- Итак, Ласло, - зазвучал в ухе монотонный голос Подсказчика, - рабочий день кончился. Вставай и уходи.

Я поднялся из-за стола, протёр слезящиеся от долгого напряжения глаза и с облегчением зашагал по широкому проходу между расположенными в два ряда столами, по которому уже двигались мои коллеги, занимавшиеся тем же, чем и я - раскладыванием электронных плат по ячейкам пластиковых коробочек и заливкой их особым клеем, желтоватым и прозрачным, похожим на мёд. Нестройным потоком шли мы сквозь длинный зал к выходу, время от времени поглядывая друг на друга и в смущении отводя глаза: все мы друг другу были незнакомцами. Все - в одинаковых комбинезонах, все - с одинаковыми наушниками на голове.

Я вообще ничего не помнил, кроме того что утром, разбуженный бодрым голосом висящего над кроватью динамика, удивлённо огляделся по сторонам и даже не подумал, куда делся вчерашний день и был ли он.

- Ласло, надень наушники, - сказал динамик.

Я надел наушники и дальше просто следовал указаниям Подсказчика: почистил зубы, побрился, принял душ, оделся и спустился на лифте в столовую - завтракать. Затем влился в поток таких же, как я, идущих на работу.

И вот теперь я могу вернуться домой, в крохотную квартирку на двадцать третьем этаже.

- Хочу домой, - сказал я, переодевшись и выходя из раздевалки.

- Нет, Ласло, не торопись, - возразил Подсказчик. Сначала - прогулка по скверу и общение с товарищами в кафе. Это необходимо для поднятия духа и укрепления здоровья.

- А кто мои товарищи? Что-то я их не помню.

- Я укажу тебе на них и назову их имена, когда ты войдёшь в кафе. Общение, как и работа, помогает поднятию бодрости духа. А сейчас - налево, к выходу на площадь, потом - прямо, направо до киоска, там ты возьмёшь порцию мороженого, посидишь на скамье, съешь его. Мороженое...

- Помогает поднятию бодрости духа, - передразнил я голос в наушниках. Я был раздражён нелепостью происходящего.

- Ты прав, Ласло. Ты очень способный молодой человек. А завтра...

- Завтра? - Вдруг меня пронзила ослепительно-яркая догадка. - Ты сказал: «завтра»? Значит, было и «вчера»? Но почему я не помню, что было вчера?

- Завтра тебе предстоит... - упорно продолжал голос, словно не слышал моего вопроса.

- Нет, не хочу знать, что будет завтра, пока ты не скажешь мне, что было вчера! - воскликнул я так громко, что прохожие стали удивлённо поглядывать на меня.

- Веди себя прилично, - отрезал Подсказчик.

- А ты отвечай на вопросы.

- Не на всякие вопросы можно ответить однозначно, - поучал меня голос, - и не всякие ответы полезны...

- Для поднятия духа? - усмехнулся я.

- Именно так.

- Но что плохого в том, чтобы знать, что было вчера?

- Вчера было примерно то же, что и сегодня. За одним исключением: ты встречался в кафе не с друзьями, а с Энн...

- А кто такая Энн?

- Не перебивай, Ласло. Только я похвалил тебя - ты сразу испортился. Где твоё терпение? Почему ты стал таким нервным? В субботу придётся отвести тебя в Воспитательную Комиссию...

- Я просто спросил, кто такая Энн.

- Энн - твоя невеста. Ваши гены и половые органы идеально подходят для соития и воспроизводства...

- А мы уже с ней... это самое... занимались соитием? - Я покраснел от стыда, и мне почему-то стало смешно.

- Нет ещё, вы проходите проверку, так называемую психологическую притирку. Если бы ты меня не перебивал, ты бы узнал, что завтра тебе предстоит очередная встреча с Энн.

- А соитие - скоро? - Я всё отчётливее сознавал нелепость беседы с Подсказчиком и постыдную неестественность своего странного положения: почему-то я ничего не помнил, что было раньше, но при этом где-то на задворках сознания, чистого, как первый снег, то и дело вспыхивали слабые огоньки и мелькали размытые тени. Я не мог отчётливо разглядеть их, но был уверен, что это мои воспоминания. Я не знал, что такое воспоминания, и всё же доверял этим теням и вспышкам, потому что они доставляли мне удовольствие.

Подсказчик продолжал терпеливо отвечать на вопросы:

- Соитие произойдёт, как только мы убедимся в том, что зачатию не повредят ваши непредвиденные действия и эмоции. Ваш ребёнок должен родиться здоровым.

- Всё это для меня новости, - задумчиво произнёс я, обращаясь скорее к себе, чем к Подсказчику. - Я даже не помню лица этой самой Энн...

- Тебе не положено помнить её.

- Но почему?

- Ты стал задавать слишком много вопросов. Раньше ты был более дисциплинированным.

- Что ты от меня скрываешь? Почему я многое знаю, но ничего не помню? И почему, зная, что такое соитие, я не должен знать Энн? Это же не логично!

- Всё логично, Ласло. Тебе не положено знать более того, чему мы научили тебя в школе. Мусорные, то есть вредные, воспоминания - причина нездоровых эмоций. Накапливаясь в мозгу, они приводят к запретным или попросту неисполнимым желаниям, а при невозможности удовоетворить их человек становится несдержанным, раздражительным, погружается в уныние и способен на различные асоциальные поступки, в том числе и преступления. В итоге чистый лист здоровой личности покрывается грязью страстей и болезненных наклонностей. Гордыня овладевает разнузданным сознанием и делает невозможным достижение гармонии и счастья.

- Постой! - воскликнул я. - Но зачем мне Энн, если, познакомившись с ней, я тут же её забуду и на следующий день она станет для меня чужим человеком? Это что получается: каждое утро мне нужно будет заново знакомиться с нею? Не вижу в этом никакого смысла. И вообще, кто придумал эту дурацкую систему? И кто стирает мою память?

- Сдаётся, ты знаешь несколько больше того, что тебе позволено знать, - сказал Подсказчик. - Иначе ты не задавал бы провокационных вопросов...

- Ты что, не можешь ответить мне на них?

- Я обязан отвечать на все твои вопросы, однако...

- Вот и отвечай!

- Сейчас поверни направо. Видишь киоск? Возьми там порцию мороженого. Уведомляю тебя: ты предпочитаешь пломбир с шоколадной крошкой.

- Не сделаю больше ни шага, если не услышу ответов на свои вопросы!

Я встал на углу - и вдруг вспомнил, вернее, внутренним зрением увидел мальчика лет десяти. Он сидит в автомобиле, на заднем сидении. По бокам - двое молчаливых мужчин... Нет, это не мужчины - они только выглядят как люди. Это же роботы! Конечно! И мальчик их боится, поэтому не решается даже глядеть по сторонам, чтобы не вызвать их... гнева? Нет, мальчик знает, что роботы никогда не гневаются, они не способны навредить людям, но они очень строгие и, если мальчик будет вести себя плохо, они запрут его в комнате и не позволят играть с другими детьми. И он не увидит ни Элис, ни Дика, своих друзей. Впрочем, он в любом случае больше не увидит их - его везут в школу, где их не будет.

Тоска сжимает горло, но мальчик не плачет, потому что боится плакать. Слёзы - признак эмоционального сдвига в сознании, симптом психического недомогания. Если роботы увидят, что он плачет, ему сделают укол успокоительного, и он на целую неделю превратится в ходячую тень. Такое с ним уже бывало. Это очень неприятно, нет, не сам укол - он совершенно безболезненный, - а то, что происходит потом: мир словно погружается в сумеречный покой, не хочется ни носиться по двору, ни придумывать смешные слова, ни смеяться над чопорными роботами-воспитателями, друзья кажутся чужаками, весеннее солнце - зимней луной, а желания вянут и прячутся в сухой траве безразличия.

Всего за несколько мгновений перед глазами пронёсся целый год моего детства. Я испугался, но и обрадовался тому, что кое-что помню. Значит, вот что такое память! Это картинки из прошлого, это рассказ о твоей жизни, иллюстрированный неприятными или, напротив, дорогими сердцу образами и чувствами!

- Хорошо, - сказал Подсказчик, - я отвечу тебе на вопросы. Но вынужден буду обратиться в Воспитательную Комиссию с жалобой на твоё непослушание. Итак, вопрос первый: кто придумал эту дурацкую систему? Позволю себе заметить, что система эта отнюдь не дурацкая, а в высшей степени полезная для человеческого здоровья. Благодаря ей нам удалось продлить среднюю продолжительность жизни до девяноста пяти лет и предотвратить бесконтрольное размножение homo sapiens, а также восстановить на планете экологический баланс. А разработал эту гениальную систему Высший Разум...

- Кто? - удивился я. - Бог, что ли?

- Можно выразиться и так. Высший разум - это машинный интеллект, заменивший хаотичный произвол суммарного человеческого разума. Он был создан человеком и настроен на исправление ошибок и предотвращение техногенных катастроф, войн и прочих неприятностей, вызываемых непоследовательностью и недальновидностью человеческих идей и поступков. Когда же мир, засорённый отходами промышленности, вплотную подошёл к последнему рубежу, отделяющему его от полного уничтожения, то есть от ядерной войны, Высший разум, во исполнение возложенной на него обязанности охранять жизнь и здоровье людей, взял власть в свои руки, устранил от управления миром человека и занялся его судьбой. Цель и задача Высшего Разума - восстановление природного равновесия и счастье каждой человеческой особи. Вы, люди, оказались неспособны к разумным поступкам, вам нужен воспитатель и подсказчик, чтобы вы не превращались в стадо безумных животных, готовых уничтожать всё вокруг, в том числе самих себя.

Что же касается вопроса о способе стирания памяти, то, насколько мне известно, ты первый, кто задал его. Это странно...

- Значит, ты не хочешь отвечать?

- Отвечу. Тем более что твоё любопытство пока не представляет для тебя никакой опасности, ведь всё равно завтра ты всё забудешь. А чтобы сегодня ты не лишился положительного настроения, не стану я держать тебя в неведении - мне известно, как разрушительно на человеческую психику действует неопределённость, как болезненны сомнения. Итак, отвечаю: твою память стирает оранжевая таблетка, которую каждый homo sapiens должен принимать перед сном. Помимо избавления мозга от мусорной памяти, это лекарство улучшает сон, успокаивает возбуждённую в течение дня нервную систему, а также благотворно действует на ряд органов тела.

А теперь, Ласло, будь послушным мальчиком, возьми в киоске мороженое, съешь его, расслабься - и я отведу тебя в кафе. А завтра обращусь в Воспитательную Комиссию...

- Что это за комиссия? - спросил я, решив узнать как можно больше, а вечером ни в коем случае не глотать дьявольскую таблетку. Начиная с этой минуты я должен стать паинькой, притворяться спокойным и разумным, то есть ничего не помнящим невольником Высшего Разума. Для чего мне это нужно, я пока не знал, но, вкусив сладости и горечи воспоминаний, не хотел отказываться от своего прошлого. Начав с малого, я должен вспомнить себя всего! Я чувствовал, что стою на пороге чуда.

- Комиссия исправляет ошибки в наладке нервной системы и, следовательно, в поведении человека, - объяснял Подсказчик, пока я шёл к киоску. - Пациента кладут на стол и магнитными импульсами очищают засорённые участки головного мозга.

Я взял мороженое.

- Послушай, не нужно обращаться ни в какую комиссию, - заныл я притворно жалобным голоском. - Обещаю до вечера вести себя прилично, не задавать глупых вопросов и вообще быть послушным. Ты мне всё объяснил - и я вдруг понял, как счастлив, находясь под надзором и на попечении Высшего Разума. Передай ему, что я люблю его!

- Это правильные слова, - отозвался Подсказчик, - ты доказал свою благонадёжность. Обращение в Воспитательную Комиссию отменяется.

- Спасибо.

Я вошёл в сквер и сел на скамью, на которой уже сидела девушка с длинными огненно-рыжими волосами. Она тоже ела мороженое, только фруктовое. Я вспомнил, что в детстве терпеть не мог фруктовое мороженое. И улыбнулся: ещё один кусочек памяти!

- Не засматривайся на эту особь женского пола, - сказал Подсказчик, - и не вступай с нею в разговор. Ты должен быть верен Энн.

Я хотел было возразить, что моё отношение к рыжеволосой девушке не может отразиться на отношении к Энн, так как завтра я не вспомню ни ту ни другую, да и вообще, не нравится мне эта любительница фруктового мороженого, - но я промолчал. Мне вспомнилась поговорка «на войне как на войне». Где я слышал её? Не важно, главное, что отныне она станет моим девизом.

Что такое война, борьба, сражение, победа, я откуда-то знал - наверное, из школьных уроков истории, - теперь же эти слова приобрели для меня особое значение: я буду бороться за свою память, я стану защитником своего прошлого, своей личности. Я больше не индивид, ведомый машиной, - я человек, поистине мыслящий, а значит, стремящийся к свободе.

Девушка бросила на меня любопытный взгляд, но я сделал вид, что не заметил её. Она встала и ушла.

- Ты хорошо себя ведёшь, - сказал Подсказчик.

- Скажи, - обратился я к нему, гдядя вслед уходящей обладательнице огненных волос, - а ты можешь читать мои мысли?

- Нет, Ласло, никто этого не может.

- Почему? Я думал, Высший Разум всемогущ...

- Это правильно, однако чтение чужих мыслей - преступление против человечности. Мы не можем нарушать личного пространства индивида - наоборот, мы защищаем его от посягательств извне. Твои мысли и чувства неприкосновенны. Ты имеешь право на образование, медицинское обслуживание, жилище, личную жизнь и собственное мировоззрение. Права человека вложены в основу Высшего Разума. Он гуманен и добр к каждому живому существу, кроме крыс, мышей, змей, тараканов и прочих вредителей, если они портят экологию городов и нарушают спокойствие граждан. А также он нещадно борется против вредных эмоций и желаний каждого воспитанника. Роботы-психотерапевты чистят неестественно возбуждённые участки мозга, удаляя из него скопления мусорных воспоминаний, чтобы они не мешали полноценной жизни и счастью человека.

В кафе Подсказчик указал мне на столик, за которым сидели двое юношей. Один из них показался мне знакомым.

- Это твои друзья, Пит и Дик.

Дик! Конечно же, это он! Я вспомнил его! Мы с ним дружили, пока нас не разбросали по разным школам! Надо же, мы всё равно встретились и подружились, хоть и не помнили друг друга!

Я подошёл к столику. Пит и Дик встали. Подсказчики сказали нам, что говорить, и мы обменялись дежурными фразами:

- Как дела, парни?

- Как жизнь, старина?

Пит и Дик делали вид, что рады встрече, да и мне Подсказчик велел вести себя так, как будто мы ничего не забыли. Это нужно было для поднятия духа.

Я не знал, о чём говорить с ними, они тоже не спешили начать беседу. Я хотел поболтать с Диком один на один, рассказать ему о нашей дружбе в детстве, пробудить в нём чудесные воспоминания, но я был под надзором Высшего Разума и должен был вести себя прилично. Меня подмывало сорвать с головы наушники, бросить их на пол и растоптать, но я быстро подавил злость и стал глупо улыбаться, думая: неужели Дик совсем ничего не помнит?

Робот принёс нам по чашке кофе, и каждый вздохнул с облегчением: можно было заняться собой и своим кофе и прервать тягостные попытки завязать разговор, в котором не было ни предмета, ни смысла.

Наверное, друзья тоже назначаются компьютером, - подумал я, удивившись, что могу рассуждать на отвлечённые темы и знаю не так уж и мало. - То ли друзей подбирают по внешним признакам, то ли по степени отупления. И не зря нас трое, троим труднее войти в эмоциональный резонанс, труднее привязаться друг к другу или рассориться. Внимание каждого отвлекается сразу на двоих и создаётся картинка идеального общения равнодушных дураков, сведённых вместе для поднятия духа.

Наконец я не выдержал:

- Дик, чем ты собираешься заняться вечером?

Он посмотрел на меня внимательно и с любопытством, но, как мне показалось, не вспомнил меня.

- Не знаю. - Он пожал плечами. - Подсказчик говорит, что сегодня по телевизору интересный фильм, полезный...

- Для поднятия духа! - добавил я с притворной торжественностью. А своему суфлёру шепнул: - Почему бы нам с Диком вместе не посмотреть этот фильм? Я бы пришёл к нему в гости... Кстати, далеко ли он живёт?

- Совместный просмотр телепередач может благотворно повлиять на твой перевозбуждённый мозг, - ответил Подсказчик. - Я выражаю своё согласие. А проживает Дик в том же доме, что и ты, на два этажа ниже.

- Послушай, Дик, - сказал я, - ты не пригласишь меня вечером посмотреть фильм?

Он помедлил, прежде чем ответить, - видимо, слушал совет своего Подсказчика.

- Конечно, приходи! - И улыбнулся: надо же! Так же, как тогда, десять лет назад!

Я вспомнил: когда он улыбался, на его пухлых щеках появлялись смешные ямочки. Теперь их не было на худом лице, но улыбка была той же! О память! Как же ты прекрасна! Никогда не откажусь от тебя! Не нужно мне их куцего счастья! Я хочу помнить! Жизнь, от которой отсечена память, представилась мне бабочкой с оторванными крыльями... Но откуда явился этот образ? Ну, конечно! Его подсказал мне тот же Дик!

Нам было тогда лет семь. Мы носились по школьному двору, и Дик нашёл в траве бабочку. Она пыталась взлететь, но лишь беспомощно махала всего одним белым крылышком.

- Бедняжка, - сказал Дик, осторожно подняв её и посадив себе на ладонь. - Так она и будет хлопать крылом. Её увидит воробей и съест. Надо её спасти.

- Как?

- Сделать её невидимой.

- Невидимой?

- Да. Смотри!

Дик оторвал у бабочки крыло, и она превратилась в червячка с усиками.

- Что ты сделал? - возмутился я. - Ей же больно!

- Зато теперь её не увидит воробей. - Дик посадил бескрылую бабочку на цветок одуванчика. - Видишь? Её почти не заметно. Будет сидеть здесь и пить нектар. А потом переползёт на другой цветок: их здесь вон сколько!

Я смотрел на взрослого Дика и думал: неужели он не помнит всего этого? Это же было так чудесно! Мы доверяли друг другу, мы делились своими секретами. И нас тогда ещё не заставляли перед сном пить оранжевую таблетку. Вероятно, для растущего организма она вредна. Мы всё помнили и... мы были счастливы!

И я понял, что такое счастье - и вздохнул с облегчением.

Мы поговорили ещё немного о всяких мелочах: о съеденном в тот день мороженом, о том, что мы делали на работе, кого видели по пути в кафе, с какой девушкой кому из нас предстоит встретиться завтра... А потом, повинуясь своим Подсказчикам, встали, покинули кафе, распрощались, и каждый двинулся своим путём: Пит пошёл к пруду покормить лебедей, Дик отправился в салон одежды и обуви выбрать себе новый костюм, а я вернулся домой.

Оказалось, что на досуге я увлекаюсь чтением стихов. Как сообщил мне Подсказчик, каждый вечер я прочитываю пять страниц, а на следующий день, всё позабыв, начинаю с первой страницы и дохожу до пятой, и так уже несколько лет.

Мне разрешили читать эту книгу, поскольку стихи способствуют поднятию моего духа.

Всё, хватит! - решил я, снимая с полки старенький, потрёпанный томик. - Теперь уж я запомню всё! Наверно, эти стихи мне очень нравятся, если я, невзирая на забывчивость, изо дня в день возвращаюсь к ним как к старым друзьям.

Я глянул на обложку: ни имени автора, ни названия - всё стёрто тысячами прикосновений к потёртой, потрескавшейся коже.

На титульном листе я прочитал: Федерико Гарсия Лорка. Стихотворения и пьесы. И мне в голову хлынул горячий поток, и всё вокруг поплыло, закружилось. Я сел в кресло и, опустив книгу на колени, закрыл глаза.

Его звали Майер. Это было имя или фамилия? Не знаю. Он был стар, но всегда опрятно одет и побрит. Только за волосами не следил: когда он появлялся в парке, примыкающем к школе, я заворожённо глядел, как его седые пряди развеваются на ветру, словно пучки паутины, прилипшей к его шляпе, пока она лет сто, не меньше, висела на чердаке какого-нибудь заброшенного дома.

Майер всегда приходил в парк ровно в двенадцать часов утра, садился на одну и ту же скамью и раскрывал одну и ту же книгу. И застывал. Лишь изредка он поднимал глаза к ветвям старинных лип и дубов и чему-то улыбался.

Все ученики считали его чокнутым. Все, но не я. Меня этот старик околдовал. Я влюбился в него, хоть ему было тогда не менее шестидесяти пяти, а мне - всего четырнадцать. Как только кончались уроки, я бежал в парк, робко приближался к неподвижно сидящему Майеру и любовался им. Иногда я осмеливался сесть на самый краешек скамьи, но заговорить с ним не решался.

Однажды он сам обратился ко мне:

- Тебе, наверное, любопытно: что этот старик читает?

- Да, - робко ответил я, невольно слукавив: меня тогда совершенно не занимал этот вопрос - я просто глядел на странного человека, ведущего себя не так, как все остальные взрослые. И его уши почему-то не были прикрыты лепёшками наушников. Надо заметить, что я тогда ничего не знал ни о Подсказчиках, ни о способах поднятия духа, я был обычным школьником, оторванным от мира взрослых. Нашими воспитателями и учителями были роботы; роботы наводили порядок в школе и интернате, роботы готовили нам еду, роботы перестилали наши постели. Взрослых мы видели только издалека, и они казались нам такими же бесстрастными и скучными, как роботы. А тут - Майер, прекрасный выходец из иного мира, живущий по каким-то своим правилам... Или вовсе не подчинённый никаким правилам?

- Это стихи, - сказал он, протянув мне книгу.

Я подсел к нему ближе и взял ветхий томик. До того дня я не видел бумажных книг, разве что в кино или на иллюстрациях к цифровым изданиям старых романов. Я знал, что раньше, когда люди ещё не умели доверять свои мысли машинам, они печатали их на бумаге. И вот я держал в руках дожившую до нового времени древность.

Федерико Гарсия Лорка. Стихотворения и пьесы - вот что я прочёл на титульном листе.

- Ты читал этого поэта? - спросил старик.

- Никогда не слышал о нём, - прошептал я, чувствуя в груди необычное волнение, как будто передо мной открылись ворота, а за ними я увидел хрустальный город эльфов и прекрасных фей.

- Возьми её, - сказал Майер, поднявшись на ноги. - А прочитаешь - вернёшь.

И он ушёл, одарив меня на прощание нежной улыбкой.

Долго я читал эту книгу, больше двух месяцев. Она очаровала меня, обволокла волшебным сиянием. Иногда я приходил в парк, и мы с Майером беседовали о стихах, о поэтах, о красоте.

А потом он перестал приходить. Я давно уже прочитал книгу, а вернуть её не мог, ведь хозяин куда-то исчез. И я стал читать её второй раз, потом третий... И больше с нею не расставался.

Я сидел в кресле и вспоминал. Мне удалось даже вспомнить некоторые стихи и эпизоды пьес.

Вот что такое счастье! - подумал я, открыл глаза и погрузился в поэзию. И память хлынула в меня самовольным весенним потоком, смывающим на пути все преграды амнезии. Мне хотелось вскочить на ноги и бежать куда-нибудь с радостными криками, как сделал тот великий грек, выпрыгнувший как ошпаренный из ванны. И я бы так и поступил, но вовремя вспомнил, в каком мире живу и каким чудовищам противопоставил своё достоинство, свою новорождённую свободу.

Вечером Подсказчик привёл меня к Дику. Он жил точно в такой же крохотной квартирке, что и я, даже мебель была такая же.

Дик поставил на стол чайник, две чашки, положил пачку песочного печенья и уткнулся в экран телевизора. А я сидел как на иголках, не зная, как остаться с ним один на один. Наконец я кое-что придумал.

- Что-то плохо слышно, - сказал я. - Снимем, пожалуй, наушники. А кончится фильм - наденем.

Я встал и сорвал с головы надоевшие лепёшки, соединённые между собою гибкой полоской пластика. Дик удивлённо взглянул на меня, поколебался с полминуты и, сняв свои наушники, неуверенным жестом протянул их мне.

- Так будет лучше. - Я отнёс наушники в ванную, повесил их на крючок для полотенца и вернулся на своё место перед телевизором.

Фильм уже начался, и Дик не отрывался от экрана. А мне было всё равно, что там происходит: я смотрел на напряжённый профиль полностью забывшего меня друга и думал, что времени у меня в обрез, а сказать нужно очень и очень много. Вот только с чего начать? И какие слова подобрать, чтобы Дик поверил мне и вспомнил нас и наше счастье?

- Слушай, Дик, - зашептал я, почти касаясь губами его уха, - помнишь однокрылую бабочку: как ты спас её от воробьёв?

Дик оторвал взгляд от экрана и уставился на меня удивлённо и испуганно.

- Ну же, вспоминай! Это было в начальной школе, на лугу, там ещё цвело так много одуванчиков - там было так красиво, как будто солнце споткнулось на кочке и расплескало по земле лимонно-апельсиновый сок... Ну, помнишь?

- Подсказчик велел мне не вести с тобой разговоров о памяти, - ответил Дик и отвернулся от меня.

- А ты и не веди их. Просто постарайся вспомнить детство, меня, Элис... Помнишь Элис? Ты ещё говорил, что она самая красивая на свете девчонка. Когда же я спросил тебя, а не втюрился ли ты в неё, ты ответил, что не такой дурак, чтобы влюбляться. Ты ещё сказал, что настоящий мужчина должен быть гордым и свободным и не держаться за юбку. Неужели не помнишь? Это же была твоя жизнь! Она и осталась в тебе - нужно только вернуть её - и ты увидишь, как она чудесна...

- Мне нужно в туалет, - сказал Дик, встал и вышел из комнаты.

Минут через пять он вернулся. С наушниками на голове. И я испугался! Я понял, что проиграл! Ничего-то Дик не помнит и вспоминать не собирается. Он просто отгородился от меня своим Подсказчиком...

Но оказалось, что я недооценил подлость бывшего друга: не прошло и четверти часа, как в комнату вошли два робота.

Я вскочил на ноги: всё пропало! Дик вызвал полицию! Теперь они сотрут мою память...

- Ласло из ячейки Р-27593, - обратился ко мне один из роботов, - ты доверился опасным воспоминаниям, нарушил правила общежития и подверг опасности психику своего товарища. Мы вынуждены предоставить тебя в распоряжение Воспитательной Комиссии. Следуй за нами.

- Нет! - крикнул я, плача от отчаяния. - Не подходите ко мне! Я никуда с вами не пойду!

Роботы стали медленно приближаться ко мне. Я отскочил к окну, нащупал на подоконнике горшок с пеларгонией и швырнул его в них, однако они ловко увернулись от летящего горшка, и он разбился о противоположную стену. Тогда один из роботов вытянул вперёд руку, что-то в ней щёлкнуло - и мне в плечо вонзился шприц. И я погрузился в тёмно-фиолетовую пустоту.

А когда очнулся, обнаружил, что сижу за столиком, покрытым белоснежной скатертью. Огляделся по сторонам: огромный зал, ослепительно-белый, с блестящими стенами и высокими окнами. В зале - множество таких же столиков, как и тот, за которым я сосредоточенно ем мороженое, выковыривая его ложечкой из металлической розетки. За столиками сидят люди. Человек десять. Все - в полосатых халатах. Я осмотрел себя: на мне такой же халат.

- Где я? - прошептал я. - Кто я?

- Ты Ласло из ячейки Р-27593, - послышался голос, как будто исходящий из глубин моего мозга. - Ты в санатории для прошедших очистку сознания. Скоро ты поправишься и вернёшься к привычному образу жизни.

- Какому ещё образу жизни? И кто ты такой? И где ты?

Я стал крутиться на стуле, пытаясь разглядеть того, кто со мною говорит.

- Я твой Подсказчик, - ответил голос. - Я общаюсь с тобой посредством наушников. Моя задача - руководить твоими действиями и объяснять то, что тебе не понятно.

- Чушь какая-то, - пробормотал я.

- Вижу, очистка не привела к ожидаемым результатам, - сказал голос. - Похоже, ты взялся за старое: называешь чушью совершенную систему управления человеческим сознанием.

Мне показалось, что я уже где-то слышал всю эту белиберду о совершенной системе. В моей голове замерцало смешное слово «дежавю». Я вспомнил его значение и подумал, что стою на пороге каког-то волнующего открытия. Вот только вспомнить бы кое-что... Но что именно?

Мои мучительные размышления прервало появление старика. Полосатый халат доходил ему до колен. Старик ступал по плиточному полу босыми ногами, а руки положил на голову, сцепив на макушке ладони.

Он направлялся к двери, но вдруг остановился, развернулся и глянул на меня глубокими, пронзительными глазами. И я вздрогнул: Боже, какое знакомое лицо! Где же я видел его, причём, совсем недавно? Дежавю.

И ведь старик, определённо, знает меня! Как он глядит! И почему на нём нет наушников, как на остальных? Загадка!

Он отвернулся от меня и медленно вышел из зала.

- А теперь, Ласло, - сказал Подсказчик, - ступай в свою комнату, возьми любимую книжку и выходи в сад. Там ты сядешь на скамью и будешь читать стихи. Это занятие...

- Понимает дух, - машинально произнёс я.

- Правильно, ты явно идёшь на поправку.

Так я и сделал. Подсказчик довёл меня до комнаты, сказал, где лежит книга, и когда я взял её, вывел меня в сад - довольно приятное тенистое место: раскидистые деревья, подстриженная трава, бетонные дорожки, разноцветные скамьи.

Я сел и задумался: кто же я такой? Почему я ничего не знаю и не помню? И почему я должен повиноваться какому-то Подсказчику, сидящему у меня в наушниках? Не хочу! Но... но почему я этого не хочу?

- Федерико Гарсия Лорка. Стихотворения и пьесы, - услышал я знакомый голос и обернулся: за спиной стоял тот старик, которого я видел в столовой.

- Простите, что вы сказали?

- Я сказал, что у тебя моя книга.

- Не вступай в разговоры с этим индивидом! - велел мне Подсказчик.

- Почему я не могу поговорить с ним? - возмутился я.

- Потому что общение с ним вредно для твоего психологического настроя. Ты должен... - Но Подсказчик не договорил, так как старик снял наушники с моей головы и забросил их высоко на дерево, где они повисли на ветке.

Он сел рядом со мной.

- Майер? - пролепетал я, вглядевшись в него внимательнее.

- Вот видишь, - улыбнулся он, - ты начинаешь вспоминать. Им не удастся стереть твою личность, как за много лет не удалось переломить меня. Что они только ни делали со мною - всё напрасно. Как я помнил себя, так и буду помнить до смерти. Если, конечно, не впаду в деменцию. А ты молодец, Ласло. Хорошо держишься.

Я протянул ему потрёпанный томик и вдруг почувствовал себя четырнадцатилетним мальчиком, несколько раз прочитавшим одолженную мне книгу. И вспомнил Элис и Дика. И предательство Дика, и шприц в плече, который метнул в меня робот. Я вспомнил всё!

Майер взял книгу, положил её на колени, погладил и вернул мне.

- Она твоя. Пусть помогает тебе дальше. Будет тебе якорем, пока твоя память не научится противостоять попыткам глупых роботов стереть её.

- Но почему Дик ничего не смог вспомнить? - Я заплакал.

- Дик? Это твой друг, которого ты попытался вернуть в действительность?

Я кивнул.

- Не все люди могут сопротивляться, Ласло, далеко не все. Как когда-то лишь единицы были способны выйти на бой со злом, так и сейчас такие же жалкие единицы борются против забвения. Вместо того чтобы умнеть, человечество доверило мышление машине, затем оно вручило ей свою волю и в конце концов отдало свою личность. Как когда-то подчинилось страстям.

Ничего доброго не мог создать злой гений человека. Он построил бездушный механизм, который убеждён в том, что, оберегая своего создателя от злых мыслей и поступков, делает его счастливым. Вот тебе и ответ на вопрос, почему Бог сотворил человека обладающим свободой воли и почему единым мановением руки он не уничтожит зло. Человек сам должен сделать это - иначе...

Послушай, Ласло, какая разница, подчинён ли ты неусыпной, прожорливой своей гордыне или голосу Подсказчика? В любом случае, чтобы вырваться на свободу, необходимо убить поводыря, ведущего тебя к пропасти небытия.

- Я понял, - кивнул я. - Господин Майер, вы открыли мне глаза. Но зачем вы выбросили мои наушники? Это же акт неповиновения. Теперь роботы положат меня на очистку...

- Не сделают они этого, - возразил старик. - Очистка личности не может проводиться чаще, чем один раз в десять лет - иначе сильное магнитное излучение, которое используется при этой варварской операции, может повредить организму пациента. Так что на целых десять лет ты свободен. Они бессильны, ты победил, Ласло. А за это время твоя память, и без того сильная и упрямая, так окрепнет, что ей не страшны будут никакие Комиссии. Поверь мне, я пережил шесть очисток и, как видишь, жив-здоров. Вот отдохну в этом санатории и отправлюсь в город - гулять в парке.

- Вам нравится тот парк?

- Не в том дело. Я высматриваю там любознательных подростков. Всегда найдётся хотя бы один странный мальчик или необычная девочка, кто не испугается старика и с благодарностью примет от меня подарок...

- Книгу?

- Не только книгу. Иногда я дарю им игрушки, сделанные моими друзьями. Ведь то, что восхищает ребёнка, глубоко впечатывается в его сознание...

- Это якорь, я прав?

- Да, якорь, за который зацепится память. Когда подростку исполнится пятнадцать, его заставят глотать оранжевые таблетки, но якорь не позволит забвению поглотить личность полностью. В мозгу останется маленькое нестираемое пятнышко, а в нём - всё прошлое. Его нужно только развернуть, как веер - и жизнь возвратится во всей своей красе.

- А где вы берёте эти якоря?

- В двадцати километрах отсюда находится мёртвый город. Правда, не совсем он мёртвый. Там живут три семьм, мои друзья. У них есть большое собрание старых книг и мастерская, где они делают игрушки. Они сами иногда приходят в город и ищут детей, чтобы подарить им что-нибудь, но чаще этим занимаюсь я, потому что ничего не боюсь. У тех людей есть дети, им есть что терять в этой жизни, а я одинокий волк, сам себе хозяин.

- Но почему тогда вы не дарите эти якоря всем детям подряд, а сидите на скамье и ждёте, пока кто-нибудь не подойдёт к вам?

- Потому что ребёнок должен сам, подчиняясь необоримому влечению, приблизиться к двери тайны, приоткрыть её, пережить радость чуда, волнение волшебства - иначе событие не зацепится за его сознание и легко будет стёрто.

- Завидую я вам, - тяжело вздохнул я. - Какое хорошее у вас дело! А мне придётся снова вернуться к нудной работе; мне, наверно, опять назначат друзей, невесту...

- Ничего этого не будет, если ты не согласен с их правилами. - Майер потрепал меня по плечу. - А если и через десять лет ты не попадёшься им на глаза, то избежишь и очистки. Без наушников ты для них недосягаем. Подсказчик нужен только тому, кто с утра не помнит, что было вчера и что нужно делать сегодня. А мы с тобой всё помним. Потому и делаем, что хотим. - Майер оглянулся. - Смотри, робот идёт, несёт тебе наушники. Прими их, ступай к себе в комнату, там утопишь их в ванне - и всё: Подсказчик утонет, не успев передать в центр жалобу на твоё возмутительное поведение, и больше к тебе никто не пристанет. Ни на работу не надо идти, ни с забывчивой невестой знакомиться. Будешь жить тихо-мирно, развивать мышление и память...

- И помогать вам?

- Да, если хочешь дарить детям волшебные якоря.