В результате маклерских перестановок нашими соседями стали Зайченки. Зина, Вовчик и Анжелка — три шарика: крупный, средний и маленький — аккурат для снежной бабы, трудолюбивая бабушка Ивановна и Юра. Вовчик и Анжелка — маленькие Зайченки крутились на кухне, Ивановна пекла пироги, Зина мечтала похудеть, а Юра пил и скандалил. После очередного скандала Зина завидовала моей маме: — Тебе-то хорошо — Лёва не пьёт! Мама следила за фигурой, обесцвечивала волосы и была красавицей. Папа действительно не пил, а если пьянел, то быстро и весело. После рюмочки он, напевая «я тучка, тучка, тучка...», старательно пытался залезть на диван через бортик так, как перелазят через забор. Заносил ногу, но высоту не брал — мама смеялась, драмы не было и все были счастливы. За шифоньером ночевала бабушка, мне ставили на ночь раскладушку, папа с мамой спали у телевизора на диване. Днём в моём распоряжении был широченный подоконник, а вечером я забивалась в угол общего коридора-кухни и, сидя на низком табурете, читала всё подряд. В тёмном коридоре вместе с интеллектом росла близорукость и толщина стёкол в очках. Иногда я бегала на новую квартиру к Сарафаням: тётя Сарра позволяла сидеть за письменным столом, а баба Фаня подкармливала печеньем. Я только сейчас начинаю осознавать, насколько скудно мы жили. Впрочем, тогда так жили почти все. Утренняя мама в хорошем настроении называла Анжелку красавицей. — Сама ты красавица! — огрызалась толстая крошка. Ивановна только головой качала. В резиновых ботах и платье «мелкий-цветочек» она успевала накормить, обстирать, убрать… иногда прерываясь на «пожевать горбушку хлеба», вздыхала, «шо найилася, як коняка». На Вовике Зина отрабатывала своё стратегическое желание похудеть. В один прекрасный день круглого Вовика устроили в «институт похудания». Его научили «правильно питаться» и в коридоре отвратительно запахло тушёной капустой. Вовик похудел — у Зины не выходило. Особой дружбы между соседями не было, но жили мирно: на Пасху Ивановна угощала куличами, на Пейсах бабушка приносила мацу. Советская школа пыталась воспитать из меня гармоничную личность. В те времена я расщепляла гранитный камень, при помощи огня газовой конфорки и воды из-под крана, чтобы доказать воздействие солнца и дождей на разрушение гор; сочиняла плов с яблоками и первые стихи. Терпения у меня не было — горы не распадались, а рис и стихи оставались сырыми. На уроках труда мы вытачивали деревянные скалки, и я худо-бедно справлялась. А когда девочек перевели в кабинет кройки и шитья на горизонте замаячила двойка по «трудам». Ну не давалось мне шитьё! Ночная рубашка по моим выкройкам походила на бесформенное привидение с орнаментом «турецкий огурец». Настоящее отчаяние пришло с заданием сшить юбку-клёш из ткани-шотландки. Ткань дорогая, испорчу, новую никто не купит. По спине полз противный холодок — мне было страшно, но я отважно раскроила огромные полотнища… Дальше этого дело не пошло. Надо мной смилостивилась Зина: — Неси свои куски — сошьём! И мы сшили. Вернее, шила Зина, а я преданно маялась рядом. Уж не знаю, как я снимала мерки, но эту юбку могли надеть две-три ученицы одновременно. Короче, это был Зинин размер! Добрейшую трудовичку не смутили объёмы изделия, в любом случае, я предъявила юбку. Нам сопутствовала удача: мне поставили четвёрку, а Зина получила юбку-клёш из прекрасной ткани-шотландки.
