Мы с женой опять ссорились, и по кухне летали тарелки. Ну, как летали – падали и бились. А мы бросали друг другу в лицо обидные слова, кривясь от горечи и боли. Так хотелось быть услышанными, что мы кричали – громко, словно пытаясь переорать шум водопада. Словно между нами сотни километров. Словно мы оба безнадежно оглохли или вдруг ни с того ни с сего позабыли человеческий язык.
Я знал, чем закончится скандал. Мира даст мне пощечину, упадет на стул и, уронив голову на руки, расплачется. А я убегу из квартиры, хлопнув дверью так, что на лестничной площадке задребезжат оконные стекла. Идти мне некуда и незачем. Поэтому я буду сидеть на лавочке у подъезда, прижимая ладонь к щеке и слушая, как чирикают воробьи на старой лиственнице. Иногда я стану поднимать взгляд, чтобы посмотреть, как в окне третьего этажа играет на сквозняке желтая занавеска, то надуваясь гордым парусом, то опадая и словно одевая солнечным светом тонкую женскую фигуру. И думать: «Да пошло оно все».
Но в этот раз получилось иначе, потому что в дверь позвонили. Вздрогнув от неожиданности, мы с Мирой отпрянули друг от друга и, виновато пожав плечами, заторопились в прихожую.
Все еще дрожащими от волнения пальцами моя жена отперла замок. Перед дверью стоял низенький старичок с большой серой кошкой на руках.
«Господи, ему, наверное, сто лет!» - воскликнул я мысленно. Потому что он был не просто древний, а какой-то ископаемый, как выползшая из трясины после зимней спячки болотная черепаха. От него прямо-таки веяло стариной и мудростью.
- Сто пять, - поправил меня старик.
- Вы что, читаете мысли? – опешил я.
- Нет, молодые люди, - покачал головой незваный гость, став при этом похожим на китайского болванчика, - мыслей я не читаю. Просто последнее время каждый, кто меня увидит, непременно думает: «Господи, ему, наверное, сто лет!» Признайтесь, - он лукаво улыбнулся, - вы тоже так подумали?
- Да, - смущенно ответила моя жена.
- Вы неплохо пожили, - ляпнул я уже совершенную бестактность, но под гневным взглядом Миры съежился и пробормотал. – Извините.
Однако старичок рассмеялся, светло и весело. Я чуть не сказал – молодо. Но он, и правда, удивительно помолодел, когда тень радости упала на мятое, пожеванное временем лицо, смягчая и разглаживая глубокие морщины.
- И правда, неплохо. И все благодаря ей, - с широкой улыбкой он кивнул на кошку. А та щурила голубые, прозрачные, как хрусталь, глаза и тихо, одобрительно урчала. – Знакомьтесь, это Мона. А если полностью – то Мона Лиза или Джоконда. Но она у меня девочка скромная, величания не требует, - с необыкновенной лаской в голосе добавил старик. – Ну а я ваш сосед снизу.
Я пробормотал что-то безразлично-вежливое. Нечто такое, что произносят в случаях, когда язык не поворачивается сказать: «Очень приятно». А Мира просто спросила:
- Можно погладить?
И, не дожидаясь ответа, она уже потянулась, чуткими, пугливыми пальцами коснулась плюшевой шерстки – осторожно, словно горячей золы. Нежно погладила треугольную кошачью голову между ушами. Ладонью скользнула по чуть выгнутой спинке. По толстому и тугому, словно канат, хвосту.
Я никогда еще не видел, чтобы кошка вела себя с таким достоинством. Не отстранилась от непрошеной ласки. Не зашипела. Только медленно и выразительно мигнула своими небесными глазами.
- Какая она... приятная, шелковая, - восторженно прошептала Мира.
- Вы ей тоже понравились, - улыбнулся старик-сосед. – И это хорошо. Видите ли, - и тут его голос сделался задушевным, - мое время пришло. Я неплохо пожил, как вы изволили выразиться, но любой путь, даже самый приятный, рано или поздно приводит в пункт назначения. Завтра я ложусь в больницу, и больше оттуда не выйду. Я это знаю. А Моне нужен дом и добрые хозяева. У девочки нет никого, кроме меня, о ней некому позаботиться.
- Да, - быстро сказала Мира.
Я скосил на нее взгляд.
- Что да?
- Мы ее возьмем.
- Но...
Старик мягко улыбнулся.
- Я рад, что не ошибся в вас, молодые люди. Пожалуй, схожу за ее приданым.
Спустившись на свой этаж, он принес нехитрое Джокондино имущество: лоток и полпакета наполнителя для него, мисочки, когтеточку, пару банок кошачьих консервов. И, конечно, лежанку – длинную бархатную подушку, сильно потрепанную и всю перепачканную пепельной шерстью.
Мы сели за стол, с кофе и крекерами, потому что даже от легкого вина сосед отказался. А Мона взобралась ко мне на колени и разлеглась вольготно, урча и перебирая лапами, и слегка цепляясь при этом когтями за мои брюки. Я застыл – слегка испуганный, но польщенный ее вниманием. А старик приподнял свою чашку:
- За жизнь. И пусть она никогда не кончается.
Кивнув его словам, мы пригубили горький напиток.
А сосед продолжал:
- Вы даже не представляете себе, как вам повезло. Мона – отличная крысоловка. Вся в свою мать, бабушку и прабабушку. Переловит этих зверюг – моргнуть не успеете.
- Но у нас нет крыс, - возразил я.
- Как же нет? – удивился старик. – Последнее время я редко выхожу на улицу. Ноги уже не те... Но я прислушивался к звукам из вашей квартиры. Из нее постоянно доносится ужасный шум. И, клянусь, я слышал их – не одну и не двух, а полчища крыс! Я не шучу, молодые люди, но ваша маленькая семья – в серьезной опасности. Крысы – это не кошки. Они – дикие звери и враждебны человеку. Ничего. Джоконда вам поможет.
- Это были не крысы, - сказали мы с женой в один голос и переглянулись.
Нам стало стыдно.
Сосед засмеялся и с лукавой улыбкой похлопал Миру по руке.
- Все понимаю, милая. Мы с моей супругой когда-то очень плохо жили. Вспыльчивая была Гретта, мир ее душе. Да и я от нее не отставал. Мы постоянно ссорились и даже дрались, - тут он подмигнул мне. – Пока однажды не подобрали в городе драную, голодную кошку... Дело было вскоре после войны, и она бродила по развалинам. Никому не нужная и такая тощая, что сквозь шкурку проступал скелет. Накормили, конечно. И назвали Карлом Густавом, потому что по ошибке приняли за кота.
Распушив хвост, Джоконда спрыгнула с моих колен и нацелилась в захламленный коробками угол комнаты.
- Вот-вот, - одобрительно крякнул старик, - красавица вышла на охоту... О чем это я? В общем, в первый же день Карла поймала в нашей квартире огромную крысу. Вытащила ее из-под кровати в спальне и гордо отнесла на середину комнаты. Словно хотела сказать: «Угощайтесь». И тут же сама съела. Нас это вовсе не удивило. Еды в то время было мало, а крыс – много.
- А сейчас все наоборот, - заметил я.
- Правильно. Однако люди остались прежними. Как раньше обижали друг друга, так и сейчас продолжают это делать. И крысы из их домов никуда не исчезли, только стали невидимыми. Для нашего человеческого глаза – не для кошачьего. Так уж человек устроен – не замечает грязи у себя под ногами. А она, между тем, растет, питается его дурными мыслями, обретает плоть и кровь. Вот вы, например, почему все время ссоритесь? Разве вы такие плохие? Нет, это бесы шепчут вам в уши и не дают услышать друг друга. А мы с Греттой с того дня больше не ругались – как отрезало. Лишь только тучи начинали сгущаться, как наша крысоловка ловила очередного монстра. Это была прапрабабка Моны. Под старость она родила одного единственного котенка, как две капли воды похожего на нее, выкормила – а после ушла и не вернулась. Вот так. Передала эстафету или, если хотите, перевоплотилась, чтобы, как и раньше, беречь наш семейный очаг. Спустя двадцать лет все повторилось точь-в-точь. И опять... пока не дошла очередь до Моны. Детей нам Бог не дал, но эти питомицы нам были как родные дочери.
- Родители не должны видеть смерть своих детей, - тихо сказала Мира.
Она слушала старика, подперев голову ладонью и восторженно распахнув глаза – так очарованно внимают малыши волшебной сказке.
- Я думаю, она не умирала. Вернее, умирала и каждый раз воскресала в новом теле. Извечное перерождение неделимой кошачьей души... или, если хочешь, милая, некой ангельской сущности. Они ведь для того и приходят на Землю, чтобы за нами присматривать, согласна?
Мира задумчиво кивала. А я таращился на них, как на инопланетян.
- Ничего не понимаю. Ссоры, кошки, ловля крыс – при чем тут одно к другому?
Старик усмехнулся.
- Поймете, молодой человек. Очень скоро поймете. Между прочим, когда в семьдесять первом году Гретта заболела тяжелой пневмонией, Матильда – дочка Карлы – все время сидела у нее на груди, поверх одеяла. И в конце концов поймала-таки и сожрала настоящее чудовище. А Гретта выздоровела.
- Антибиотики помогли, - буркнул я себе под нос.
- Да, конечно. Антибиотики.
Они сидели напротив – столетний сосед и моя жена – и смотрели на меня с почти одинаковыми улыбками. Как на неразумное дитя.
А Джоконда возилась в углу, шебурша коробками. После того, как старик ушел, она, наконец, вынырнула оттуда, волоча за шкирку гигантскую полудохлую крысу, тут же, у нас на глазах, ее прикончила и съела. Так, что в итоге весь пол оказался измазан кровью.
Я испугался, что Мира разозлится и виноватым, как всегда, назначит меня... Но нет. Сияя счастливыми глазами, она погладила кошку и принялась оттирать кровавое пятно на паркете. И при этом напевала.
Как странно... Мы уже три года вместе. Но я никогда еще не слышал, как моя жена поет.