Я сидела возле компьютера, просматривая электронную почту. На улице лил дождь.
Даже не лил, это слишком громко сказано, так накрапывал, когда в окно постучали.
Я не поняла, откуда исходит звук и стала проверять свою аську, решив, что это подключился кто-то из моих «контактов». И только когда постучали во второй раз, обнаружила источник стука.
За окном, на высоте третьего этажа, в воздухе висел смуглый мальчик лет десяти с белыми крылышками (точь в точь такими, которые рисуют детишкам на открытках), смотрел на меня большими светло-серыми глазами и настойчиво стучал кулачком по стеклу. Несмотря на дождь на его белых перышках не было ни капли влаги, да и одежда, похожая на балетное трико телесного цвета тоже была совершенно сухая.
«Ну вот — подумала я — началось».
Недосыпание — страшная вещь, а я последние недели спала часов по пять. Писала рассказ, который выжимал из меня все соки, никак не хотел укладываться в литературные рамки и просто издевался надо мной.
Я зажмурила глаза, но когда их снова открыла, странный мальчик продолжал висеть все там же. Тут мой материнский инстинкт и доброе сердце не выдержали, и я бросилась к окну открывать — ребенок мокнет под дождем, а я тут размышляю.
Мальчик легко впорхнул в комнату и уселся на большой обеденный стол, стоящий в гостиной рядом с компьютером.
— Ну, наконец-то сообразила — проворчал ребенок — дождь ведь на улице…
— Ты кто? — пробормотала я, все еще не веря своим глазам.
— А то ты не знаешь… Что за глупые вопросы. Крылья видишь? Ангел я твой…
Что за окна у вас в Израиле дурацкие — продолжал ворчать мой гость — даже подоконников не делаете — сидеть негде. Что за примитивная архитектура?
Хорошо хоть отопление нормальное сделала, паровое, а то наставят обогревателей по комнатам или еще того хуже кондиционеров…
Видя мои медленно вылезающие из орбит глаза, мой гость добавил:
— А что я такого говорю? Вредно же это для здоровья и потом …мы, ангелы , тепло любим…
— Стоп. Разве ангелы существуют? А тем более еврейские? По-моему их нет?
— Как это нет? Эх, ну нельзя же быть такой тупой атеисткой. Хоть бы Тору почитала, деревня — скорчил гримаску гость.
— А как тебя зовут тогда?
— Ну, какая тебе разница, пусть будет Даниэль…
— А у меня так сына зовут — почему-то обрадовалась я.
— А ты думаешь, я не знаю — подмигнул ангел.
— Ну, хорошо, допустим, но что тебе надо? Зачем пришел?
— Мне? Это тебе надо. Зачем же столько времени ныла, плакалась, стишки жалостливые писала, и он состроил мне смешную рожицу.
— Ничего подобного. Я никого не звала и ничего не просила и, вообще, я не верю ни в тебя, ни в Него — тут я осеклась, поймав пристальный взгляд моего нежданного гостя.
— Ну, это ты зря. Я же вот тут перед тобой и, вообще, я не диспут теологический пришел вести…
Что за народ вы такой странный, женщины? Никогда ничего прямо не скажете. Все у вас сложно, запутанно. А я тут к тебе психологом не нанимался. И чего тебе не хватает? Муж хороший, работящий, непьющий. Дети нормальные. Не вундеркинды какие-нибудь, упаси господи, (при этом он посмотрел вверх на потолок). Работа приличная, квартира опять же… — он окинул взглядом гостиную. — Дизайна, конечно, никакого. Стили намешаны. Ну, так образование то у тебя не гуманитарное, да и вкус художественный отсутствует. Что это за картины, ужас?!
— Ну, ну… ты это, думай что говоришь — возмутилась я наглостью моего юного гостя.
— Я то, как раз думаю, а вот о чем ты думала, когда вдруг почти в сорок лет вообразила себя писательницей?
Кому нужно такое количество литераторов? Да и где ты была раньше? Сама же знаешь, что настоящие поэты и писатели рождаются несколько раз в столетие. Почему же вы все, графоманы, считаете, что именно вы и есть то самое настоящее? — продолжал ворчать злой мальчишка.
Это у тебя кризис среднего возраста. Сама же знаешь, ну почему я тебе это должен говорить. До сорока тебе еще почти год. Да и что вы женщины так зациклены на цифрах? Вполне симпатичная, стройная, выглядишь намного моложе. Глаза у тебя красивые, умные.
— Ага. Как у собаки, да? — машинально подхватила я.
— Короче, я тебе не психотерапевт, да и времени у меня немного — другие дела есть. Раз не можешь вслух произнести то, о чем плакалась ночами в подушку и на читателя выплескивала (он то чем виноват, бедный), я сам тебе скажу — ангел закинул ногу на ногу и снова состроил гримаску.
Ты же думала: ну почему нельзя повернуть время вспять, так чтобы после сорока оно пошло в обратную сторону, но только для тебя. Чтобы с каждым прожитым годом становиться моложе. Прожить столько же, сколько тебе отпущено, допустим еще тридцать лет, но умереть не в семьдесят, больной старухой, а в десять. Чтобы восполнить все, что недополучила, все, что прошло мимо. Гулять до утра на студенческих вечеринках, напиться вдрызг хоть однажды в жизни, влюбляться и крутить романы, страдать от измен, снова влюбляться и самое главное, писать ежедневно обо всем что чувствуешь, чтобы не забыть, не пропустить ни одного оттенка, ни одного полутона ушедшей молодости. Писать свои рассказы, пробиваться. Тем более что теперь у молодых есть такие возможности, которых не было у тебя. Хотя бы тот же интернет. Достаточно написать что-то стоящее и выложить в сеть…
Ну, так примерно? — спросил мой маленький мучитель.
— Да, — произнесла я почти шепотом.
— Так вот… Он согласен.
— Что согласен? Кто? — окончательно обалдев, промямлила я.
— Ну что с тобой? — разозлился ангел. Он прислал меня передать, что согласен выполнить твою просьбу. Более того, сказал, что твоя мечта сбудется — ты станешь известной, издашь несколько книжек стихов и рассказов и даже напишешь роман, который станет бестселлером.
— Нет, этого не может быть — глупая улыбка начала расплываться на моем лице также стремительно, как пятно вина расплывается на белой скатерти.
— Ох, как же с тобой трудно. Ну, если я говорю что, может, ты думаешь, что я вру? — ангел вздохнул глубоко по-старушечьи и добавил — Мы, ангелы, никогда не врём …почти…
Так вот все так и будет, но ты должна дать согласие. Подожди, не говори ничего. Есть еще одна вещь, которую Он просил тебе передать.
Помнишь, когда тебе было тридцать, ты попала в аварию? Тогда тебя спасло только чудо. И ногу, и тазовую кость тебе собрали по кусочкам.
— Ну, как мне такое не помнить. Я тогда полгода пролежала в больнице. И до сих пор нога болит к перемене погоды — заметила я.
— Тем лучше, что помнишь — неожиданно холодно произнес мой собеседник. Так вот… Он никогда не повторяется — и добавил — … в добрых делах.
— Что значит не повторяется? В каких делах?
— Ну что ты так плохо соображаешь сегодня, — возмутился ангел. Не повторяется, значит, не повторяется. То есть, когда тебе снова исполнится тридцать, ты опять попадешь в аварию, но чуда уже не произойдет. Вот и решай. У тебя есть пять минут. Извини, больше ждать не могу — у меня дела.
До меня стал доходить постепенно смысл сказанного, и тут я почувствовала злость. Ну, почему все в этом мире дается взамен чего-то? Почему моя мечта могла осуществиться только таким путем? Почему я должна была прожить еще всего десять лет вместо положенных мне тридцати? И их провести в борьбе, в попытках доказать себе и всем что чего-то стою.
Гулянки, романы, творческие вечера и богемные тусовки — это, конечно, здорово, ново, неиспытанно, а что будет с моей семьей, с мужем, детьми?

Я думала: как же так получилось, что всё, о чем мечталось в двадцать лет прошло мимо меня, промелькнуло как один день. И за все эти двадцать лет занятых борьбой за существование и благополучие своей семьи, ни разу не получилось остановиться, задуматься: а так ли я живу, а то ли это чего мне всегда хотелось?

Я все думала и думала и не заметила, как мой ангел взглянул на большие напольные часы с маятником, стоящие в гостиной, печально вздохнул, неслышно подлетел к окну, и даже не оглянувшись на меня, вылетел под дождь. Дождь все усиливался, он уже не накрапывал, а хлестал холодными струями по стеклу. Но ангелам это не страшно — их белые перышки не мокнут даже под самым сильным дождем.

2007