Я – оранжевый буйвол, танцующий смерть на останках своего прошлого. Я втаптываю его в грязь тяжелыми копытами, кровавые ошметки летят повсюду, алые капли стекают по моей морде, застилая взгляд.
Это мощное тело способно любить и убивать. Быть вихрем, огненной песчаной бурей. Я не чувствую ваши удары сквозь толстую шкуру. Вашим пулям и стрелам не пробить костяной щит у меня на лбу. Когда я мчусь по саванне, земля дрожит.
И если вы решили встать на моем пути, то у вас один выход – вознестись на небо, пока острые рога не вспороли живот, а тысячекилограммовая туша не превратила вас в месиво.
Но сегодня наше стадо в загоне, и я чувствую запах страха. Ужас каждого из нас стократно усиливается, становится общим, огромным, всепроникающим, как парализующий газ. Кажется, если ворота сейчас отопрут, и нам прикажут бежать что есть сил, чтобы спастись - мы уже не сможем двинуться с места. Отсюда не выбраться живыми. Люди с оружием окружают нас со всех сторон. Все хлопают в ладоши и кричат. Танцуют и бьют в барабаны. Сегодня жарко, и капельки пота на их коричневой, выдубленной коже кажутся мне кроваво-красными. Это праздник жертвоприношения.
Взмах мачете отсекает голову одному из нас. Но убийце не удается отрубить голову сразу, она повисает на лоскутах кожи и связках жил, и приходится нанести еще несколько неумелых ударов. Багровые брызги затуманивают мне глаза. «Воссияй, богиня!» – говорят они, танцующие в кровавом поту. Богиня воздаст каждому за его жертву. Будет обилен их урожай, будет полон их кошелек, будет плодородно чрево их женщин.
Личинки насекомых, от которых так безбожно чешется шкура, тоже чувствуют наш общий страх. Почему мы не можем быть насекомыми? Почему мы не можем быть, скажем, бабочками? Летать куда угодно, изящно парить в небе…
И вдруг мачете застывает в воздухе. Сотни оранжевых буйволов взмахивают пестрыми крылышками и взмывают в небо. Наша стая летит над Африкой, над саванной, дразня бескрылых львов, разинувших пасти от удивления.
Как ты будешь жить без мощного тела и костяного щита, способного перерезать горло врагу?
И как ты выживешь, не отрастив крылья?
Стаи буйволов-бабочек несутся над нами в закатном небе. Возможно, прямо сейчас. Возможно, вам рассказывали про них, но вы не поверили.
Они летят, чтобы танцевать смерть на растерзанных телах и раздробленных черепах своего прошлого. Они летят, чтобы танцевать жизнь, взмывая на пестрых невесомых крылышках в небо за секунду до того, как острое лезвие коснется их шеи.

…Я просыпаюсь от звона будильника. Пора в школу. Перед тем, как уснуть, я считала огненных буйволов, несущихся по саванне. И каждый раз число не сходилось. Кто-то из них успевал взлететь.
Мне тринадцать лет. Вместо завтрака я пришиваю заплатку к дырявому старому рюкзаку. На синей ткани нарисован красный бык с налитыми кровью глазами. Рюкзак слишком уродлив и огромен для меня. Он весь в заплатах – боевых шрамах. Это карта моих сражений.
Я слышу, как на кухне отчим кричит на мать из-за подгоревшей каши. Слышу плач, звуки ударов и звон битой посуды. Проходя мимо зеркала, провожу рукой по косам, но никаких кос нет – вместо них короткие рыжие вихры. Намного легче вырваться, если тебя не держат за волосы, намотав их на кулак.
Я достаю из-под подушки складной нож-бабочку и сую его в карман. Тихо, чтобы меня не заметили, выскальзываю из дома.
Дорога в школу лежит через заросший пустырь, на котором свалены в кучу несколько старых бетонных плит. Каждый раз я молюсь, чтобы той компании не было на пустыре. Но каждый раз они оказываются там. Все четверо. Их главарь в кожаной жилетке, с татуировками на лице и железной цепью, намотанной на кулак, давит тяжелыми ботинками пустые пивные банки. Ему скучно. Он прыгает на банках, бьет себя кулаком в грудь и издает боевой клич. Остальные подхватывают. Его торчащие во все стороны волосы напоминают львиную гриву.
Каждый день они отбирают у меня рюкзак, играют им в футбол, пока не надоест, а затем харкают в него по очереди. Они смеются над моим уродливым, тяжелым рюкзаком. Они требуют, чтобы я не смела больше проходить мимо них с этим нелепым, совсем не подходящим девчонке ранцем. Но я в долгу не остаюсь. Один раз я вцепилась зубами в руку вожака и висела на ней примерно минуту – ничто в мире не могло заставить меня разжать зубы. Ничто, кроме мощного удара в глаз. Багрово-синий фингал украшал мое лицо целую неделю. Одноклассники смеялись и перешептывались.
Я знала, что дальше будет только хуже. Теперь-то они точно не оставят меня в покое. А значит, ходить мне с синяками еще долго. Потому что от своего рюкзака я не откажусь.
Две недели меня не было в школе из-за гриппа. Я надеялась, что компания та переключится за это время на другую жертву. Надеялась изо всех сил, потому что сегодня вечером будет дискотека, которую я жду уже два месяца. Меня никогда не отпускали на дискотеки, но сегодня отчим уезжает в командировку, и мне удастся наконец пойти потанцевать с подружками. Нельзя портить лицо синяками. Нет, только не сейчас. Сегодня ничто не сможет мне помешать.
Я приближаюсь к ним. Главарь, завидев меня, довольно оскалился, предвкушая развлечение. Он посылает мне воздушный поцелуй и призывно машет цепью. На пустыре влажно и пыльно, что-то сгущается в воздухе, будто вот-вот начнется дождь. Только он не начнется. Я замедляю шаг. Компания спрыгивает с плит и направляется в мою сторону. Бежать поздно.
Вдруг я слышу жуткий крик. Мальчишки разбегаются во все стороны, их лица белы от ужаса. Все происходит мгновенно. Я вижу лишь столб пыли, непонятно откуда взявшийся. Мое сознание парализовано, но ноги сами несут меня прочь отсюда, через пустырь, через столб пыли, мимо бетонных плит, забрызганных кровью, мимо главаря, лежащего в траве с распоротым горлом.

Я танцую в пульсирующих разноцветных отблесках цветомузыки, создаваемой тысячами зеркальных граней огромного светодиодного диско-шара. Красные, синие, золотые отблески. Они похожи на брызги. Я вспоминаю пятна крови на плитах. И слова трех напуганных мальчишек, которые обсуждала сегодня вся школа – кто-то крутил пальцем у виска, а кто-то списывал все на последствия сильнейшего шока. Ведь речь вернулась к ним далеко не сразу.
На мне золотистый топ, расшитый блестками. Его одолжила подружка, только на этот вечер. Он сияет, и я чувствую себя диско-шаром. Я преломляю свет, и все вокруг танцуют в моих отблесках. У меня никогда не будет такого прекрасного сверкающего топа – отчим убил бы, если б увидел. Но сейчас-то он у меня есть, и сейчас я танцую. Синий рюкзак с быком валяется в углу.
Мальчишки сказали, что все произошло слишком быстро, и они не успели ничего понять. Все, что они видели – это стадо оранжевых буйволов, из-под чьих копыт вздымались столбы пыли. Огненных буйволов, взмывающих вверх на прозрачных золотистых крыльях.
- Они просто улетели, - говорили мальчишки. – Они улетели.

На танцполе становится жарко. Внезапный порыв заставляет меня подняться на сцену. Я поворачиваюсь спиной к разноцветной толпе. Поднимаю руки вверх и падаю прямо на них. Толпа с ревом подхватывает меня. Множество рук не дают мне упасть. Закрыв глаза, я представляю, будто лечу над ними – несколько секунд, пока ноги снова не коснутся пола.