты погляди, какая прелесть эти «анютины глазки»! А георгинчики, георгинчики! Прям, как живые! Помнишь, Витюша, я выписывала по почте из Москвы семена? Так на нашем участке как раз такие и выросли.
Какие «анютины глазки», какие, к чертям собачьим, георгинчики! Где они? Андреев слушал тещину воркотню про мимозы и флоксы и ошалело озирался вокруг. Сколько ни всматривался, он не мог разглядеть среди лиан, деревьев, летучих мышей и леопардов тещины цветочки. А та, не в силах сдержать своего восторга, продолжала изыскивать среди перламутра все новые и новые, столь милые сердцу цветовода-любителя редкостные экземпляры.

***
Племянник Денис, студент местного университета, частенько наведывался в гости к Андреевым, и сердобольная Вера, потчуя долговязого жильца общежития домашними голубцами, подкладывая ему в тарелку то грибочки, то помидорчики, живо интересовалась житьём-бытьём племянника.
Денис поначалу односложно мычал, но, по мере насыщения вкусной и здоровой домашней пищей, ответы его становились все более продолжительными и развернутыми. Наконец, он потянулся к чаю с домашней выпечкой и только тут обратил особое внимание на стены помещения:
– А откуда у вас здесь... Уоллес Симпсон?
– Кто, кто? – в один голос выпалили Вера и Виктор, – а кто это?
Не без помощи племянника с философского факультета они научились отличать сначала Платона от Ньютона, а потом и Ницше от Шопенгауэра, но очерченный на стене Денисом портрет Уоллес не проступал, несмотря на все старания. И какой портрет: метр на метр – не пройдешь мимо!
– Как же вы не знаете об Уоллес Симпсон? – в изумлении покачал головой Денис, – это девушка, из-за любви к которой Эдуард Восьмой, король Англии, отрекся от престола. Она была просто прекрасна! Я вырезал из журнала в библиотеке её фотографию!
– Нехорошо… – начал было Андреев, имея в виду порчу книг, но осекся, видя с каким трепетом и обожанием племянник уставился в стену, где ещё совсем недавно среди цветов и голых женщин летали диковинные птицы. Юноша встал из-за стола, оставив недопитую чашку чаю, и бережно погладил портрет Уоллес.
Андреевы переглянулись.
В их скромной некогда кухне попеременно то шел снег, то светило яркое солнце, росли цветы и деревья, порхали бабочки и пикировали с неба хищные птицы. Иногда пробегали собаки. Находилось место для голых женщин и неутомимых шалунов-мужчин. И вот теперь с кафельной стены на них шагнула прекрасная героиня истории о сильной и страстной любви. Любви, из-за которой короли отказывались от короны и бежали с любимой через океан, в Америку.
Андреев открыл дверцу холодильника, достал «Шамана», и, налив себе стопку, залпом выпил. Он снова внимательно вгляделся в перламутровую стену и увидел, как она начала увеличиваться в размерах, вмещая в себя все новые и новые существа, которые влетали, вбегали, вползали, проносились на сверкающих автомобилях и ревущих самолетах, признавались в любви, сходили с ума и выращивали в рощах цитрусовые. Доставали воду из колодцев, поливая огороды, и решали геометрические задачи, не зная, что являются мизерной частью всё ускоряющейся и увеличивающейся, несущейся неведомо куда Вселенной...