Вильгельм вошёл в покои короля. Тот сидел на кровати, опустив ноги на пол. На нём была лишь ночная сорочка, а голова - повязана мокрым полотенцем.

- Ваше величество, вы хотели меня видеть...

- Проходи, сын, не обращай внимания на мой болезненный вид. Эти визиты на высшем уровне! Они так утомительны...

- По моему, пиры и обильные возлияния, которые их сопровождают, утомительнее вдвойне.

- Тут ты прав... Но не могу же я, пригласив короля Вердании, ударить в грязь лицом...

- Лучше бы вы грязью измазали себе лицо, чем ходить с такими опухшими глазами. Вы же знаете, вино вредно для вашего здоровья...

- Знаю, знаю. - Король жестом пригласил Вильгельма сесть рядом с собой на кровать. Тот подчинился. - Но тут особый случай...

- Ничего особенного. - Принц презрительно ухмыльнулся. - Старый пройдоха приехал всучить мне свою глупую дочь.

- Как ты можешь! - Внезапно одутловатое лицо короля разгладилось, спина выпрямилась, а покрасневшие глаза вспыхнули. - Ты же будущий правитель могучего государства, причём совсем не дурак и должен понимать, что это будет очень выгодный брак...

- Будет? Вероятно, ваше величество хотели выразиться в сослагательном наклонении.

Король положил ладонь Вильгельму на плечо и произнёс более мягким голосом:

- Послушай, сынок, я уже не молод. Мне хотелось бы сойти в могилу, зная, что дело всей моей жизни продолжено достойным наследником. Ты знаешь, сколько сил я потратил, устанавливая прочный мир с соседями. Вердания - наш самый сильный союзник, но весьма ненадёжный. Этот брак усилит союз. Тебе же известно, что нет ничего расточительнее войны. Так что я надеюсь на твоё благоразумие.

- Но почему я? - Вильгельм поднялся на ноги, подошёл к окну и стал смотреть на дворцовую площадь. - Разве мой кузен Конрад не годится в монархи?

- Конрад? - Голос короля снова стал жёстким и властным, но в нём проявился и страх. - Ни за что! В душе этого избалованного юноши слишком много легкомыслия. Он несдержан, хвастлив, расточителен, а его безнравственность стала притчей во языцех. Бедный мой брат, хорошо, что он не дожил до созревания этого чудовища. Нет, Конрада и на пушечный выстрел нельзя подпускать к управлению государством. Единственное, что ему можно доверить, - полк во время войны, да и то в арьергарде.

- И поэтому вы решили сковать меня кандалами этого брака?

- Я думал, что Цецилия тебе нравится. Вы так мило беседовали в саду...

- Беседовали? - Принц повернулся к отцу и застыл, оперевшись рукой о подоконник. - Да я молчал как рыба! Это она не умолкала ни на минуту, всё читала мне дурацкие оды, сочинённые в её честь придворным рифмоплётом, и расписывала достоинства своего пузатого папаши. Мне кажется, она влюблена в него, и отнюдь не платонически... Даже противно...

- Может, и так. - Король снова смягчился. - Но всё это ничтожно по сравнению с великой судьбой государства.

- Великая судьба, - усмехнулся Вильгельм. - Нет уж, я считаю, что этот брак сделает меня несчастным, а несчастный правитель не сможет осчастливить своих подданных.

- Но и я не любил твою мать...

- Вот именно, - прервал его принц, - и она зачахла в своих роскошных покоях...

- И всё-таки мне многое удалось, - горячо возразил король. - Низкие налоги, полная казна, процветание...

- А вы, ваше величество, были в трущобах бедноты? Встречали нищих, наводнивших все дороги? Процветание...

- О боже! - Король встал и подошёл к сыну. - Почему тебя вечно тянет к черни? Что нашёл ты в их грязных лачугах? Неужели это столь занятное зрелище? В кого ты такой? Помнишь, когда тебе было десять, ты связался с сыном сапожника, а позже, в четырнадцать, прилип к тому... как его... к козопасу Гансу и обегал с ним все кварталы этих бездельников. А потом, когда тебе исполнилось шестнадцать, мне пришлось спасать тебя от влияния голодранца Мартина...

Вильгельм отшатнулся от отца и проговорил сквозь зубы:

- Значит, это вы, ваше величество, спасли меня от лучших друзей?

- Каких друзей?! - воскликнул король, в изумлении подняв брови. - Я избавил тебя от безнравственности! Как же больно было мне видеть твою тягу к плебеям! А этот Мартин, этот доморощенный философ, он же вбивал в юное твоё сознание такие крамольные вещи... А ты ведь мой сын, в тебе течёт самая чистая, благородная кровь... - Он немного помолчал, охватив ладонями больную свою голову, затем опустил руки и продолжил тише и мягче: - Я понимаю, растущая плоть, жажда открытий, новых ощущений, запретных плодов... Но есть же предел, за который стыд и здоровое нравственное чувство не должны допускать молодого человека, особенно наследника престола.

- Ах, вы ещё и шпионили за мною! - Вильгельм стал ходить по комнате, ломая пальцы. - И вы смеете говорить мне о морали!

- Да, о морали! - Король гордо вскинул голову. - Я растил великого правителя, а не пса, готового услужить первому встречному оборванцу!

- Как вы можете! - Принц резко остановился и в негодовании воззрился на отца.

- Всё, хватит споров, - отрезал монарх и, отойдя от окна, снова сел на кровать. - Когда у тебя будут дети, сам поймёшь, каково это...

- Ага, жирные ангелочки от Цецилии, - буркнул сын.

- Да, от твоей жены, от герцогини Шлоссбергской, дочери короля Вердании. И никаких возражений с твоей стороны я больше не потерплю! А теперь ступай и подумай хорошенько. И помни, что ты потомок великого Генриха!

Принц подошёл к двери и, прежде чем открыть её, оглянулся. И с какой-то неопределённой, зловещей улыбкой, ещё ни разу не виденной на его лице, сказал:

- Пойду-ка я лучше на охоту, ваше величество. Оставляю вас в божественном одиночестве, дабы моё плебейское неразумие не лежало тенью на вашей светлейшей мудрости.

- Долой с глаз моих! - взорвался вдруг король, схватил с кровати подушку и бросил её в сына.

***

- Ну, что, Каспар, - обратился Вильгельм к своему верному слуге, сорокалетнему толстяку, и ловко соскочил с коня, - думаю, отсюда до Фазаньего луга ближе всего. И лес не слишком густой.

- Как скажете, ваше высочество. - Каспар, кряхтя и морща красное от натуги лицо, неуклюже слез со своей коротконогой кобылы. - Эй, ребята, - крикнул он егерям, - давайте сюда, дальше мы отправимся вдвоём!

Трое молодых парней спешились, а принц и Каспар вошли в лес. Одеты они были в примерно одинаковые серые камзолы, на голове Вильгельма красовалась шляпа с пышными страусиными перьями, а шляпа его слуги была попроще, всего лишь с одним орлиным пером.

- Так нечестно, ваше высочество, - ворчал Каспар, пока они шли по лесу, присматриваясь к каждому кусту. - Ваше ружьё лучше моего, поэтому вы всегда попадаете в цель.

Принц рассмеялся:

- А если моя голова варит лучше твоей, это тоже, по-твоему, нечестно? Ладно, даю тебе шанс: если ты подстрелишь сегодня хотя бы одного воробья, моё ружьё станет твоим.

- И так тоже несправедливо, - продолжал бурчать слуга. - Ваше высочество знает, что из своей пукалки я и в слона не попаду с десяти шагов.

- Почему же? Случайно можно и ногу себе прострелить. Надейся, друг мой, на Фортуну. Что такое наша жизнь, если не сплошная череда случайностей? Вот мы идём с тобой охотиться на фазанов, не зная, что ждёт нас вон за тем деревом, или вот за этим... Постой, кто там, в кустах?

- Где?

- Там, слева... - Вильгельм перешёл на шёпот. - Кто-то там прячется. Не браконьер ли? А ну-ка посмотрим. Ты заходи сзади, да поживее, чтобы не ушёл, а я подкрадусь здесь.

Каспар на удивление проворно юркнул в сторону, под прикрытие густого подлеска, а Вильгельм тем временем не спеша двинулся прямиком к тёмному пятну, почти полностью прикрытому листвой кустарника.

Но не успел он пройти и двадцати шагов, как пятно зашевелилось и метнулось вправо, к берегу реки. Однако принц оказался быстрее и в несколько прыжков нагнал бегущее от него существо: это оказался человек в изорванной ветхой одежде, едва прикрывающей наготу.

- Стой, негодяй! - крикнул ему Вильгельм, направив на него ружьё.

Резко остановившись, незнакомец оглянулся, и внезапно его молодое лицо, заросшее неряшливой чёрной бородой, просияло радостью.

- Вильгельм, ты ли это? - воскликнул он. - Как ты вырос! Сразу и не узнать...

- Мартин? - Принц уронил ружьё и почувствовал, как у него подогнулись колени. - Неужели?..

- Да, друг мой любезный, это я!

Они подбежали друг к другу и обнялись. Но тут из кустов с шумом вывалился Каспар.

- Ах ты, гнусный браконьер! - закричал он, стараясь, чтобы его голос звучал сердито и грозно. - Сейчас же отпусти моего господина, а не то я продырявлю тебя дробью!

- Успокойся, Каспар, - со счастливым смехом сказал Вильгельм. - Это же Мартин. Помнишь его?

- Как же мне его не помнить? Вечно говорил заумную чепуху, а надо мной смеялся за то, что я не мог повторить его мудрёные слова...

- Ладно, дорогой Каспар, - прервал его принц. - Ступай, принеси нам корзину со съестным, пока эти горе-егеря всё не поглотили, а мы с Мартином пока побеседуем.

Слуга ушёл.

- Ну, рассказывай, друг мой, откуда ты, куда направляешься и почему пропадал так долго, - сказал Вильгельм, усевшись на ствол поваленного дерева и за руку притянув к себе Мартина, так что тому пришлось сесть на землю, напротив принца. - Боже, что с тобой стало! В какое тряпьё ты одет! Да и борода совсем тебе не к лицу.

- Прости, но в этих дебрях трудновато найти брадобрея.

- Почему в дебрях? Что ты вообще делаешь в королевском лесу?

- Я бежал с каторги...

- Что ты сказал?

- Увы... Меня обвинили в краже трёх гусей и лошади и быстренько приговорили к десяти годам...

- Когда это было? - Принц лихорадочно схватил Мартина за руку.

- Шесть лет уж прошло.

- Но ты ведь ничего не крал!

- Конечно, не крал. Но следователь, будучи однажды навеселе, намекнул мне, что я перешёл дорогу августейшей фамилии.

- Стало быть, мой отец... Вот негодяй! - Вильгельм отпустил руку Мартина и вскочил на ноги. - Губить невинных людей! Этот старый пройдоха не только тебя, но и меня ни в грош не ставит! - Он принялся расхаживать от одного дерева до другого. - Послушай, как же ты выживаешь? Где прячешься?

Мартин тоже встал.

- Поселился вон на той горе, в пещере, у одной старухи. Ещё в молодости её обвинили в колдовстве, но ей удалось бежать, и они с мужем жили там, как звери лесные, пока муж не помер. Теперь она совсем одна, и я ей помогаю, охочусь, ловлю рыбу... Пришлось стать браконьером. Вот так государство из честных людей делает воров.

Вильгельм подошёл вплотную к сидящему на земле другу, положил руки ему на плечи и, глядя на него горящими глазами, произнёс:

- Больше я тебя в обиду не дам. Тогда я был слабым и глупым, а теперь... Ты даже представить себе не можешь, как много значили для меня твои уроки... Как люблю я тебя...

По щекам Мартина потекли слёзы. Он встал и, отвернувшись, смущённо проговорил:

- Только думы о тебе помогали мне выжить на каторге...

Каспар принёс корзину с провизией и, расстелив на траве скатерть, стал раскладывать на ней хлеб, колбасы и фрукты.

- А где бокалы? - спросил его Вильгельм, усаживаясь на землю.

- Только не гневайтесь, ваше королевское высочество! - виноватым голосом ответил слуга, - Когда я пришёл за корзиной, эти негодники уже распивали вино из ваших бокалов, и я подумал...

- Опять он подумал! - рассмеялся принц. - Сколько раз говорил я тебе, что мышление не твой конёк. Отнял бы у них бокалы - и всё тут. Согласись, не ум украшает слугу, а тупая исполнительность.

- Вот опять я вам не угодил, - заворчал Каспар. - Но не мог же я принести наследнику престола бокалы, измаранные какими-то...

- Хорошо, хорошо, - замахал рукой Вильгельм. - Вот тебе золотой, поезжай в корчму Йозефа и накупи лучших колбас и окороков. Да поживее. Мартин отнесёт всё это в свою пещеру. Я больше не позволю, чтобы мой друг жил впроголодь.

Сунув в карман монету и схватив со скатерти добрый кусок ветчины, Каспар неохотно поднялся на ноги и, усердно жуя, поплёлся выполнять приказание принца.

- И никому ни слова о том, что мы встретили Мартина! - крикнул ему вдогонку Вильгельм.

- Что я, совсем дурак? - оглянувшись, ответил слуга.

- Тут ты прав, не совсем, - согласился принц.

***

Дня не проходило, чтобы Вильгельм не отправлялся на охоту. Он брал с собою Каспара, оставлял его на опушке леса, а сам шёл на Фазаний луг, где ждал его друг, который щеголял теперь в богатом платье. Принц своими руками брил его и подстригал, приносил ему чистое бельё и следил, чтобы отшельник всегда был сыт и доволен жизнью.

Простодушная юность вернулась к друзьям. Они купались в реке, нежились на солнце и мечтали о безоблачном будущем.

Ни грязь государственных дел, ни зловоние политических интриг не прикасались больше к парящему в облаках сердцу Вильгельма. Он был так счастлив, что забыл о предстоящей женитьбе на пустой, жеманной Цецилии.

Но однажды вечером, когда он собрался ложиться спать, действительность вломилась в его счастье: к нему в спальню вошёл отец.

- Я вижу, - сказал он, - охота положительно влияет на тебя, сын мой. Ты стал таким светлым, ярким... Это хорошо, твоя невеста найдёт тебя вдвойне желанным...

- Что за нелепые фразы! - недовольно буркнул принц, почувствовав в груди тяжёлый ком, а во рту - кислый привкус.

- Что ты сказал? - не расслышал его король.

- Я сказал, ваше королевское величество, что мне и без этой куклы неплохо живётся.

- Опять ты за своё! - Король сел в кресло, и было похоже, что он не намерен ограничиваться несколькими словами, а пришёл окончательно расставить все точки над «i». - Мы же с тобой обо всём договорились, и ты, как я понял, был не против.

- Уж конечно! - воскликнул принц. - Высказываться против вашей воли опасно, да и бессмысленно. Вы же, ваше величество, слушаете только себя и следуете исключительно своему государственному чутью. Для вас нет ни народа, ни сына - все и вся - лишь орудия вашей политики. Разве не так?

- Ты прав, - устало проговорил король, - для правителя нет ничего и никого выше процветания страны...

- Послушайте, отец! Вы же человек, не бог, не каменный истукан, а обычный смертный. Сколько осталось вам этой жизни? Хотя бы в старости взгляните на этот мир как на чудесный храм любви и радости! Помогайте немощным и бедным, учредите справедливый суд, перестройте столицу... Даже Нерон, когда сгорел Рим, занялся благоустройством города. Займитесь наконец своим народом! А моей судьбой предоставьте заниматься мне. Большего от вас и не требуется.

- Незрелый плод учит яблоню, как ей расти, - язвительно заметил король.

- Да, отец, яблоню, которая, вместо того чтобы расти вверх и радоваться солнцу, распластала по всей стране свои ветви, и под их тенью чахнут цветы...

Король недовольно поморщился, но не позволил раздражению вырваться из груди. Потирая руки, он недобро усмехнулся:

- Ничего, перебесишься и станешь настоящим королём.

- Вы уверены, ваше величество?

- Через месяц приедет король Вердании с дочерью, справим помолвку, а вскоре и свадьбу. И я наконец уйду на покой, вот тогда твоя упрямая голова ощутит всю тяжесть короны, тогда ты запоёшь по-другому. - Он, кряхтя, поднялся с кресла. - Спокойной ночи, упрямец.

Король вышел, а Вильгельм упал ничком на кровать, обнял подушку, прижал её к лицу и задумался. Он чувствовал себя зверем, попавшим в ловчую яму. Под ногами - всё та же земля, над головой - всё то же небо, но это не имеет уже никакого значения - выхода из ловушки нет, а значит, нет и жизни. Но выход должен быть! Выход... Выход есть! Они убегут, он Мартин! Они преодолеют Великие горы и уйдут в Долину Вольных Землепашцев. Они забудут это рабство, как страшный сон.

Воодушевлённый мыслью о побеге, Вильгельм встал, разделся и снова лёг. Ему стало так сладко и спокойно! Он плыл по реке мечтаний, всё дальше и дальше от ужасов, которыми окружил его отец, и неволя осталась где-то в прошлом, а впереди ждал его крепкий сон человека, решившегося бороться за своё счастье.

***

Разбудило Вильгельма неприятное чувство: как будто кто-то неотрывно глядит на него, не то насмешливо, не то осуждающе.

Он открыл глаза: в кресле сидел его кузен Конрад. Косой луч утреннего солнца, пробившийся сквозь щель между шторами, пересекал его лицо, как шрам от удара сабли.

- Что тебе нужно? - спросил принц.

Герцог быстро встал и, подойдя к окну, резкими, широкими движениями рук раздвинул шторы. Комната утонула в ослепительном сиянии, и Вильгельм зажмурился и прикрыл газа ладонью. А его кузен, не отходя от окна, сказал взволнованным, но несмелым голосом:

- Мне велел зайти к тебе король.

- Что-нибудь случилось?

- Мне запрещено говорить о том, что случилось.

- Тогда зачем ты здесь?

- Чтобы предупредить: в течение суток ты не сможешь покинуть свои покои.

- Как так? Что за чепуха? - Встревоженный принц сел и, спустив ноги на пол, собрался было встать, но Конрад сделал предупреждающий жест рукой:

- Только успокойся! Не делай глупостей. Оставайся в этой комнате - и всё будет хорошо.

- Ничего не понимаю... А если я захочу выйти? Кто посмеет остановить меня?

Конрад вернулся в кресло.

- За дверью охранники, они тебя не выпустят.

- Как это не выпустят? - воскликнул возмущённый Вильгельм. - Какое они имеют право? Или я больше не наследник престола?

- Тихо, тихо, - успокаивал его Конрад, протянув к нему руку, как будто хотел погладить его по голове, как маленького ребёнка. - Ты по-прежнему наследник, никто в этом не сомневается...

- Но меня заперли, как преступника!

- Это приказ короля. Если же ты попытаешься нарушить его, тебя велено связать по рукам и ногам.

- Значит, так? - Вильгельм с минуту помолчал. - Что там за стуки?

- Это строят... - Герцог осёкся.

- Что они там строят? - Принц встал и подбежал к окну: посреди дворцовой площади две дюжины плотников сооружали какой-то помост. - Что это?

- Разве не видишь? - Конраду явно не хотелось отвечать на этот вопрос. Он встал с кресла и, отвернувшись, чтобы не глядеть Вильгельму в глаза, подошёл к двери. Когда он открыл её, принц увидел широкие спины королевских стражников и красные плюмажи над их железными шлемами.

- Ты куда? - испуганно крикнул ему Вильгельм. - Объясни мне, наконец, что происходит!

- Они строят виселицу, - неуверенным и каким-то смятым голосом ответил Конрад. - Будь здоров, брат.

- Постой же ты! - Принц подбежал к нему и схватил его за плечо. - Скажи толком, кого хотят повесить?

- Прости, - почти шёпотом проговорил герцог, - этого я сказать не могу. Будь благоразумным - и скоро всё закончится.

Он вышел и закрыл за собою дверь. А Вильгельм остался в жуткой тишине, в самой сердцевине какой-то зловещей тайны, и только нестройные стуки молотков вбивали в безмолвие гвозди страха. Воздух, казалось, превратился в тяжёлый сгусток предательства и коварства.

Какую игру затеял король? Чего хочет он добиться от непослушного сына?

Вильгельм снова лёг. Широко раскрытыми глазами глядел он в потолок, а мысли в голове путались, и ни одна из них не могла вернуть ему спокойствие определённости и решительности.

Подчиняясь внезапному порыву отчаяния, он вскочил с постели, поспешно оделся и бросился вон из комнаты. Но наткнулся на железные спины охранников.

- Дайте мне пройти! - гневно велел им принц.

В ответ на его приказ солдаты теснее сдвинули шеренгу, а молоденький офицер отвёл от узника смущённый взгляд.

- Погодите же, канальи! - яростно проговорил Вильгельм. - Вот стану королём - вышвырну вас вон из дворца!

- Простите, ваше высочество, - виновато возразил офицер, - но кто мы такие? Люди подневольные. Король приказал - должны подчиниться.

- А если бы он приказал вам зарубить родную мать?

- Простите меня, - едва слышно ответил офицер.

Вильгельм вернулся в комнату, разделся и стал умываться. Что ему сделать, чтобы убить время и отвлечься от мрачных мыслей и страшных предчувствий? Как заставить себя не думать о том, что на Фазаньем лугу ждёт его Мартин, а он не может примчаться к нему горячим ветром и вынужден сидеть взаперти, словно клочок ночного тумана? А эти звуки строящейся виселицы! Боже, как они ужасны в своём безразличии к предстоящей казни... Но кого казнят? Какого несчастного, доведённого нуждой до отчаяния и занявшегося воровством и разбоем, собираются лишить жизни, превратившейся в ад? Но и в аду хочется жить... А может быть, это никем не любимый человек, сошедший с ума от одиночества и потому опустившийся до убийства своего ближнего?

Как бы хотел Вильгельм помочь всем изгоям и дать возможность разбойникам начать честную жизнь! Но как? Государство как нарочно устроено таким образом, что людям, чтобы выжить, приходится превращаться в равнодушных жвачных или негодяев...

А у реки, наверняка, сидит друг... Он будет ждать до ночи, а, возможно, и до следующего утра... Вильгельм почувствовал на глазах слёзы и тряхнул головой, чтобы отогнать от себя думы о печальном юноше, который вглядывается в лес в тщетной надежде увидеть спешащего к нему принца. Однако думы эти не уходили, а становились только ярче и настойчивей.

Вильгельм распахнул дверь.

- Послушайте, офицер, будьте добры, позовите ко мне брадобрея!

- Будет исполнено, ваше высочество. - Офицер бегом бросился исполнять приказание. Вероятно, преувеличенной своей готовностью услужить он пытался побороть в себе чувство вины перед наследником престола, которого был вынужден держать в плену.

Когда брадобрей, сделав своё дело, но так и ни разу не ответив на настойчивые вопросы принца, ушёл, явился лакей, несущий поднос с завтраком.

- Может быть, ты скажешь мне, что происходит? - обратился к нему Вильгельм, доведённый неопределённостью до отчаяния.

Слащаво улыбаясь, лакей стал молча размещать на столе приборы.

- О боже! - воскликнул принц, подойдя к нему, немолодому, худощавому, потеющему в нелепой своей ливрее. - Какие же вы все рабы! Как мне вас жалко! Свободные люди тонут в вашем равнодушии и погибают. Ты не мне боишься отвечать, сукин сын, - ты от совести своей отворачиваешься. Все вы одинаковые, трусы! И король ваш такой же слизень. Ступай и скажи моему папаше, что я считаю его дрожащим студнем, бессердечным червяком. Что уставился на меня, раб? Пошёл вон отсюда! Не хочу больше видеть вас, всех вас, для кого своя шкура дороже свободы!

Лакей, в чьих глазах застыли удивление и страх, поклонился и, всё ещё кривя бледные губы в глупой улыбке, поспешил выйти.

А стук молотков продолжал падать и падать Вильгельму в самые глубины души, вызывая в ней болезненные отзвуки неясной тоски.

***

После долгой, мучительной бессонницы Вильгельм всё же уснул. Но не облегчением был его сон, а вереницей кошмаров. То и дело он просыпался от ужаса, чтобы вновь утонуть в толпе безобразных чудовищ, пытающихся задушить его своими похожими на скользких змей пальцами.

Но вот в его сны всё настойчивее стали вливаться потоки какого-то шума. Как будто волны бушующего моря, вытягиваясь в длинные руки, ползли к нему, мерцая в сумраке белыми когтями пены...

И вдруг словно волшебный великан махнул огромным мечом и отсёк сновидения от измученной души принца.

Вильгельм открыл глаза. В комнате было светло, но не как вчера, когда солнце слепило глаза, а как-то угрюмо, пасмурно. Принц прислушался: оказывается, шум моря, терзавший его во сне, - это не что иное как гомон людских голосов!

Вильгельм вскочил с кровати и бросился к окну. О боже, сколько народу собралось на площади! Как будто весь город сошёлся там и теперь плотной массой стоит вокруг построенной вчера виселицы, которая ограждена кольцом суровых стражников.

Солдаты стояли также в две шеренги, отделяя от толпы широкий коридор, втекающий в главную улицу города, улицу Святого Генриха.

Но что это там? Лошадь медленно тянет за собой простую крестьянскую телегу. Перед нею и за нею едут по два всадника в красных латах - офицеры. Но кто это на телеге? В грязном балахоне, с руками, заломленными за спину. Опустив голову, он сидит на толстом, низком чурбаке. Это и есть приговорённый к казни, его появления ждёт жуткий театр.

Пока не видно, кто этот несчастный. Но вот скорбная процессия приблизилась к дворцу настолько, что принцу стали видны черты лица... Так это же Мартин! Вот, оказывается, в чём дело! Король не побрезговал убийством невинного человека - лишь бы вернуть сына в водоворот политических страстей!

Вильгельм закрыл лицо дрожащими ладонями, чтобы спрятаться от ужаса навалившейся на него действительности. Но руки сами опустились, и он, бросив обезумевший взгляд на Мартина, отвернулся и, отбежав от окна, повалился на кровать.

Его трясло, как в лихорадке. Облизав губы, он ощутил вкус соли: сам того не замечая, он плакал. Он был беспомощен перед волей короля, перед своим страхом, перед собственной дрожащей плотью. Он ощутил себя маленьким мальчиком, проснувшимся в преисподней и не знающим, как ему снова уснуть.

- Всё, выхода нет, выхода нет, выхода нет! - бессмысленно твердил он.

Затем ему захотелось ещё раз, в последний раз взглянуть на друга. Он вскочил на ноги и подбежал к окну как раз когда двое солдат сволакивали Мартина с телеги, как мешок муки. В грубом балахоне он действительно был похож на мешок. Вильгельм заметил на его лице ссадины и кровоподтёки: значит, эти негодяи били его!

И тут в сердце доведённого до отчаяния юноши проснулся слабенький, но смелый огонёк надежды. Он резко распахнул створки окна и крикнул, обращаясь к гудящей внизу толпе:

- Люди! Братья мои! Это я говорю с вами, ваш наследный принц!

От такого громкого крика у него запершило в горле, и он закашлялся. Его услышали. Многие из собравшихся на площади подняли к нему удивлённые глаза.

- Братья мои! Разве я вас хоть раз обидел? Разве я отшатывался от немощных и бедных, не подавал нищим? Кто из вас может обвинить меня в бесчинствах и несправедливости? Помогите же мне! Не дайте злу восторжествовать! Отбейте этого невинного человека от кровожадных палачей! Будьте же милосердны ко мне и моему другу - и я воздам вам сторицей! Спасите всего одну человеческую жизнь - и Бог спасёт вас всех! Братья!..

Но внезапный грохот военных барабанов заглушил охрипший голос принца. Люди стали отворачиваться от него - их увлекло действо, которое своим чередом разыгрывалось на эшафоте. Мартин стоял уже под перекладиной. Барабаны смолкли, и послышался визгливый голос судьи, читающего свиток:

- Во имя Бога и короны! После тщательно проведённого следствия, опросив девятерых свидетелей и пятерых пострадавших, неподкупный королевский суд присяжных вынес вердикт: Мартин Кауфман виновен в ограблении купца Ганса Шторта, в убийстве последнего и в изнасиловании его дочери, девятнадцатилетней девицы, с последующим задушением оной. Учитывая тяжесть совершённых Мартином Кауфманом преступлений, а также принимая во внимание то, что он год назад бежал с каторги и скрывался от правосудия, суд определил ему самое суровое наказание - казнь через повешение, каковая и должна быть приведена в исполнение. Да здравствует король!

Стоя на эшафоте рядом с Мартином и двумя палачами, судья оглядел толпу, однако его последние слова остались без ответа. Кое-кто посмотрел вверх, на принца. Было заметно, что людям стыдно, что они не верят ни одному слову приговора, но боятся и лишь отважились промолчать на приветствие «Да здравствует король!»

Судья поморщился и, повернувшись к осуждённому, сказал:

- Мартин Кауфман, вы имеете право на последнее слово.

- Прощай, Вилли! - воскликнул Мартин дрожащим голосом. Он глядел на друга, застывшего в распахнутом окне. - Прощай и помни: никто, кроме нас самих не виноват в наших бедах. Забудь меня и иди дальше! Тебя ждёт счастье, не трать драгоценного времени на мертвеца! А теперь вешайте меня, грязные палачи, собаки сатаны! Что вы ждёте?

- Я никогда не забуду тебя! - ответил ему принц, но его голос совсем охрип, и он не был уверен, что друг услышал его слова.

И всё же он видел, что Мартин ему улыбается. Но вот и улыбка исчезла - помощник палача надел на неё чёрный мешок. А палач накинул на шею приговорённому толстую верёвку.

Барабаны снова взорвались адским грохотом, люк под ногами несчастного открылся, и тот рухнул под помост. Над эшафотом остались лишь его плечи и голова, скрытая чёрным мешком от жадных глаз толпы.

- Будьте вы все прокляты! - прохрипел Вильгельм и упал на пол, ничего больше не чувствуя, не видя и не слыша.

***

Быстыми шагами король вошёл в покои сына и осторожно, словно чего-то опасаясь, заглянул в спальню. Там царил полумрак. Шторы на окнах были задёрнуты. На столе горела всего одна свеча.

- Как он? - обратился он к низенькому, сухонькому старичку, вскочившему с кресла при его появлении.

- По-прежнему, ваше величество, - ответил тот, подобострастными жестами приглашая монарха подойти к постели больного. - Горячка, бред, в себя не приходит.

- Где остальные врачи? - тихо, но гневно произнёс король. - Где эти бездельники?

- Отдыхают, ваше величество.

- Что? Кто им позволил? Я велел вам всем неотлучно находиться при больном. Ах вы, лодыри, старые лоботрясы! А ну, ведите их сюда! И чтобы глаз не смыкали ни на миг!

Король резко развернулся на пятках и поспешно покинул комнату.

Из тёмного угла вышел испуганный Каспар.

- Скажите, доктор, ведь принц не умрёт?

- На всё воля божья, - ответил старый лейб-медик, снова опускаясь в кресло.

- Тогда, если это дело Бога, может, священников пригласить? - посоветовал простодушный слуга.

- Вот дурак, накаркаешь тут! - испуганно замахал руками врач. - Ступай лучше, растолкай врачей, скажи, король приказал немедленно бежать сюда.

- Это ты, мой верный Каспар? - вдруг послышался с постели слабый голос Вильгельма.

- Ваше высочество, вы очнулись! - Вне себя от радости, слуга бросился к господину, упал на колени рядом с кроватью и, захлёбываясь слезами, стал целовать ему горячую руку.

Свободной рукой Вильгельм погладил его по голове и прошептал:

- Один ты во всём мире по-настоящему рад моему возвращению в этот ад. Ради тебя останусь, пожалуй, здесь. Долго я спал?

- Почти четыре дня, ваше высочество, - ответил врач, щупая больному пульс и положив ладонь ему на лоб. - Слава небесам, лихорадка покидает вас. Пойду сообщу эту радостную весть его величеству...

- Не смейте! - Лицо принца скривилось гримасой презрения и ненависти. - Если этот палач войдёт в мою комнату, я тут же снова впаду в беспамятство.

- Но его величество так беспокоится о вашем здоровье... - промямлил изумлённый лейб-медик.

- Пусть подольше побеспокоится. Может быть, скорее Богу душу отдаст... вернее, дьяволу.

- Что вы такое говорите? - в страхе воскликнул Каспар.

- Не бредит ли он? - предположил врач.

- Конечно, брежу, ведь в вашем гнилом мире любое слово правды кажется бредом, - холодно произнёс Вильгельм, и на его лице застыла зловещая улыбка.

***

- Доброе утро сынок, - ласково проговорил король, заглянув в комнату, где у окна сидел Вильгельм, безучастно глядя на площадь. - Какая сегодня чудесная погода! Ты бы вышел прогуляться. - Он робко подошёл к принцу. - Неделю уже сидишь так, нехорошо это... А я собрался в горы, на охоту. Приехал герцог Фойербергский с важным посланием, хочу показать ему, какая у нас здесь охота на серн. Может быть, присоединишься к нам?

Вильгельм повернул к отцу окаменевшее лицо с застывшей на ней всё той же зловещей улыбкой и сказал спокойно и равнодушно:

- Почему бы и нет, ваше величество? С радостью составлю вам компанию. А то ведь вам, ваше величество, нелегко будет тащить этого жирного герцога по горным тропам.

- И не стыдно тебе? - Король укоризненно покачал головой.

- Стыдно, ваше величество, ой, как стыдно быть вашим наследником! Но что поделаешь? Раз уж не суждено было мне родиться в крестьянской семье, приходится смириться с тем, что я подлец и обманщик. И противная Цецилия - лучшее наказание для такого червя, как я. Так что пусть приезжает, свадьба будет грандиозная!

- Слава богу, - вздохнул с облегчением король. - Слава богу, хоть так, цинично и саркастически, но ты всё же согласился со мною.

- Конечно, ваше величество, вы ведь всегда правы. Тешьте себя мыслью, что укротили своего непослушного отпрыска. - Он встал. - А сейчас прошу извинить меня, пойду переоденусь и подготовлюсь к увлекательной охоте на бесов.

- Каких ещё бесов?

- Пора бы уж привыкнуть к моей манере выражаться. Ваши уши, отец, залеплены придворной лестью и потому не слышат голоса разума. Пусть даже такого слабенького, как мой. Только не обижайтесь на своего непутёвого сына, о владыка страны льстивой глупости! Я ценю вашу заботу обо мне и приготовил вам столько сюрпризов!

Он ушёл, а король ещё долго стоял у окна, тщетно пытаясь истолковать сказанное принцем. Но не добился ничего, кроме головной боли.

***

- Постой, сынок! Может быть, подождём остальных?
Король с принцем добрались до узкой, но бурной реки, вырывающейся из пасти мрачного ущелья и пересекающей усеянную валунами долину. Берега реки соединяло упавшее дерево. Вильгельм вскочил на него и побежал, балансируя руками, как канатоходец.

- А что их ждать? - крикнул он. - Пока они доплетутся, пока слуги перетянут тушу герцога через реку, мы будем уже на месте!

- Но герцог ни за что не пойдёт по этому бревну! - крикнул король.

- Значит, он трус! - Вильгельм стоял на стволе дерева и вызывающе глядел на отца. - Что я вижу! Неужели и вы такой же, как тот мешок с салом? Или всё же в вас осталась хоть одна капля крови бесстрашного Генриха?

- Кто, я трус? - Король гордо выпятил грудь. - А вот я тебе сейчас докажу, что я настоящий рыцарь!

Принц проворно перебежал на другой берег, а его отец, перекрестившись, медленно, но уверенно пошёл всед за ним.

Когда же он достиг середины реки, Вильгельм вдруг испуганно воскликнул, указывая рукой в сторону ущелья:

- Смотрите, ваше величество! Это же сам сатана! Он приближается к вам! Берегитесь!

Король повернул голову туда, куда принц призывал его взглянуть, отчаянно замахал руками, словно крыльями, пытаясь удержать равновесие, а его сын продолжал кричать, и в его голосе слышались ужас и какое-то адское исступление:

- О боже! Как мерзко лицо владыки преисподней!

Перепуганный король наклонился на одну сторону, потом на другую, хотел было нагнуться, чтобы ухватиться за ствол руками, но не удержался и упал в воду.

Клокочущий поток, словно обрадовавшись добыче, поспешно понёс его, как кусок тряпки, крутя в водоворотах, швыряя на камни, поглощая и вновь выплёвывая.

Егеря и придворные, только что вышедшие из леса, увидев, что река уносит короля, побежали вниз по течению, размахивая руками и выкрикивая какие-то слова. Но принц не слышал их. Он застыл, глядя на беспомощное тело своего отца, уносимое безжалостной рекой. И страшная улыбка омрачала его красивое лицо.

***

В тронном зале их было трое: Вильгельм, Конрад и королевский нотариус. Первый сидел на троне, но не как величественный монарх, а на краешке, словно присел на минутку; второй стоял справа от сидящего, а третий - перед троном с кипой бумаг в руках.

- Итак, господин нотариус, - сказал принц, - всё ли вы сделали, что я вам приказал?

- Всё в лучшем виде, ваше высочество.

- Очень хорошо. - Вильгельм встал, подошёл к нотариусу и повернулся к Конраду:

- Послушай, кузен, я пригласил тебя не ради забавы. Тем более какие могут быть забавы в дни скорби по рано покинувшему нас монарху? Мы, верные прихлебатели его бывшего величества, должны неукоснительно выполнять освящённые историей ритуалы. Но я вижу, в твоём сердце, кузен, нет места для скорби...

- Как ты можешь...

- Брось, не надо притворяться перед тем, кто продал душу сатане...

- Что ты несешь? - воскликнул удивлённый герцог.

- Я несу тьму этому миру подлости и трусости, - спокойно ответил Вильгельм. - Но дело сейчас не в этом. Будь добр, милый Конрад, сядь на трон.

- Но...

- А если без «но»? Садись, тебе говорю.

Конрад нехотя подчинился.

- Вот так. А теперь я скажу тебе то, что смоет с твоей души все скорбные пятна, если таковые всё же проступили на ней. Слушай, кузен, и ликуй: я отрекаюсь от этого жёсткого, неудобного стула в твою, Конрад, пользу. Вот в этих бумагах - всё необходимое, чтобы ты не сомневался в своём нежданном счастье. Отныне ты - будущий король. Ну, как тебе мой подарок?

От изумления Конрад разинул рот и не мог ничего ответить. Поэтому Вильгельм продолжал всё так же небрежно:

- Но у меня к тебе одна просьба: подари мне королевский лес с Фазаньим лугом и Козьей горой впридачу. Вот договор. Подпишешь? - Он протянул ошеломлённому герцогу лист бумаги, а нотариус, взяв со стола перо, застыл в ожидании, когда герцог соизволит подойти и подписать.

- Если это не шутка, - сказал Конрад, - то я с превеликим удовольствием подарю тебе этот лес. - Он встал, неуверенными шагами приблизился к столу и, взяв у Вильгельма бумагу, внимательно её прочитал. - Значит, всё же не шутка. - Выхватив из руки нотариуса перо, он лихорадочным движением обмакнул его в чернильницу и поставил под договором свою размашистую роспись.

- Ну, что ж, кузен, оставайся с миром... вернее, с войной, правь этим вшивым государством, женись на пустышке Цецилии и будь счастлив. А я возьму сундучок с золотом и своего верного слугу Каспара и буду тихонько поживать себе на Козьей горе, откуда столица моей гибнущей родины - как на ладони.

Конрад поднял на принца горящие страстью глаза.

- Спасибо тебе. Ты правильно поступил. Если взглянуть на вещи трезво, какой из тебя король? Твёрдости тебе недостаёт, политического кругозора...

- Согласен, дорогой! - Вильгельм усмехнулся. - Да и Цецилию я терпеть не могу, а ты...

- Кто тебе сказал, что я женюсь на ней? - воскликнул возмущённый Конрад. - У меня есть уже на примете одна принцесса...

- А как же государственная необходимость?

- К чёрту советы твоего отца! Уж как-нибудь своим умом обойдусь.

- Вот это я и хотел услышать от тебя... от вас, ваше будущее величество. Теперь я спокоен за судьбу вотчины великого Генриха, будь она неладна. Прощай!

***

Вильгельм поселился в пещере старой вдовы, где недавно прятался Мартин.

Старушка была совсем слабой и вскоре отдала Богу свою добрую душу, а бывший наследник престола и его слуга продолжали жить в неуютной пещере, как лесные разбойники.

- Какой чёрт дёрнул вас, ваше высочество променять роскошный дворец на эту берлогу? - сказал как-то Каспар, когда после заката они сидели у огня, ожидая, когда зажарится на вертеле заяц.

- А я думал, ты помнишь моего друга, бедного Мартина, - ответил ему Вильгельм.

- Как же, помню, конечно.

- И что с ним стало, помнишь?

- Ох, и не поминайте, ваше высочество, это так грустно...

- А кто его убил, помнишь?

- К сожалению...

- Тогда что же ты спрашиваешь меня, почему я не остался там? - И Вильгельм рукой указал вниз, где в вечернем тумане тонул город.

- Потому что не понимаю.

- И продолжай не понимать, мой друг. Непонимание полезно для пищеварения.

Раз в неделю Каспар отправлялся в город, в лавку Йозефа, откуда приносил корзину съестного и много всяких новостей. Вильгельм слушал его и удовлетворённо кивал, потирая руки.

- Всё идёт, как надо, друг мой, - говорил он, когда слуга замолкал, исчерпав запасы свежих слухов.

Странным казалось Каспару это вечное «как надо». Ведь ничего хорошего в городе и стране не происходило. Конрад рассорился со всеми соседями, кроме своего тестя, вдадельца крохотного горного герцогства, и вскоре начал вести войны то с одним, то с другим и вконец запутался в этих раздорах. Дела в стране совсем разладились. Казна таяла на глазах. Пришлось обложить подданных дополнительными налогами, что вызвало восстания разорившихся крестьян. В довершение всех этих бед король Вердании вступил в союз с обиженными монархами и объявил войну глупому потомку великого Генриха.

Однажды утром Вильгельм проснулся от отдалённого грохота пушечных выстрелов. Выйдя из пещеры, он увидел, как горит и чадит город, где он родился и где едва не стал смиренным королём. И улыбка демона снова вернулась на его губы. Он глубоко вздохнул и сказал сам себе:

- Вот так свершается мщение попранной любви!

К нему подошёл Каспар:

- Ваше высочество, они же разрушат весь город!

- Разрушат, - пожал плечами Вильгельм.

- Но это же так несправедливо!

- Почему несправедливо? Одни наступают, другие обороняются.

- Но каково мирным жителям!

- А если бы Конрад победил Верданию, что бы сейчас делали эти твои мирные жители? Делили бы добычу, как стервятники. Но им не повезло, и теперь ограбят их.

- Но если бы вы стали королём, такого безобразия не было бы.

- Послушай, Каспар, если бы ты был умнее, ты бы не согласился прислуживать мне в этой пещере, а, оставшись там, внизу, женился на аппетитной вдовушке и сейчас метался бы по улицам, стараясь проскочить между пулей и пушечным ядром.

- Никак не понять мне мудрёных ваших рассуждений.

- Хорошо, что ты глуп, мой милый Каспар. В тебе живёт только любовь, не запятнанная грязными пальцами разума. Как же ты счастлив, мой друг! Ты сама жизнь, не понимающая, что перед нею стоит не молодой принц, а давно истлевший мертвец, висельник, погибший в то пасмурное утро...

- Опять этот ваш заумный бред. Пойду лучше разожгу огонь и приготовлю завтрак.

- Ступай, святой дурачок. А я буду мечтать о кудеснике, который, возможно, появится однажды и сумеет воскресить меня и вывести из этой темноты...