Отец склонился над большим круглым столом, застеленным картой мира. В левой руке он держал стакан из тончайшего хрусталя, в котором пестрели цветные карандаши, а ловкими движениями правой закрашивал на карте пятна, большие, малые и совсем крохотные. Время от времени он вынимал из кармана сюртука серый резиновый кубик и тёр им то или иное место, осветляя чересчур яркие краски. А иногда, поморщившись, и вовсе стирал пятно и тут же заштриховывал его другим цветом.

- Папа, а почему ты никогда не стираешь чёрные пятна? Их так много и они такие некрасивые и страшные.

- Слишком ты мал, сынок, чтобы понять мои задумки. Вот подрастёшь...

- Ты постоянно говоришь одно и то же: подрастёшь да подрастёшь!

- Ну, хорошо, попытаюсь объяснить. - Отец поставил стакан с карандашами на стол и опустился в плетёное кресло. Оно скрипнуло так протяжно и жалобно, что сын невольно протянул к нему руку и погладил старый, потёртый подлокотник. А отец откинулся на спинку и, обводя взглядом высокий свод, голубым мерцанием освещающий огромный зал лаборатории, заговорил тихим голосом:

- Понимаешь, сынок, каждый цвет означает нечто своё. Розовый - это исполнение детских мечтаний; красный - удача и уверенность в будущих успехах; жёлтый - деньги; синий - знания; пурпурный - власть... Ну, и так далее. А вот чёрный - это смерть.

- Смерть? А что это такое?

- Понимаешь ли, сынок, все существа, живущие на земле, рождаются, живут и умирают.

- Умирают?

- Ну, да, сердце останавливается, кровь перестаёт бежать по венам, мысли и желания испаряются и лёгким облачком поднимаются в небо. А тело снова превращается в прах, в землю.

- Это, наверное, очень больно? - Сын потрогал коленку, которую два дня назад ободрал, споткнувшись о корень дерева жизни и чуть было не расквасив при падении нос.

- Иногда это очень больно.

- Но это же плохо! Так не должно быть! Разве ты не можешь отменить смерть?

- Ты ещё мал, тебе не понять, что всё в мире взаимосвязано, и , если я отменю что-то одно, тогда придётся менять и всё остальное.

- Я и не хочу понимать такую несправедливость! Когда я вырасту, я буду бороться с нею! Я её задушу, растопчу, эту змею!

В ответ отец только покачал головой. С задумчивой улыбкой глядел он на сына, и тот смутился: наверное, опять он обидел отца. Никак не научится доверять ему. Сложно всё это: жизнь, вера, надежда, боль, а теперь ещё и о смерти узнал...

- Пап, прости меня, я не хотел...

- Ничего, сынок. Я понимаю тебя. Ты очень добрый и сострадательный, и я горжусь тобой.

- А та девочка, Ингрид, что живёт на берегу холодного моря, ты разрешишь мне сегодня посмотреть на неё? Она такая несчастная, мне её так жалко. Ночью я долго не мог уснуть, всё плакал, думая о ней.

- Хорошо. - Отец поднялся с кресла и снова склонился над картой. - Посмотри. Но в последний раз.

- Почему?

- Потому что ровно через четверть часа мне придётся закрасить её дом чёрным цветом.

- Что? Нет, папа, ты не можешь сделать это! Не трогай её!

- Увы, этого не изменить.

- Почему? - Из глаз сына потекли слёзы.

- Опять эти твои «почему». - Отец притянул к себе плачущего мальчика, обнял и стал гладить по голове. - Ну, потерпи, родной мой! Со временем ты узнаешь все мои премудрости, и твоё сострадание окрасится в цвета весенней радуги...

- Нет! - сквозь рыдания прокричал сын, уткнувшись лицом в живот отца. - В радуге нет чёрного цвета! Я ненавижу его! Я сотру его со всего мира! Моя ночь будет оранжевой, как плоды дерева жизни! Мои люди будут носить яркие одежды! И никто не умрёт! Ты слышишь? Никто!

- Эх, маленький глупышка! - улыбнулся отец.

- Помоги Ингрид, папа! Больше я тебя никогда ни о чём не попрошу, только ей одной помоги. Не закрашивай её чёрным!

Отец тяжело вздохнул, отстранил от себя мальчика и, опустившись перед ним на корточки, сказал:

- Никогда не зарекайся от просьб. И другим в них не отказывай. Но и не обещай того, что не в силах исполнить. Ты меня понял? А сейчас гляди на свою Ингрид. А завтра... - Он осёкся, сглотнул комок и продолжил менее уверенным тоном: - А завтра ты встретишься с её душой. И, если она согласится с тобой дружить...

- Папа, опять ты мне про души! Они же такие... как воздух, к ним даже не прикоснёшься. Как можно с ними играть? Вот если бы эта девочка попала к нам сюда вся, целиком, вот была бы радость! Я кормил бы её оранжевыми плодами, мы играли бы с нею в пятнашки, лежали бы на лугу, глядели на небо и мечтали о счастье всего мира...

- Не трать время, сынок. Осталось десять минут.

- Ладно, - смирился мальчик, стирая с щёк слёзы, - буду смотреть.

Отец взмахнул рукой - и перед глазами сына появилась хижина: тростниковая крыша, стены из неотёсанного камня. У одной из стен, на лавке, сидела девочка. Ветерок перебирал ей волосы соломенного цвета. Её лицо было таким бледным, а большие глаза, мерцающие болезненным блеском, такими пронзительно красивыми и несчастными, что сын невольно сжал руку отца.

- Что с ней? - прошептал он.

- У неё больное сердце. Через несколько минут оно остановится.

- Ей будет очень больно?

- Да, но совсем не долго. Она уснёт и проснётся в раю.

- Пап, но я же видел, как ты помог тому юноше, который молился тебе, и ты спас его...

- Иногда я могу вмешиваться, когда знаю, что моя помощь не изменит установленного хода вещей, а иногда я не имею на это права.

- Но почему не в этот раз?

- Долго объяснять, да ты и не поймёшь научных терминов, без которых объяснить строение мира просто невозможно. Скажу только вот что: я законодатель, понимаешь?

- Не совсем.

- Я учредил законы природы, развития общества и так далее. Я дал миру чёткую схему и определённый путь. Но если я написал правила, я и в ответе за них. Кому как не мне хранить их в неприкосновенности? Кто будет верить мне, нарушающему законы, то есть преступнику? Теперь ясно?

- Это как в игре в жмурки? Нельзя нарушать правила и подглядывать, пока считаешь?

- Точно. А теперь... Будешь глядеть на Ингрид до конца? Пора мне брать в руки чёрный карандаш...

- Прошу тебя, папа, ещё немного...

- Нет, дорогой мой, пора.

- Буду глядеть.

- Что ж, гляди. Учись настоящей жизни. - Отец вынул из стакана чёрный карандаш и склонился над картой, а сын не отводил взора от милого существа, понуро сидящего на лавке у каменной стены своего убогого дома где-то на окраине прекрасного, но такого жестокого мира, которого мальчик совсем не понимал.

Несколько движений карандаша - и девочка вдруг прижала руки к груди, на её лице застыл ужас, она сделала несколько глубоких вдохов, привалилась спиною к стене. Её руки бессильно упали на лавку и застыли.

- Прощай, Ингрид, - едва слышно прошептал мальчик и опустился на колени. - Я спасу тебя, обещаю! На зло всем запретам обещаю!

Отец нагнулся к сыну, поднял его и прижал к себе.

- Не плачь. Пройдёт время - и мир обязательно изменится. Верь мне. Ведь не стал бы я создавать вселенную, безнадёжно мрачную. Человечество должно пройти путь страданий и потерь, чтобы на собственных ошибках научиться беречь жизнь и счастье.

Он поставил мальчика на пол и снял сюртук.

- Что-то жарко. Пройдусь, пожалуй, по саду, посижу у прохладного ручья, подумаю. А ты бы тоже погулял, развеялся, поиграл с ангелами.

Он потрепал сына по голове и направился к выходу из зала.

Сын подождал, когда он выйдет, затем, сунув руку в карман отцовского сюртука, висящего на спинке креса, вынул оттуда кубик ластика. Придвинул кресло к столу, взобрался на него и стал искать берег холодного северного моря. Вот он! А вот и зловещая чёрная метка!

Оглянулся на дверь: никого. И принялся стирать пятно. Но, оказалось, что чёрный цвет не так-то легко удалить: резинка скользила по маленькому кружку, как по отшлифованному морскими волнами камешку, рассыпалась на мелкие крапинки, но никак не могла справиться с жутким знаком смерти.

Сын пришёл в отчаяние и заплакал. Одна слезинка упала на пятно - и - о, радость! - чернота начала поддаваться, посерела, побледнела и наконец сменилась яркой белизной.

- Я спас тебя, Ингрид! - воскликнул мальчик.

***

А в это время жители посёлка, что раскинулся на берегу холодного моря, собрались беспокойной толпой. В недоумении и страхе глядели они, как медленно исчезает дом Торбьёрна. Будто невидимая река смывает его камень за камнем, соломинка за соломинкой. Даже хозяин с женой, выбежавшие из дома и склонившиеся над сидящей на лавке дочерью, становятся прозрачными. И вот уже не видно ни их, ни лавки, ни Ингрид, ни дома - осталось пустое место, словно никогда и не было семьи храброго Торбьёрна. А ещё минута - и память о них стёрлась из сознания всех жителей.

Пожав плечами и смущённо переглянувшись, они разошлись по своим делам. И только собака, любимица Ингрид, долго ещё бродила вокруг родного жилища, сменившегося пустотой.

***

- Ты всё ещё здесь? Так и не сходил погулять? - Отец подошёл к креслу, на котором съёжился сын. - Ну, ладно, пора браться за дело. Что там у нас? - Он надел сюртук и подошёл к столу. - Та-а-ак! - Он медленно повернулся на каблуках и строгим взглядом пронзил испуганного мальчика. - Где моё чёрное пятно? Что молчишь, маленький проказник?

- Я спас Ингрид, - пробормотал сын.

- Спас, говоришь? - Отец опустился перед креслом на колени и сжал руками подлокотники, да так крепко, что они жалобно скрипнули. - Понимаешь ли ты, что ты натворил? Ты испортил всё моё мироздание! Всё! Ты нарушил один из основополагающих законов! Теперь каждый злодей может сказать, что я преступник и мне нельзя верить.

- Но я отменил смерть девочки! - возразил сын, отчаянно пытаясь понять, что плохого было в его поступке.

- Нет, не отменил - ты стёр с карты бедняжку Ингрид и всю её семью. Понимаешь? Теперь их нет, совсем нет, ни на земле, ни под землёй, ни у нас, на небе. Нет и никогда не было, даже в памяти предков, современников и потомков. Знаешь, что ты сделал? Стерев чёрное пятно, ты открыл проход, по которому беззаконие хлынет в мир, и я уже не смогу ничего сделать с ним, используя закон. История пойдёт по непредсказуемым путям, а я буду лишь наблюдать за развалом вселенной.

- Но я... - Мальчик задрожал от страха. - Я хотел... Прости меня... Значит, это конец света, о котором ты мне тогда рассказывал сказку?

Отец погладил его по голове.

- Да, мой милый, это конец. Придётся всё начинать с чистого листа... Хотя... Есть выход... Если ты согласишься спуститься на землю, тогда ты спасёшь мир. Но это так трудно...

- Я пойду, - решительно ответил сын, вдруг осознавший, что и от него зависит будущее.

- Есть одна девушка, добрая, разумная. Ты родишься из неё, пройдёшь путь человека, быстро повзрослеешь, поумнеешь, поймёшь, что такое жизнь и, надеюсь, больше не будешь требовать от меня невозможного. А потом вернёшься домой, как студент возвращается после окончания университета. Да, так, пожалуй, будет лучше и для тебя, и для мира. Я был бы не я, если бы не предусмотрел разные возможности...

- А там, на земле, мне будет так же хорошо, как и здесь?

- Нет, сынок, боюсь, там тебе не понравится. К тому же не развлекаться ты идёшь туда, а спасать мир. А в конце тебе...

- Что в конце?

- Нет, ничего, это я так...

- Что ты хотел сказать? Что мне будет больно?

- Давай об этом как-нибудь в другой раз поговорим, когда ты подрастёшь.