Мне казалось, я никогда не привыкну к мысли о том, что Курта со мною нет и я больше не увижу робкую, смущённую улыбку этого худенького коротышки. Как это ужасно - погибнуть, когда тебе не исполнилось ещё и девятнадцати!

Я нажал на тормоз, свернул на обочину и выключил мотор. Уткнулся лбом в тёплую кожу руля и, обхватив голову руками, тихонько завыл. Слёз не было - осталась лишь горькая, тяжёлая пустота в ноющей груди.

Прошёл уже целый месяц без Курта, и всё это время меня терзала адская боль, угнездившаяся где-то внутри моего сознания. Как всё это нелепо! Как несправедливо!

А ведь мы прожили вместе полтора года, душа в душу, без разногласий и ссор. Разве что частенько спорили, обсуждая будущий роман, рождавшийся в муках и радости, поглотивший нас и унёсший в океан восхитительного беспокойства.

Из-за книги всё и началось.

Мы познакомились на вечеринке у общих друзей. Я неспеша пригубливал виски с содовой, боясь, что опьянение непременно превратит меня в слезливого нытика, - уж такой я нестойкий, - а Курт потягивал пиво, - видимо, ничего не боясь. Узнав моё имя (а я был известным журналистом), он пристал ко мне со своей идеей фантастического романа.

- Почему бы нам не написать его вместе? - раз в пятнадцатый заводил он со мною разговор, хотя мне было совсем не до фантастики - на днях я окончательно порвал с невестой, вернее, она сама бросила меня, и я был расстроен и подавлен. Да и на вечеринку согласился явиться только для того, чтобы развеяться - невмоготу мне было вариться в беспросветном одиночестве. А тут этот навязчивый недоросток, возбуждённый пивом и не дающий мне прохода. Кто пригласил его на сборище взрослых? Кому пришло в голову угощать его алкоголем?

- Извини, малыш, но я не пишу романов. Ты, видимо, что-то перепутал, я всего лишь скромный газетчик. Колонки, статейки - вот в чём я мастак.

- Я не согласен! - не унимался коротышка. - Я читал ваши статьи и могу судить о том, чего вы стоите...

- Ты? - Я язвительно хмыкнул. - Не знал, что в младших классах школы преподают критический анализ жёлтой прессы.

- Можете смеяться надо мной, сколько хотите, но я совсем не дурак и разбираюсь в литературе.

- Так почему бы тебе, сынок, не сесть за стол и самому не написать этот роман?

- Потому что, когда Бог создавал меня, к моему богатому воображению он забыл добавить писательский талант. Думаете, я не пробовал сочинять? Я могу лишь составить план, вычертить общие черты сюжета, то есть склеить мало-мальски приличный скелет, а вот плотью его обложить да ещё и жизнь в него вдохнуть - тут уж я бессилен.

Почему-то меня увлёк разговор с восторженным, простодушным юношей, и я решил не отбрыкиваться от него надменными замечаниями, а попытался действовать мягче. Всё равно делать мне было нечего, общение с перепившими приятелями не клеилось, они без конца что-то доказывали друг другу, хохотали, и мне, трезвому, в их компании было как-то неуютно. Поэтому я и переключил всё внимание на прилипшего ко мне парня. Мы с ним сидели на балконе. Я курил, любовался полуночным покоем и тихонько радовался тому, что горечь разлуки с невестой оказалась не такой уж и противной. А Курт притулился в углу на маленькой скамеечке и глядел на меня с надеждой, примерно так же, как путник, заблудившийся в пустыне, глядел бы на мираж роскошного оазиса.

- Значит, ты считаешь себя лишённым таланта? - Мой голос стал доброжелательнее. - Но откуда тебе знать, какими сокровищами наделён твой разум? Ты ведь так молод, так неопытен, а любое дарование развивается с годами. Особенно это касается создания прозы. Хочешь писать - учись! Что ещё я могу тебе посоветовать?

- Но мне не нужно ничьих советов! - горячо возразил Курт. - Я хочу воплотить свою идею в добротный роман.

- И ты полагаешь, что я клюну на твою наживку? Плохо же ты меня знаешь, мальчик!

- Но вы ведь даже не хотите выслушать мою идею! - Он был явно обижен. Наткнувшись на твердолобость тридцатипятилетнего профессионала, он чуть не плакал от отчаяния. И мне стало его жалко.

Я хотел было попросить его рассказать наконец идею романа - а вдруг и в самом деле это нечто стоящее, - но тут на балкон вывалилась толпа приглашённых во главе с хозяином квартиры, моим школьным приятелем, и Курт испуганно сжался в углу, как будто все эти люди собирались избить его. На меня хлынули пошлые возгласы, воняющие перегаром, и я наконец ясно осознал, что лишний на их клочке пространства. Не хотелось мне слушать пьяную галиматью малознакомых и совсем не знакомых мне людей. «Пора уходить», - решил я, вышел с балкона и намеревался уже незаметно улизнуть с вечеринки, но неожиданно для самого себя вернулся, схватил Курта за руку и грубо потянул за собой. А поступить так меня заставило воспоминание о пустой квартире, где меня ждало продолжение скорбных дум о несостоявшейся свадьбе. Не очень-то прельщало меня возвращение под гнетущий потолок одиночества. А этот наивный юноша сам тянулся ко мне - почему бы не пообщаться с ним? Думаю, если бы в тот вечер ко мне привязалась собака, я бы с радостью завёл дружбу и с нею.

- Идём отсюда, - властно произнёс я.

Курт не сопротивлялся и послушно засеменил за мной. Я глянул на него: его макушка доставала мне до плеча. Он был похож на тринадцатилетнего подростка и казался слабым, беспомощным и очень ранимым. Зато лицо его украсила довольная улыбка. Ещё бы, ведь он победил моё упрямство, заставил-таки меня отнестись к нему с должным вниманием.

- Ты не против, если мы поедем ко мне? - сказал я, садясь за руль своего автомобиля.

- Я так рад! - воскликнул он, усевшись рядом. - Понимаешь, это такая идея! Узнаешь - закачаешься! Дело в том, что... - И его понесло. Пока мы ехали, он успел вкратце изложить свою задумку, на первый взгляд экстравагантную до безумия. Сначала, слушая его, я только морщился и отрицательно крутил головой, но постепенно втягивался в ход его мыслей, находя в них всё больше и больше привлекательных черт. А когда мы вышли из машины и поднимались на второй этаж, где располагалась моя квартира, я уже был влюблён в затею этого странного парня.

Почти до самого рассвета мы с Куртом обсуждали намеченный роман, выстраивали сюжет и спорили насчёт уместности того или иного персонажа. И наконец, наскоро перекусив бутербродами, легли спать: я - в спальне, а он - в гостиной на диване.

Но я так и не успел выспаться - часов в девять утра меня разбудил долгий, изматывающе настойчивый звонок в сопровождении наглого стука в дверь. Я открыл: на пороге стояли элегантно одетый пожилой мужчина и такая же нарядная немолодая женщина.

- Он здесь? - с ходу выпалил мне в лицо мужчина.

- Кто «он»? - прохрипел я, изумлённый непрошеным визитом.

Вероятно, мой помятый, заспанный вид не произвёл на пришедших приятного впечатления. Брезгливо поморщившись, женщина провозгласила тоном возмущённой начальницы:

- Как это кто? Вы что, смеётесь?

- И не думаю.

- Куда вы девали нашего сына? - поддержал её элегантный джентльмен.

- Простите? - Я продолжал таращиться на них непонимающими глазами.

Они могли бы проявить снисходительность к моей тупости, ведь я ещё наполовину спал, но, судя по всему, им было наплевать на мою растерянность.

- Если вы не отдадите нам нашего ребёнка, мы вызовем полицию! - повысила голос женщина, вероятно, решившая, что я осмелился посмеяться над её родительскими чувствами.

Вдруг за моей спиной послышался голос Курта:

- Вы что здесь делаете? - Он говорил резко, с вызовом.

- Мы пришли за тобой, сынок, - ответил ему мужчина.

- Зачем?

- Мы всю ночь не спали, - сказала женщина.

- Мог бы позвонить нам, мы бы приехали за тобой... - вставил мужчина, но Курт перебил его:

- Послушайте, если я не вышел ростом, это ещё не значит, что я не вырос. У меня своя жизнь, свои планы, и не вам указывать мне...

- Если ты немедленно не поедешь с нами, - жёстко отчеканил отец, - боюсь, нам снова придётся обратиться к врачам.

- Фашисты! - прошипел юноша и добавил кротко, чуть не плача: - Ладно, подождите, сейчас оденусь.

Я прикрыл дверь, оставив супружескую чету на лестничной площадке, и вслед за Куртом вошёл в гостиную.

- Вот гады, - ругался он, натягивая брюки. - Когда же они оставят меня в покое?

- О каких врачах они говорили?

- О психиатрах.

- Ты что, болен?

- Да нет. Были кое-какие трудности года два назад, подростковые заскоки. Ты же видел этих тюремщиков. С ними немудрено свихнуться. Сперва довели меня, а когда я стал взбрыкивать, - Курт показал мне запястья, на которых белели шрамы, - они упекли меня в дурдом. Страшные люди. Все нервы мне вымотали. И чуть что, пугают психушкой. - Он оделся и, прежде чем выйти, повернулся ко мне с видом заговорщика. - Подожди меня. Я притворюсь паинькой, а часа через два-три вернусь, и мы подумаем, как их перехитрить. Они хоть и злые, но глупые.

Он ушёл, а я лёг и попытался уснуть, но не ту-то было: зазвонил телефон. Это был мой редактор.

- Доброе утро, Джонни, статья уже готова?

- Конечно, вчера оставил её Полине.

- Но у Полины её нет.

- Как нет?

- А вот так. Давай, дорогой, руки в ноги - и ко мне. Через час статья должна лежать на моём столе.

- Чёрт! Ладно, сейчас буду.

Пришлось тащиться в редакцию. Когда я вернулся, то немало удивился, обнаружив Курта сидящим на коврике перед моей дверью.

Не обмолвившись ни словом, мы вошли в квартиру.

- Они, наверное, опять едут за тобой, - сказал я, ставя кофейник на плиту.

- Нет, они поехали в гости к отцовой сестре.

- А ты?

- А я поклялся им не выходить из дому.

- И тут же нарушил клятву?

- Клятва, данная врагу, не считается.

- Логично. Что же ты намерен делать?

- Бежать.

- Куда?

- Послушай, - сказал он, обеими руками схватив меня за локоть, - мы должны написать эту книгу. Здесь нам сделать это не позволят. Правильно?

- Допустим.

- Значит, у нас остаётся единственный выход - побег.

- Но куда? Нет, Курт, постой... Вообще-то я не собираюсь никуда бежать, мне и здесь неплохо, и меня никто пока не преследует...

- Но ты же хочешь написать мой роман?

- Твой? - Я рассмеялся. - Если я напишу его, он никак не сможет стать твоим.

- Но идея-то моя!

- Но напишу его я!

- Ну, хорошо, пусть будет нашим общим.

- Так уже лучше.

- Хотя... дело-то не в этом! - Он отпустил мою руку, чтобы тотчас снова вцепиться в неё. Мне пришлось вырваться из его отчаянной хватки, так как у меня убегал кофе.

- Садись, давай поедим спокойно, - сказал я, разливая кофе по чашкам.

- Не сяду, пока ты не пообещаешь, что удерёшь вместе со мной.

- Что ещё за капризы избалованного дитяти? - возмутился я. - Врываешься в мою жизнь...

- Ты сам впустил меня в неё.

- К сожалению... Врываешься в мою жизнь, навязываешь мне идею романа...

- Разве плохая идея?

- Я не сказал, что плохая.

- Значит, ты от неё в восторге?

- Пожалуй...

- И горишь желанием начать работу над книгой?

- Не плохо было бы...

- Тогда в чём же дело?

- Просто я не хочу никуда бежать.

- Но если мы не удерём, мы не напишем ни строчки. Мои предки не дадут нам вздохнуть свободно. Ты их не знаешь. Более сумасшедших людей трудно себе представить. Они не только меня в психушку запихнут, но и завалят полицию жалобами на тебя. - Он всё-таки сел и принялся с жадностью поедать тосты. - Решайся, Джон. Правда, если ты настолько труслив, что неспособен на поступок, мне придётся подыскать другого автора.

Он глядел на меня с торжествующей улыбкой, к которой прилипли крошки хлеба.

- Ах ты, маленький шантажист! - воскликнул я и подумал, что, возможно, игра стоит свеч. Передо мною - такая возможность создать нечто по-настоящему замечательное, а я продолжаю цепляться за жалкую участь журналиста, не дерзающего подняться выше третьесортных статеек. - Допустим, мы с тобой исчезнем на время, уверен ли ты, что твои родители не поднимут на ноги всю полицию или не наймут частных сыщиков?

- Я и это уже продумал, - ответил Курт, глотнув кофе. - И даже принял кое-какие меры.

- Надеюсь, никакого криминала?

- Нет, что ты! Я же не дурак. Притом, надеюсь, ты уже убедился в силе моего воображения. Так вот, я написал им прощальное письмо, ну, ты знаешь, записку самоубийцы, где обвинил их во всех своих бедах, в том числе и в смерти, копию письма отнёс своему другу и взял с него обещание вскрыть конверт ровно в полдень (кстати, его отец - коп). А затем доехал на такси до реки и на берегу, за спинами приличной компании, устроившей там пикник, оставил свою одежду с бумажником, документами и черновиком той же посмертной записки. Кстати, не забыл в ней упомянуть, как и где собираюсь покончить с собой. Так что, думаю, полиция уже ищет в реке мой труп.

- Боже, - простонал я, представив себе, какой переполох поднял этот с виду безобидный мальчик. - И всё это ради какой-то книги?

- Во-первых, не какой-то, а гениальной, - возразил он ликующим тоном карточного шулера, только что взявшего банк, - а во-вторых, не столько ради книги, сколько ради свободы. Надоело мне извиваться котёнком, которому прищемили дверью хвост. Я хочу начать собственную жизнь, и ты мне в этом поможешь, не так ли?

Я тяжело вздохнул и задумался. Не слишком мне хотелось втягиваться в хаотичную игру, затеянную моим новым приятелем. Я, конечно, восхищался его смелостью и изворотливостью на пути к личной свободе и хорошо понимал его мотивы. Достаточно было поверхностного знакомства с его родителями, чтобы посочувствовать их сыну. Десяти минут общения с ними хватило бы, чтобы впасть в тяжёлую депрессию, а ведь Курту пришлось терпеть их в течение семнадцати лет! Бедный малый! Мне стало так жаль его!

- Ну, ты и натворил дел! - сказал я, продолжая размышлять, как бы помочь ему выпутаться из переделки, да и самому в неё не вляпаться. Но ничего дельного в голову так и не приходило. Убеждать его вернуться домой - преглупое занятие, не в моём стиле; отказаться от его идеи, от проклятой книги, написание которой начинается с действий, граничащих с преступлением, - бессердечный поступок и, к тому же, непростительная глупость...

Передо мной сидел худенький парень в пять футов ростом и ждал от меня великодушного поступка, а я всё никак не мог выкарабкаться из сомнений.

- Ну, как, ты поможешь мне? - не выдержал он молчания.

- Допустим, - дал я уклончивый ответ. - Где же спрятать тебя?

- Только меня? - всполошился Курт. - А тебя? Разве мы не вместе?

И вдруг меня пронзило сладкое чувство хулигана, собравшегося нарушить все мыслимые, веками устоявшиеся правила. «А что если встать на одну плоскость с бесшабашной молодостью? - воскликнуло моё сердце. - К дьяволу чопорную осторожность! Пора уже своё скучное ползанье сменить на стремительный полёт...»

- Мы удерём, Курт, - решительно произнёс я и, поднявшись из-за стола, снова принялся готовить кофе.

Думаю, в причине моего внезапного порыва немалую роль сыграло то обстоятельство, что я не выспался и не мог рассуждать здраво. Недосып всегда действует на меня угнетающе и, оголяя нервы, превращает меня в полубезумца, податливого и склонного к неожиданным выводам и поступкам.

Итак, последнее слово было сказано, и я почувствовал себя атаманом воровской шайки, ответственным за удачный исход намеченного дела и за благополучие подчинённых.

- Мы удерём сегодня же, - продолжал я развивать начатую мысль. - На ранчо моего друга. Он сейчас в Китае и не выберется оттуда ещё очень долго. Я уже был на том ранчо с невестой...

- И ей там не понравилось, - вставил Курт.

- Да, откуда ты знаешь?

- Иначе вы с ней не разбежались бы.

- При чём же здесь ранчо?

- А при том, что, если бы оно было тебе не по душе, ты бы не повёз туда невесту. Ты ведь романтик и хотел подарить ей своё представление о прекрасном. Но она не приняла твоего дара и разочаровалась в твоих вкусах, а ты почувствовал себя обиженным, не понятым и одиноким, несмотря на физическую близость этой женщины. Ранчо было одним из показателей вашей с нею несхожести, духовного антагонизма. Я бы даже сказал, основным показателем. Признайся, ведь ты мечтал поселиться с нею в подобном месте, в самой глуши, чтобы в целом мире остались только вы двое, ни от кого не зависящие, никому ничем не обязанные, и чтобы никто не мог потревожить вашего счастья.

- А ты совсем не глуп! - Я был приятно удивлён прозорливостью юноши. В его возрасте я не обладал таким остро отточенным интеллектом, да и в тридцать пять даже не приблизился к подобным высотам. - Но как ты догадался об этом?

- Я внимательно читал твои статьи. Они же просто вопят о твоей романтической интравертности и антисоциальности.

- Боже, какие учёные слова! - Я разлил кофе по чашкам. - Ну, ладно, довольно психологических изысканий. Пора заняться делом. Вот как мы поступим: загружаем в мою машину самое необходимое, по пути я покупаю пачек десять писчей бумаги и кучу карандашей и ручек, далее выезжаем из города, сворачиваем на дорогу, которая отклоняется к югу, куда нам и надо. Ранчо расположено в самой глуши, между скалистыми холмами. Чудесное место! Вокруг на много миль ни единого строения, ни единой души. Там никто нас не потревожит.

Так мы и сделали и к вечеру следующего дня въехали в ворота старенькой усадьбы, которая после смерти отца моего приятеля пустовала вот уже лет десять.

Когда-то там процветало животноводческое хозяйство, и местные быки и элитные породы лошадей были известны по всей стране. Но давно уже ничто не напоминало о былом достатке. Дом потихоньку ветшал, крышу из оцинкованной жести покрыл лёгкий налёт ржавчины, белая краска на стенах и рамах облупилась и осыпАлась на землю, как снег, стоило провести ладонью по обшивке. Электричества не было, дизельный генератор много лет как стоял сломанный, а щедро удобренный огород зарос мощным бурьяном. Зато исправно работала колонка артезианской скважины, а кладовые и погреб были битком набиты герметично закупоренными банками и огромными бутылями с кукурузной крупой, фасолью, сухофруктами и прочим съестным: отец моего приятеля маниакально боялся ядерной войны и поэтому сделал запасов лет на двадцать-тридцать вперёд и даже построил под землёй бетонный бункер, тоже под завязку заполненный провизией.

Так что жить на ранчо было можно, без роскоши, конечно, и без разносолов, зато спокойно и не заботясь о хлебе насущном. Это было идеальное место для двух отшельников, на уме у которых было лишь рождение гениальной книги. А то, что она будет именно такой, никто из нас не сомневался.

Сразу по прибытии я потребовал, чтобы мы придерживались распорядка дня, и Курт охотно со мною согласился. Вставали мы рано утром, и, пока один на плите или костре готовил завтрак, другой брал топор и отправлялся рубить на дрова повалившиеся ограды и обветшалые строения, угрожавшие рухнуть. Позавтракав, мы садились за стол в гостиной и до полудня работали над романом. После обеда продолжали писать часов до шести, затем раздевались и влезали в чан из нержавеющей стали, который каждое утро я наполнял свежей водой, чтобы она нагрелась на солнце. В чане мы блаженствовали довольно долго, не думая ни о чём серьёзном. Мы просто мокли и болтали о всякой ерунде, глядя на знойное небо.

Скоро мы привыкли к такому странному образу жизни без газет, без радио и телевизора, без кафе, кинотеатров и вечеринок. Мы были робинзонами, добровольно отрезавшими себя от большого мира, и не очень-то и скучали по нему. И всё реже вспоминали суетливое наше прошлое, полное городских мелочей, без которых, оказывается, вполне можно обойтись, особенно если голова забита хитроумным сюжетом фантастического романа.

Книгу мы одолели месяца за три, а затем ещё пару месяцев исправляли слабые места и недоделки. И я уже с грустью подумывал, что пришло время прощаться с вечной тишиной пустыни. Но не успели мы в последний раз пройтись по концовке, как Курт предложил мне идею нового романа, да такую ошеломляющую, что пришлось нам взяться и за неё. Это было продолжение уже созданной истории, но написать её мы решили в несколько иной манере. Если первая часть представляла собой воспоминания очевидца всемирной катастрофы, сошедшего с ума, то вторая должна была рассказывать о выживших во время этого бедствия людях, добрых и злых, красивых и безобразных, хвастливых и скромных - таких разных, но вынужденных ютиться на небольшом пятачке незаражённой земли, в тесном взаимодействии друг с другом. На разнице между культурным и интеллектуальным уровнем персонажей, представителей разных наций, на несовместимости их характеров и невозможности выбрать себе место обитания по вкусу и была построена интрига этого романа.

Правда, он шёл намного туже и вызывал у нас более горячие споры. Тогда я предложил Курту оставить его в покое и как следует отдохнуть, посвятив свои дни прогулкам по живописным холмам, выращиванию овощей и охоте на кроликов, расплодившихся в тех местах в невероятном множестве.

В этих приятных занятиях мы провели три месяца, всё откладывая да откладывая книгу на потом. Мы решили не торопиться и усердно ленились, заполняя время приятными занятиями. Я выращивал табак и вырезАл трубки из корней фруктовых деревьев, а Курт стрелял по кроликам из самодельного лука.

Наконец мы созрели для книги и с наслаждением погрузились в её живительную атмосферу. Мы уже чувствовали себя наркоманами пера и не могли не писать или хотя бы не обдумывать сюжет и персонажей захватившего нас повествования.

Когда же мы заканчивали том номер два, Курт неожиданно загорелся продолжением этого продолжения и зажёг и меня. Мы решили, что трилогия - это уже нечто грандиозное и человечество не простит нас, если мы её не создадим. Мы так вошли во вкус, что забыли о распорядке и писали не только днём, но иногда и ночью.

И обязательно довели бы эту задумку до конца, если бы не несчастье, случившееся с Куртом во время охоты на кроликов. Ох, как же ему не повезло именно в те благословенные дни, когда он чувствовал себя таким счастливым!

А произошло вот что. Надвигалась гроза. Отошедший от дома довольно далеко, Курт решил вернуться бегом, пока его не накрыла буря. Но ему пришлось не просто бежать, но и нести в руках сразу три тушки кроликов. Вероятно, именно поэтому он споткнулся и упал. И ударился головой о камень, отчего, судя по всему, потерял сознание, и в тот же миг его в лицо укусила притаившаяся в том месте гремучая змея. Пришёл ли он в себя, прежде чем умереть от яда, или смерть его была лёгкой и безболезненной, простым продолжением бесчувственного состояния, - это мне неизвестно. Я нашёл его уже бездыханным, с оплывшими лицом и шеей. Жуткое было зрелище...

(Продолжение следует)