Сойти с ума недостаточно, чтобы стать уважаемым членом общества. Хотя, казалось бы…
Жил-был один сумасшедший. Обычный такой, среднестатистический. Каждое утро он затягивал на шее петлю – для неё даже название придумали, «галстук». Он тоскливо смотрел с высоты пятнадцатого этажа на трамваи, ползущие маленькими красными жучками, и спешащих людей. «Сейчас нажать бы на кнопку и вылететь в окно, жужжа пропеллером, как Карлсон, - думал он. - Не пришлось бы спускаться в лифте и бежать на метро… Только вот в офис с пропеллером не пустят. Там даже объявление висит…»
А спускаться на лифте ему очень не хотелось. На то была веская причина. Недавно там повесили большое зеркало: очевидно, как очередной инструмент изощрённого унижения людей. Едешь, смотришь в зеркало, а оттуда на тебя глазеет морда. Бледная, красноглазая, с отпечатком подушки, синими кругами под глазами и взглядом рецидивиста. И прикреплена морда почему-то к твоему телу.
Нашему герою всё это категорически не нравилось. Но нравилась мысль о собственной уютной квартире, которую он сможет купить года через два, если удастся получить повышение. Не придётся снимать комнату у бабки. А чтобы получить повышение, надо всё-таки появляться на рабочем месте. И что-то сделать со своей физиономией.
Иногда он напоминал себе осьминога, который отрезал все свои щупальца, чтобы влезть в тесный домик. И влез, но вылезти теперь не может. Застрял. Зато у него есть домик, а у других осьминогов – нет.
В офисном здании тоже был лифт. Довольно распространённое, в общем, явление. На нём сумасшедший и его коллеги поднимались на десятый этаж. Очень часто вместе с ними ехал их шеф. Подчинённые по очереди здоровались с ним за руку и белозубо скалились, заодно демонстрируя сослуживцам остроту своих клыков: как Серый Волк из сказки, нацепивший чепчик съеденной им бабушки. Наш герой, чтобы развлечься, представлял всех этих солидных людей в кружевных чепчиках и тихонько хихикал. Не только он мечтал о повышении: многие были готовы на всё ради вожделенной должности. А так как рабочие их успехи были одинаково заурядными, оставалось одно: понравиться начальнику. В ход шли интриги, доносы и откровенное подхалимство.
И каждый считал себя самым хитрым, уникальным в своём роде. Чтобы не вызвать подозрений, все обращались друг к другу исключительно вежливо. - Добрый день, Иван Петрович! Не торопитесь, я придержу вам лифт. - Ох, спасибо, Алексей Викторович! Я вот стаканчик кофе купил по дороге, и для вас тоже взял, держите. - Ну что вы, не стоит! Мне так неудобно… - Берите, берите. А знаете, что? И мой тоже забирайте! Для хорошего человека не жалко… В общем, все вели себя максимально естественно и совсем не подозрительно.
На работе сумасшедший преображался. Физиономия матёрого уголовника мгновенно превращалась в гримасу щенячьего восторга. Но его очень беспокоило то, что улыбки коллег с каждым днем становились шире и шире. Казалось бы – шире уже невозможно, но нет. Здороваясь с начальником, они растягивали рот так, будто зубов у них не тридцать два, а намного больше. Их кожа буквально трещала, а глаза вылезали из орбит. Герой наш понимал, что, конечно, именно он больше всех рад видеть шефа. И готов это доказать.
Осталось найти того, кто возьмётся за операцию. Только все врачи почему-то отказывались и крутили пальцем у виска. Говорили, что это невозможно. Но всё-таки нашёлся один хирург – старенький, много повидавший на своём веку. И условие у него было только одно: никому никогда не говорить, что это его рук дело.
Ради своей цели сумасшедший взял двухнедельный отпуск. Вернулся он совсем другим: обновлённым, решительным, смелым. В тот знаменательный день даже воздух благоухал как-то по-новому. Запах триумфа приятно щекотал ноздри. Из зеркала на него больше не таращилась постылая морда: теперь это был приятный молодой человек в элегантном костюме. Будущий босс. Большая шишка.
Он зашёл в офисный лифт вместе со всеми, скромно затерявшись в толпе. Скромность лишь подчёркивала его величие. Коллеги подобострастно пожимали руку начальнику. Тут наш герой сдержанно кашлянул. Все обернулись на него и почтительно расступились. Он крепко пожал руку шефу и улыбнулся. Его новая улыбка превосходила самые смелые ожидания: рот, аккуратно разрезанный от уха до уха, был наполнен множеством зубов. Белых, блестящих. Настоящий оскал хищника. Ухмылка тигровой акулы. И просто знак расположения. «Чудесный день, не правда ли? Я доделал квартальный отчёт, а ещё мой рот теперь шире моего лица и нашпигован зубами, как свиная рулька чесноком. Вот насколько сильно я рад вас видеть. А все эти посредственности пусть пыжатся дальше. Тридцать два зуба – их предел…»
И тут, конечно, все обомлели. Соперники, скрепя сердце, признали себя бездарями и тупицами с жалкими, неубедительными улыбками. Но больше всех обомлел директор. Подумав, он принял единственно верное решение: уйти со своей должности. Ведь тридцать два зуба – удел посредственности, а у него-то их так и вовсе двадцать девять. А новым директором стал наш зубастый гений.
…Шучу, конечно. В дурку его забрали. А преемником директора станет сын директора. Лет так через двадцать. Пока что он совсем несмышлёныш: слюни пускает, агукает в своей колыбельке и улыбается. Искренне так, безмятежно.
Чем-то мне это напомнило Салтыкова-Щедрина. Остро. Даже зло. Но разве не видим мы в жизни этих улыбчивых "накрывателей полян", успешно продвигающихся по службе ? Или не наблюдаем у руля различных ведомств чьих-то деток?
Спасибо за отклик, Пелагея! С Салтыковым-Щедриным меня еще ни разу не сравнивали, интересная ассоциация В том-то и дело, что все это в жизни присутствует. Мы, в общем, к этому привыкли. Но иногда бывает ощущение, что все это - какой-то театр абсурда...
Остро. Даже зло.
Но разве не видим мы в жизни этих улыбчивых "накрывателей полян", успешно продвигающихся по службе ? Или не наблюдаем у руля различных ведомств чьих-то деток?