Мой воображаемый кот не умеет умирать. Но иногда хочет.

Он закатывает зеленые глаза и фыркает мне в ухо. Ты прав, кот. Жить с нищим полоумным стариком-мизантропом – та еще забава. Ты, кот, потерпи маленько.

Воображение – это все, что у меня осталось. Отчасти из-за него мне суждено одинокое доживание в ветхой избе. Но оно же – единственное, что поддерживает во мне огонь.

Иногда мне нужно выбираться из дома – покупать хлеб и лекарства. Мои ноги с трудом двигаются, поэтому каждый такой поход я превращаю в диковинное путешествие. Зову с собой свое воображение.

В лачуге ужасно холодно. Сейчас конец сентября, мягкая и теплая осень, но я теперь мерзну даже летом – стариковская участь. Я лежу в плотном коконе из драных одеял, старого ватника и прочей ветоши, пахнущей сыростью и смертью. Возникает соблазн осторожно скатиться с кровати, не нарушая кокона, выкатиться в дверь и катиться себе до самого магазина. Но воображаемый кот, распластавшись на выщербленных половицах и высунув язык, снова притворяется мертвым. И я, чертыхаясь, вылезаю из убежища и, прихрамывая, иду к коту – дать симулянту живительного пенделя. Ты надоел, кот, честное слово. Запомни: дед безумен, но не глуп.

После того, как встанешь с кровати, становится уже легче. Первый шаг сделан.
Из комнаты мы с котом попадаем в крошечную темную прихожую. Здесь пахнет канализацией и еще чем-то гадостным. Но вдруг прихожая начинает стремительно увеличиваться в размерах, превращаясь в огромное, светлое книгохранилище со множеством стеллажей. Я хватаю книги за их яркие корешки, страницы шуршат под моими скрюченными пальцами, а запах!.. О Боже, запах книг, за него можно душу отдать – да никто не возьмет.
Это вся моя огромная библиотека, который я гордился. Книги, которые я любил читать. И книги, которые написал сам. Верите или нет: не осталось ни одной.
Мои книжки годились только на то, чтобы растопить ими печь. Но разве это мало?.. Большинство людей и для такого не годятся.

Кот рядом, смотрит в каждую раскрытую книгу внимательно и сосредоточенно. Он не умеет умирать - а вот читать, кажется, умеет.

Наконец, котяра чихает и выскакивает наружу. Я следую за ним. На улице я делаю глубокий вдох. Выйти из дома – испытание на прочность. Дверь не закрываю: в моем склепе не ждут гостей в субботу. Да и в остальные дни тоже.

Почти не удивляюсь, обнаружив запутавшийся в ногах земной шар. Сегодня он превратился в клубок, с которым играет мой воображаемый кот. Я вижу, как клубок разделяется на отдельные нити – реки, железнодорожные пути, линии электропередач… И все это спутывается одним движением пушистой лапки, все переворачивается с ног на голову. Я вижу, как земля меняется местами с небом…
Но все это было лишь видением – есть только жалкий я, барахтающийся на земле: снова зацепился одной ногой за другую.

Я плетусь по тропинке, устланной рыжими листьями, длинный вязаный шарф волочится сзади. Он весь в дырах и потихоньку распускается, и я уже не помню тепло связавших его рук. Но я улыбаюсь черными пеньками зубов.

Мы почти дошли до угла – целый километр, между прочим – как вдруг мой призрачный зверь застыл на месте. Тело напряглось, уши торчком. Мы изумленно наблюдаем, как большие изумрудные коты несут в зубах оранжевую рыбу, трепещущую золотистыми прозрачными плавниками. Мой кот издает истошный вопль зависти. «За что? – будто хочет возопить он. – О, боги, боги! Эта волшебная рыбина досталась не мне! Разве я недостаточно изумруден? Или недостаточно кот?..»
Усатый зверь выбирает кардинальный способ избавиться от едва зародившегося комплекса неполноценности: он срывается с места, впивается зубами в рыбу и уносится прочь. Я, забористо ругаясь, пытаюсь остановить проныру, но куда мне, старику…
- Э, дед, дед, отдай-ка воблу, ты куда ее понес?
…Мужики, потягивающие пиво на завалинке, смотрят на меня удивленно и насмешливо. Рядом с ними расстелена промасленная бумага, пахнущая копченой рыбой. Они неспешно смолят папиросы, закатав рукава своих зеленых свитеров.

Я разжимаю руки, и рыба падает на землю.

Да подавитесь, сынки. Зубов-то у деда все равно не осталось.

Мы с котом бредем дальше, мимо колонки с водой, заворачиваем за угол. Ничего страшного, что я теперь ворую воблу. По сравнению со всем остальным, что про меня говорят – это сущий пустяк.

И вот я уже в магазине. И тут, у самой кассы, я забываю, что именно собирался купить. Очередь за мной начинает волноваться. А я вижу только целлофановые рты, тянущиеся ко мне отовсюду. Они хотят меня проглотить. Кот рычит и бросается на них, но он один, а их – тысячи. Я закрываю лицо руками и плачу.

Громовой голос продавщицы заставил меня вздрогнуть. Хищные целлофановые рты исчезли так же внезапно, как и появились. Я купил хлеба, картошки, и пообещал себе: на обратном пути – никаких приключений. На сегодня нам с котом хватит.

… до дома я не дошел совсем немного. Очнулся валяющимся посреди поля. Я чувствовал боль. Горячие алые маки, растущие из моего тела, не оставляли надежды.

Могу ли я еще подняться? Хватит ли мне сил доползти до дома? Воображение, поддерживающее во мне огонь, когда-нибудь раздует его до размеров пожара, в котором я сгорю вместе со своей немощью, одиночеством и богатым внутренним миром. Я уйду вслед за своими книгами. Но будет ли это сегодня?..

Я обрываю стебли маков, которые растут сквозь меня, выдергиваю их с корнем, но растут все новые и новые. Я не успеваю с ними справиться.

Вдруг я слышу откуда-то издалека мяуканье. Будь я проклят, но в нем явственно слышно: «Дурак ты, дед».

Кот во всю прыть несется ко мне через поле. Еще секунда – и он яростно вырывает зубами из земли эти проклятые маки, не дающие мне встать, он шипит на них и рвет, отплевывается и бьет их лапой.

С огромным трудом я поднимаюсь на ноги.

Мой воображаемый кот - хитрый. Он только притворяется, что не умеет умирать. Тянет время. Иначе ему и меня, неразумного, придется этому научить. А ему очень не хочется…