В доме без устали говорили, круглые сутки напролёт: включали на полную громкость телевизор, радио, гремели кастрюлями.
В доме постоянно клокотал закипающий чайник, рычал пылесос, гнусаво орали коты, обсуждались проблемы мироздания, неизбежность очередной революции, цены на бензин.
В доме пианино играло вальс, инфернально хихикал из телевизора Петросян, двери хлопали сами собой, а душ включался, когда хотел.
В доме умирали и рождались, непременно с криками и стонами, а иногда со звериным рыком – если утром кто-то рождался, то к вечеру непременно кто-то умирал. В доме чавкали едой, хохотали, плакали в ванной и дымили сигаретами в три часа ночи.
В доме съезжали по перилам лестниц, скрипели половицами, стучали ложками. Каждый день, в семь утра, пели гугнивым голосом, мимо нот:
- Be my, be my, be my little Rock’n’Roll queen!

В этом доме вдруг остановилось сердце. И всё замолкло. Больше здесь не было слышно ни звука. Всю жизнь я мечтала, чтобы в доме стало тихо. Чтобы никто не мешал мне думать свои умные мысли, рефлексировать, читать книги и рисовать в мечтах другую, идеальную жизнь.
«Да когда же вы все заткнётесь?» - говорила я каждый день, зажимая уши и пряча голову под подушку.
Но в доме остановилось сердце, и дефибриллятор уже не сможет помочь.
Я сижу в абсолютной тишине. Кажется, слышно даже то, как медленно оседают на предметах частички пыли. Пыль – это отмершая жизнь. Здесь осталась только она. Теперь я без помех могу обдумать любую свою идею, но все мои мысли сливаются в прямую линию кардиограммы, чтобы в конце концов резко оборваться. Эта тишина лишена благости, она разрывает мышцы и дробит кости, как колеса невидимого дорожного катка. Это тишина, когда зовешь своих любимых, а их уже нет.
Хлопните дверью. Пожалуйста, хлопните дверью. Включайте чайник, шаркайте тапками, играйте на арфе, на нервах, читайте кошке стихи Рембо. Пожалуйста.
…Я иду по пустому полю ночью, держа в руках кровавый комок, замотанный в полотенце. Он слегка подрагивает в моих руках, потому что дрожит все мое тело. Я выкапываю в земле глубокую лунку, осторожно кладу туда сердце и зарываю. Это все, что осталось от того, что было домом.
Каждый вечер я прихожу сюда. Я поливаю землю, удобряю, пропалываю сорняки. Но в основном просто сижу и разговариваю с чем-то невидимым глазу, как чудак или псих с воображаемым другом. Я зачитываю последние новости из газет. Я играю на гитаре. Я сочиняю на ходу истории, я разыгрываю по ролям пьесы. Я включаю свой маленький радиоприемник. Вчера я принесла в рюкзаке уличного кота – он немедленно удрал, с шипением оцарапав мне руку.
Я сделала себе бусы из монет и завела привычку задумчиво их перебирать.
Дети тычут в меня пальцами, перешептываются и убегают, едва поймав мой взгляд.
Я прихожу сюда поговорить со старым другом, прижавшись щекой к земле.

Однажды дождь шел три дня. Я пришла, когда земля высохла, и снова вышло солнце. Привычно достала из рюкзака свежую газету, радиоприемник и термос с чаем. И тут я увидела.
Увидела, что сквозь землю пробился первый росток: маленький, высотой со спичечный коробок домик, жить в котором могла бы разве что Дюймовочка. Я наклонилась, бережно проведя по нему рукой. Он был совсем как настоящий: с резными ставнями, зеленой крышей, большими окнами, выходящими в палисадник – заросли крошечных деревьев, окруженных забором. Я видела и малюсенькую полянку одуванчиков перед домом. И пушистого серого кота размером с ноготь, дремавшего на крыльце, свернувшись клубком. Это был сказочный домик, совсем не похожий на тот, в котором остановилось сердце.
Я легла на бок, приложив ухо к земле, и услышала из домика тихое, едва пробивающееся:
- You are the sun,
You are the only one…
Be my, be my, be my little Rock’n’Roll queen!

И еще один звук: глухие, пульсирующие, ритмичные удары, доносящиеся из недр земли.
Тук. Тук. Тук.