Два часа за рулём. Как же я устал! Нет, не крутить баранку устал я, а долго находиться вместе с семьёй. Обычно я неделями не появляюсь дома. Работа у меня такая, собираю в горах образцы минералов, а затем с одержимостью маньяка исследую их в лаборатории университета. Это моя настоящая жизнь. А семья - лишь приложение к страсти учёного. Удаётся, правда иногда видеть и слышать их всех вместе за завтраком, когда часовая стрелка торопит бежать на работу, или за ужином, когда мысли в голове наскакивают друг на друга, переплетаются умирающими змеями и проваливаются в сумрак полусна.

Жена, конечно, недовольна моим образом жизни, дети же, как мне кажется, давно смирились с тем, что у них всего половина отца, да и та скорее похожа на заблудившегося в мозговых извилинах пациента психиатрической клиники, пережившего ретроградную амнезию. На любой их вопрос, на любое замечание я отвечаю долгим задумчивым взглядом, не понимая, что от меня хотят, а затем бурчу что-нибудь невпопад.

Очень мне не нравится, что мои родные не хотят ничего знать о красоте минералов и процентах сульфидов или хлоридов в образце древней осадочной породы. Единственное, что зажигает в их глазах свет любопытства, это упоминание о присутствии в том или ином месте золота или платины. Почему всем так интересны именно эти, по сути, скучные, туго вступающие в реакции металлы? Никогда этого не понимал. Ценность золота я считаю явно завышенной. Куда увлекательнее изучать железо или магний в вулканических породах или в окаменевшем иле, которому уже полмиллиарда лет.

Да, трудно понять мою семью, нелегко общаться с людьми, далёкими от смысла всей твоей жизни, от храма твоего божества. Но обычно, когда приходится слушать болтовню сразу троих - дочери, сына и жены, я знаю, что ещё несколько минут этой пытки - и я улизну на работу или, если меня терзают вечером, лягу спать. Но сегодня не повезло мне особо: нужно везти семью к матери Энн, моей тёще. Всё-таки уговорила меня моя супруга взять отпуск и провести его в пыточной камере семейного быта.

Я не преувеличиваю. Сами посудите: на заднем сидении Питер (ему всего семь) и Джулия (ей уже девять) то поют дикие песни какой-то безумной рок-группы, то вдруг начинают драться, царапаться и реветь так, как не ревут обезьяны, не поделившие фиговое дерево. А сидящая справа от меня Энн то и дело оборачивается к ним и истерическим голосом требует тишины и порядка. А я кручу баранку, чувствуя себя рабом, привязанным к креслу водителя. Когда же Энн обращается ко мне, я стараюсь лишний раз не глядеть на неё. Почему? - спросите вы. - Ты же, Дональд Картер, её муж. А вы бы хотя бы мельком взглянули на мою супругу - тогда бы вы согласились со мной: созерцать это воплощение дородности - занятие малоприятное.

Почему же ты, Дональд, женился на ней? - спросите вы. А я отвечу вам так: когда-то она была худенькой до прозрачности, кожа да кости, то есть в моём вкусе. После же появления на свет Джулии её начало распирать в бёдрах и бюсте, а когда она родила Питера, то в объёме стали расти все её внешние, и, полагаю, также внутренние, органы. Она стала ходить, как утка, завёрнутая в десять одеял, у неё появилась одышка, а видеть её голой невозможно без содрогания, тошноты и молитвы.

Вы думаете, я не пытался поговорить с нею, убедить её в том, что лишний вес вредит не только её здоровью, но и моим эстетическим пристрастиям, да и детям она своим обжорством показывает дурной пример? Ещё как пытался! То мягко, с осторожностью кота, подбирающегося к мышиной норке, то решительно, вооружившись научными доводами, то гневно, взывая к её совести, - ничего не помогает. Вот я и зациклился на работе. Геохимия стала моим убежищем от семьи, где жена плюнула на себя и меня, а дети - на попытки матери привести их к общему знаменателю послушания. И я понимаю этих маленьких разбойников: как можно слушаться человека, который не властен над своим чудовищным чревоугодием?

Я, конечно, тоже виноват в их разболтанном поведении: наверное, они улавливают моё презрительное отношение к Энн и, подражая мне, тоже в глубине души презирают её. А ведь эту женщину жалеть надо. Впрочем, кто сказал, что мне её не жалко? Жалко, а как же? Ведь я привык к ней, да и любил когда-то. Но её нежелание идти навстречу не только мне, но и своему гибнущему здоровью способно погасить самое пылкое чувство. Хотя, если честно, мои чувства давно ушли из семьи и поселились в верном моём альпенштоке и в лабораторных колбах и пробирках.

Мне кажется, Энн такая потому, что её отец был алкоголиком и, несмотря на мольбы жены одуматься, не оставлял своей пагубной привычки, мучая себя и всех родственников до тех пор, пока не сгнила его многострадальная печень. Не хотел он слышать никого, оглушённый мерзкой своей страстью. Вот и моя супруга вынесла из несчастного детства упрямство самоубийцы. А я и Питер с Джулией - всего лишь заложники её равнодушия.

Но довольно об этом. Хотя о чём же ещё размышлять, когда уши твои терзают двое баловников и их безвольная мать? Не о птичках же, не о цветочках. Приходится, сжав зубы, чтобы не вылить на жену всю скопившуюся в сердце жёлчь, крутить проклятую баранку проклятого семейного «форда», кредит за который, кстати, ещё не выплачен.

До Монте Бланко ещё полтора часа езды. Выдержать бы, не сорваться. Детей я не осуждаю, мне ясна причина их непослушания: почти полное отсутствие отца и слишком много нервной, но слабой матери. Энн я тоже понимаю, но никак не могу смириться с её лишним весом. Я сказал «лишним»? Ха-ха! Даже настроение поднялось от этой невольной шутки. Не лишним, а супер-гипер-чрезмерным! Нет такого прилагательного, каким я мог бы описать её колышущиеся телеса. А видели бы вы её живот! Ей на пляже можно загорать в чём мать родила, всё равно никто под этим обвисшим пузом ничего не разглядит. А ноги! У слонихи они тоньше и стройнее. Вот и представьте себе, что я чувствую, когда ей хочется приласкать меня в постели. Поэтому ночевать предпочитаю в лаборатории.

Всё, теперь точно хватит об этом. А то во мне проснётся человекоубийца. А ведь по природе я мягкий, добрый и даже застенчивый. За эти качества Энн меня и полюбила. По крайней мере, так утверждает она. Вот опять скатываюсь к размышлениям о ней.

Почему я не ухожу от неё? Кто его знает! Я совсем запутался. Слишком долго прятался от решительных поступков, ожидая, что всё само развяжется и рассосётся.

- Мама, папа, смотрите, заправка! - прервал мои размышления Питер, выскользнув из-под Джулии, пытающейся задушить его за то, что он обозвал её страшилой.

- У нас полно ещё бензина, - неуверенно ответил я, зная заранее, что Энн обязательно приспичит заглянуть в кафе. Или она заставит нас троих купить ей целый пакет всякой еды, так как трудно ей выбираться из машины - в последнее время у неё что-то разболелись ноги. Ещё бы им не болеть! Как-то я сказал ей, что она - штангист, который с утра до вечера таскает на плечах штангу, поднятием которой завоевал золотую медаль на олимпиаде. Вы думаете, её впечатлило такое сравнение? Ничуть! Она просто назвала меня сухарём, неспособным понять тонкие чувства ближнего.

Так оно и случилось: я вынужден был остановиться на заправке, и Джулии, Питеру и мне пришлось идти за покупками. Когда же мы снова тронулись в путь, я должен был слушать чавканье Энн, поглощающей мучное, жирное, сладкое и солёное и запивающей всё это яблочным соком.

Не успели мы отъехать от заправки на милю, как пришлось нам остановиться - дорога была забита длинной вереницей стоящих машин, выстроившихся в два ряда.

- Что за чёрт! - удивился я. - В честь чего здесь такая пробка?

- Наверное, впереди серьёзная авария, - пробубнила жена, впихивая в рот половину чизбургера, - то ещё зрелище!

Я воспользовался случаем и выскочил из автомобиля:

- Пойду узнаю, в чём там дело.

Джулия и Питер последовали моему примеру, несмотря на то что Энн закричала на них: «А вы куда?» - расплёвывая по салону куски пережёванного сэндвича. Но ни я, ни дети не обратили на её недовольство ни малейшего внимания. Питер схватил меня за руку, а Джулия, считающая себя взрослой, шла рядом, гордо подняв белокурую голову.

Однако спросить о происшедшем было не у кого - все автомобили оказались пустыми. Так что нам пришлось идти около четверти часа, прежде чем мы приблизились к людям, столпившимся по обе стороны дороги.

- Что случилось? - крикнул я в возбуждённо гомонящую толпу.

Худой, жилистый мужчина лет шестидесяти в гавайской рубахе, джинсовых шортах и ярко-красной бейсболке обернулся и ответил мне:

- Невероятное событие! Дорога кончается обрывом.

- И широкая пропасть? - спросил я.

- Пропасть? - Старик снял бейсболку, почесал затылок и снова её надел, всё это время не отрывая от меня задумчивых глаз. - Это не пропасть! Это край света!

- Какой ещё край света?

- А вот вы подойдите туда и убедитесь. Только детишек не пускайте, а то ведь, если упадут...

- Нет, папа, мы тоже хотим посмотреть! - заканючил Питер, повиснув у меня на руке.

- Ничего с нами не случится, - заверила меня Джулия.

- Ладно, пойдём, только чур держаться за меня. Ни на шаг не отходить.

Джулия ухватилась за другую мою руку, и мы стали протискиваться сквозь толпу. И вдруг я остановился, поражённый тем, что увидел: дорога действительно словно была обрублена гигантским топором, а дальше перед нами не было ничего, если не считать неба, голубого, безоблачного.

Холодея от ужаса, я заглянул вниз, но ничего, кроме отвесного обрыва, убегающего в небеса, не увидел. Казалось, будто кто-то отрезал ту часть планеты, на которой находились мы, а другую просто выбросил за ненадобностью.

- Вот это да! - воскликнул Питер, прижавшись ко мне. А Джулия молчала, но и в её глазах, когда она вопросительно глянула на меня, я прочитал страх.

- Ладно, пойдём обратно, - сказал я, не в силах объяснить себе причину этого невероятного явления. - Здесь опасно стоять. Вдруг земля дальше начнёт осыпаться.

- Но это невозможно, - простонала Джулия, когда мы, выйдя из жужжащей толпы, двинулись в обратный путь, к своему «форду».

- Невозможно, говоишь? - нервно хихикнул я. - Как видишь, всё возможно. Мы были свидетелями чуда. Хотя я тоже считаю всё это нелепым и невозможным.

К сожалению, на этом жуткие чудеса не закончились. Вновь нам пришлось остановиться, вновь я был потрясён и потерял всякую способность рассуждать здраво - перед нами зияла такая же пустота, какую мы оставили позади.

- А где наша машина? - жалобно проговорила Джулия, крепко обняв мою руку.

- А где мама? - пропищал Питер.

- Боже ты мой! - только это и смог я выдавить из себя и стал лихорадочно озираться по сторонам в поисках нашего «форда».

- Неужели... - сказала Джулия и заплакала. Глядя на неё, залился слезами Питер.

- Нет! Не хочу! Я боюсь! Где мама? - заверещал он.

- Не плачьте, - пытался я успокоить детей, хоть и сам дрожал, как заяц, перед самым носом которого вдруг возник голодный волк. - Сейчас мы всё выясним. Видимо, свою машину мы уже миновали и просто не заметили её.

Я не верил в то, что говорил. Детям, скорее всего, мои слова тоже не показались убедительными, и всё же они немного притихли и, когда мы шли обратно, вглядываясь в каждый автомобиль, они лишь тихонько всхлипывали, а Джулия время от времени шептала:

- Этого не может быть, не может и всё тут. Это, наверное, сон. Просто мы должны вовремя проснуться - и тогда...

Что было бы «тогда», она не договаривала и всякий раз, оборвав свою мысль, крепче прижималась ко мне.

Так мы вернулись к людям, которые уже не стояли толпой, а расселись на опушке леса, причём расположились более-менее ровными рядами, вдоль которых ходил тот старик в красной бейсболке, который объяснил нам причину пробки. Он что-то спрашивал у каждого из сидящих и что-то записывал в блокнот.

- Там тоже обрыв! - крикнул я людям, указывая в сторону, откуда мы шли.

- Мы знаем, - ответил старик, подходя ко мне. - Кстати, разрешите представиться: Рон.

- Простите, это имя или фамилия? - не понял я.

- Скорее, псевдоним. Зовите меня просто Рон.

- А я Дональд Картер.

- Отлично, Дональд. Присоединяйтесь к нам. Я тут провожу опрос, чтобы понять причину постигшей нас... не хочется произносить слово «катастрофа»... Скажем так, причину неприятности.

- И как полученные вами сведения могут разрешить эту загадку?

- Об этом позже. А пока прошу вас ответить на несколько вопросов.

- Хорошо. - Пожав плечами, я сел на траву. Питер и Джулия расположились рядом.

- Это ваши дети?

- Мои.

- А где их мать?

- Боюсь, она осталась в машине, а машина - там, по ту сторону обрыва.

- Куда вы направлялись?

- В отпуск, к тёще.

- Спасибо за ответы.

Старик обратился к остальным людям (всего нас было человек сто, не меньше):

- Прошу вас не расходиться. Скоро явятся разведчики, и мы выясним, раскололась ли земля к югу и северу отсюда. По правде говоря, я и без них уверен, что и там такие же обрывы. Поэтому считаю необходимым продолжить расследование до их прихода. Итак, дамы и господа, поднимите руку, если ваш ответ на следующий вопрос будет положительный. А вопрос такой: стали бы вы рисковать жизнью ради своих близких? Или хотя бы отдали больному родственнику для пересадки орган, ну, например, почку, часть печени и так далее?

Я посмотрел на Питера, потом на Джулию и вдруг понял, почему не могу уйти от жены: из-за них, только из-за них! Пусть я редко их вижу, почти с ними не общаюсь, но они истинные мои сокровища. А, как сказано, там где сокровище твоё, там и сердце твоё.

И я решительно поднял руку, оглядев при этом сидящих на поляне людей: никто, кроме меня, руки не поднял.

- Так! - воскликнул Рон, и на его просиявшем лице расползлась довольная улыбка. - Спасибо всем вам за сотрудничество...

- А вы кто такой? - спросил его кто-то из сидящих.

- Терпение, дамы и господа! Сейчас я всё вам объясню. Я психолог, психотерапевт и магистр оккультных наук.

- Взрывная смесь, - заметил парень в заднем ряду, и многие встретили эту шутку смехом.

- Да, сочетание сильное. - Казалось, Рон ничуть не обиделся на замечание парня. - И именно мои знания в этих дисциплинах помогли мне понять, что же с нами произошло.

- И что произошло? - выкрикнула девушка в пёстром купальнике.

- Сейчас вы всё узнаете. Думаю, объяснения мои будут исчерпывающими и ни у кого не вызовут сомнений, поскольку это единственно возможные в данных обстоятельствах логические выводы. Итак, дамы и господа, мы выяснили, что все вы, попав сюда, оставили там, за пропастью, своих родных и близких. Только Дональд прибыл сюда вместе с детьми. Но и этому есть объяснение. Дело в том, что все вы равнодушны к судьбе родственников и друзей, оставшихся там. Никто из вас не выказал готовности пожертвовать ради них жизнью или здоровьем. Скажите, Дональд, вы же имели в виду своих детей, когда подняли руку, ведь так?

- Именно так, - ответил я.

- Готовы ли вы рисковать ради оставшейся в машине жены?

- Ну... - Я задумался. - Пожалуй что нет.

- Спасибо. Этого ответа я и ожидал. Вот что произошло с нами, дамы и господа: поскольку мы жили во лжи и самообманах, не любя, а зачастую ненавидя своих близких, то нас от них отрезали насильно.

- Кто мог отрезать от планеты целый кусок? - перебил Рона полный господин в ковбойской шляпе.

- Этого мы не знаем, - ответил ему Рон. - Да и узнать, скорее всего, никогда не сможем. Единственное, что должно быть нам известно, это наша разобщённость.

Из лесу вышли двое.

- А вот и разведчики с юга! - Рон махнул рукой, подзывая пришедших. - Ну как, далеко до обрыва?

- Полчаса ходьбы, - ответил один из них.

- Что и требовалось доказать. - Рон удовлетворённо потирал руки, торжествующим взором окидывая сидящих людей. Значит, я прав. Мы отрезаны от мира.

- И что нам теперь делать? - встревоженно спросила женщина средних лет в изящном костюме и шёлковом платочке.

- Делать выводы из прошлой жизни, из неудавшейся своей жизни. Да-да, дамы и господа, мы все неудачники, упустившие своё счастье. Мы не просто попали на остров среди пустого неба - мы получили шанс исправиться.

- Что вы несёте! - Парень, назвавший Рона взрывной смесью, вскочил на ноги и в растерянности оглядел собрание. - Мы что, бандиты, попавшие за решётку? И за что? Лично я всегда поступал по совести.

- Успокойтесь, молодой человек, - невозмутимо произнёс старик. - Прошу вас проявить ещё немного терпения. Сядьте. Вас, кажется, зовут Винсентом, я прав?

- Ну, - ответил парень.

- Так вот, Винсент, ваше возмущение неуместно в положении, в котором мы все оказались. Мы, конечно, можем разбежаться по этому клочку земли, а затем искать себе общество, друзей и любимых. Так мы делали там, в большом мире. Но если мы хотим не просто сохранить в целости наш остров, назовём его так, но и в будущем расширить его до состояния нормальной планеты, нам придётся постараться.

- Так объясните, наконец, что нам делать! - воскликнул Винсент, усевшись на своё место.

- Как раз этим я и занимаюсь. Пока мы чужие друг другу: не друзья, не любимые - мы создаём в атмосфере рыхлое психическое поле, бессильное повлиять на нашу судьбу и на этот мир. Но когда между людьми появляются связи: дружба, доверие, любовь - на положительном полюсе и ревность, зависть и ненависть - на отрицательном, возникает напряжение, называемое в физике разностью потенциалов. Да, именно так, дамы и господа, как и в физике, в психологии действуют похожие законы. Нам кажется, что наши мысли и дела не имеют большого значения, если это не великие научные открытия или не войны. Но это заблуждение. Мы с вами мощные динамо-машины, приводимые в действие противоречивыми чувствами. Кстати, ложь, с помощью которой мы привыкли решать свои трудности - сильнейшая сила. Она вступает в столкновение с любовью и доверием, да и просто с верой и порождает психические бури и ураганы. Впрочем, мощные возмущения ноосферы может вызвать любая недобрая мысль.

- Боже мой, сколько слов, а вывод нулевой! - сказал толстяк в ковбойской шляпе.

- А я всё поняла, - возразила ему молодая женщина с печальным лицом.

- И я! Я тоже! - послышалось со всех сторон.

- Я рад, что был услышан, - продолжал Рон. - И всё же для тех, кто не понял меня или сомневается, скажу: впредь, завязывая отношения друг с другом, старайтесь видеть в ближнем своём самого себя, не меньше. Мы не должны тесно общаться с друзьями и соседями, если не готовы принести себя в жертву ради них. Только так мы выживем. Если, конечно, не хотим быть свидетелями конца света. Не чувствуете себя в гостях у соседа как дома - держитесь от него как можно дальше. Назвали ближнего врагом - ищите врага в себе, он, наверняка, сидит там и управляет вашими мыслями, желаниями и действиями. Эгоизм в наших условиях - сильнейший яд, кислота, способная разъесть наше будущее и оставшийся нам клочок земли.

Внезапно встал солидный господин в дорогущем синем костюме и лакированных ботинках.

- Прошу внимания! - обратился он к собранию. - Я узнал этого субъекта, этого Рона. Кого вы слушаете? Его же пятнадцать лет назад судили за убийство жены. Его зовут Алексис Вудстоун, никакой он не психолог. Всю жизнь проработал уборщиком в каком-то министерстве. Я прав, мистер Вудстоун?

- И да, и нет, - невозмутимо произнёс Рон.

- Как это понять? - раздались голоса.

- А вот так. Да, меня судили, но я был оправдан. Моя жена покончила жизнь самоубийством...

- А по какой причине? - прервал его человек в синем костюме.

- Потому что я изменял ей.

- С кем же, позвольте узнать?

- Со своей падчерицей, то есть с её дочерью.

- Видите? - Человек в синем костюме явно торжествовал.

- Не спешите осуждать меня! - Рон не терял самообладания. - Дело в том, что мы с Анджелой полюбили друг друга. Я долго избегал её, но в конце концов она настояла на своём. После смерти матери она уехала, чтобы избежать позора... Она пережила мою жену ненадолго: у неё обнаружили рак. И я ухаживал за нею до самой её кончины. А потом женился во второй раз, на вдове, которую не любил. Поэтому я и здесь. Я тоже обманывал своих близких, я тоже неудачник. Но я всегда знал, ещё с детства, что наши неверные поступки разрушают гармонию, цельность ауры, что висит над нами. Много раз я видел её своими глазами, я видел, как ссоры, сквернословие и неверность пачкают, обесцвечивают её, превращая в грязевые вихри. И всё же, зная это, я продолжал лгать и способствовать разрушению гармонии. Когда же умерла моя падчерица, я стал изучать психологию и психиатрию, я стал интересоваться оккультизмом, религиями, историей духовного развития человечества. Я искал выход из темноты, и я нашёл его. И теперь не осуждаю никого, даже вас, Стивен Альтшулер! - Он указал на всё ещё стоящего человека в синем костюме.

- Как? - воскликнул тот. - Вы меня знаете?

- Лучше, чем вы себя, сударь. Но я никогда никому не расскажу правду о вас. Что было, то было. Все мы не без греха. Но не судить должны мы друг друга, а поддерживать, чтобы наши пороки перестали разрастаться в психосфере, превращая её в бушующее море, способное разрушить не только землю, но и вселенную. Скажите мне Стивен, неужели вам доставило удовольствие выставить меня перед людьми исчадием ада?

- Вообще-то нет...

- Тогда для чего вы стали обличать меня? Для самоутверждения за счёт моего падения? Так ведь?

Стивен молчал, потупив взор.

- Но сами вы попались в свою же ловчую яму, поняв, что и я кое-что знаю о вас. А я остался наверху и теперь протягиваю вам руку помощи и предлагаю дружбу.

Рон подошёл к Стивену и протянул ему руку. Помедлив немного, тот всё же пожал её.

- Так-то лучше, - продолжил старик. - Я рад, дамы и господа. Кажется, начало положено. Будем надеяться, что каждый из нас в итоге не останется на крохотном клочке земли посреди бескрайнего одиночества.

Мы ещё долго, до самого вечера, спорили и решали, что нам делать. Наконец вернулись разведчики с севера. Они сообщили нам, что более часа шли по просёлку, пересекли мост через ручей, обогнули большое озеро и остановились перед обрывом.

- Видите? - сказал Рон. - Всё сходится. Мы на продолговатом острове, выход из которого один - в любовь, абсолютную любовь. Так что, дамы и господа, делайте, как я вам сказал - и мы выживем. Уверяю вас, не только Всевышний может творить чудеса. Люди тоже способны на самые невероятные вещи.

Когда же дети и я строили в лесу шалаш, чтобы не ночевать под открытым небом, Джулия сказала:

- Этот Рон - такой странный. Но он мне нравится. Скажи, папа, он волшебник?

- Нет, не думаю, - ответил я. - Просто он понял, что без любви погибнет всё и не останется ни камней, ни воздуха, ни жизни, ни смерти - лишь первозданный хаос. То есть мир будет постепенно дробиться на всё более мелкие куски и в конце концов вернётся в руки к Богу сгустком элементарных частиц, то есть, иными словами, кучкой праха. Вот только вопрос, станет ли разочарованный Создатель лепить из него новую вселенную.

- Значит, всё зависит только от нас?

- Больше не от кого. Других помощников, кроме нас, у Бога нет. И нет других врагов.