Подслеповатая Надя, мать-одиночка с тремя детьми от разных отцов, обитала на третьем этаже. Дети жили в интернатах, дома бывали только на каникулах — так государство помогало выращивать Надино потомство. Младшая, Людка, с которой я подружилась тем летом, училась в интернате с цирковым уклоном. О цирковых интернатах я слыхом не слыхивала. В моём представлении девочка, похожая на бочонок лото, не могла быть циркачкой. Но она убедила меня своим продольным шпагатом и гимнастическим мостиком — я всегда была легковерной.
Тем летом нас объединило ПРИВИДЕНИЕ. Людка уверяла, что у них в коридоре живёт ужасно бледное привидение и мама кормит его конфетной начинкой, которую «выносит» (так элегантно называлось слово ворует) из шоколадного цеха.
Об этих начинках в виде круглых шоколадных коржей, размером с целый пирог, стоит рассказать отдельно. Надя таскала на продажу коржи «Красного Мака», «Белочки» и «Кара-Кума» — таким образом простая упаковщица поддерживала своё «народное благосостояние», о котором постоянно твердили по телевизору.
Мало кто мог купить полуторакилограммовый корж, но покупали «на распил». Это было гораздо дешевле, чем покупать конфеты в магазине. О том, что шоколад вреден, никто не думал — ели его так редко, что он просто не успевал навредить.
Ага, так вот о привидении.
Опасаясь столкнуться с Людкиным привидением, я старалась не подниматься к ней в квартиру. Прямого выхода из дома во двор у нас не было: чтобы погулять, приходилось обходить пол-улицы, а обходить было лень. И мы толклись в подъезде, всячески пугая друг друга «ужасами загробной жизни».
На самом деле двор был задворками швейной фабрики. С одной стороны его опоясывал наш дом, с другой — к забору фабрики лепились одноэтажные домишки. Крохотные участки с кустами и лавочками прикрывали эти фабричные фавелы, создавая уют для обитателей кукольных площадей с низкими потолками. Мне казалось, что в таких домиках должны жить сказочные гномы, Белоснежки и Дюймовочки. Реальных тёток с базарными кошёлками, снующих меж палисадников, я предпочитала не замечать.
— Не бойсь, заходи! — убеждала Людка. — Наше привидение смирное, оно даже в туалет почти не ходит.
Действительно, сколько можно играть в парадном, когда все ужастики уже рассказаны. И мы, крадучись, поднялись на третий этаж.
— Если что, стучи крышкой. Привидения этого не любят.
Людка всучила мне кастрюлю для холодца и бодро зашагала по коридору.
Но, как на грех, именно в этот момент из глубины коридора на нас двинулось крупное привидение. Я только успела заметить его байковый халат с голубыми кальсонами и, находясь в полуобморочном состоянии, выронила кастрюлю — крышка лязгнула, крутнулась юлой и замерла. Прежде чем я грохнулась в обморок вслед за кастрюлей, дородное привидение насморочным голосом спросило:
— Скажите, дорогая, как поживает мадам Кричевская?
Конечно, привидение имело в виду мою бабушку, но почему оно обозвало её "мадам"?!
А потом мы с Людкой, громко повизгивая, мчались на первый этаж. И только бабушка смогла убедить нас в том, что привидением Людкина мать называет девяностолетнюю Этю Львовну. По причине своей дореволюционной древности, она называла мою бабушку «мадам».
Старушка не раз увещевала ушлую упаковщицу:
— Смотри, допрыгаешься, Надежда! Прихватят тебя за кражу народного имущества!

Вот Надька и подкармливала старую ведьму, чтобы не стуканула куда следует.