Подала мне идею этого рассказа и
вдохновила на его написание
замечательная поэтесса Инна Корчака,
коей он и посвящается.

5 мая

Возвращаюсь к дневнику. Сильно по нему соскучилась. Совсем забросила его, пока пыталась выкарабкаться из отношений с Виктором. Сначала нырнула в эту бездну, а потом долго вылезала из неё. Удалось ли? Надеюсь. Час назад захлопнула перед ним дверь. Как будто отсекла часть жизни, больную часть души.

Он позвонил, я не хотела открывать, но вдруг почувствовала прилив смелости и злости. Во мне проснулась попранная этим человеком гордость. И я открыла. И плюнула ему в лицо. И захлопнула дверь, прежде чем он успел опомниться.

Так ему и надо.

Сначала я называла его Витенькой, моим Витенькой, потом - Витей, а месяца через три - Виктором. Он поймал меня на крючок неотразимой нежности, затем начал доводить до слёз: то обманет, то обидится невесть на что, а то и вовсе исчезнет надолго. И критиковал меня, и упрекал, и смеялся над моей беспомощностью. А я, дура, терпела. Любовь разбилась, как зеркало, упавшее на кухонный кафель, а в осколках всё ещё дрожал свет былой радости. И я верила этим жалким кусочкам... А Виктор наглел и, видимо, уже считал меня рабыней, тряпкой, готовой стелиться перед ним.

Но я не такая.

Как же мне больно! Неужели не выдержу и снова побегу к нему просить прощения?

Нет, хватит!

Кстати, о зеркале. Я давно заметила, что зеркала в моей квартире (а их три: в спальне, в гостиной и ванной) ведут себя как-то странно. Причём в магазинах или у Люси ничего подобного не происходит, отсюда я делаю вывод: это не болезненные мои фантазии, не галлюцинации, а действительность.

Начались все эти странности с появлением в моей жизни Виктора. Однажды вечером я вернулась домой с первого моего с ним свидания, немного под хмельком, с огромным букетом белых и красных роз, счастливая, как девочка, которую поцеловал самый лучший в мире мальчик. Подхожу к зеркалу - а моё отражение широко мне улыбается. Но я точно помню, что подошла к нему без улыбки: меня в те мгновения заботил вопрос, куда поставить цветы, к тому же за окном разразилась жуткая гроза, а я с детства боюсь грома, так что не до улыбок мне было.

Тогда я решила, что три бокала вина исказили моё зрение. И тут же забыла об этой странности.

Но недели через три, когда Виктор впервые меня обидел и я вернулась домой чуть не плача, зеркало, теперь уже в ванной, снова встретило меня счастливой улыбкой. Но и тогда я подумала, что мне показалось: нервы, с кем не бывает?

Затем отражение совсем распоясалось. Особенно когда ко мне приходил Виктор. Оно глядело на него с таким восхищением, с такой преданностью, что я испугалась: может быть, оно и в самом деле показывает то, что происходит со мною, просто я этого за собой не замечаю? Но почему тогда ничего такого не случается в других местах, а только у меня дома?

Ладно, не буду больше об этом. Возможно, я действительно просто нафантазировала себе всякой мистики. Вот успокоюсь, забуду этого тирана - и всё вернётся на круги своя. И я ещё посмеюсь над этими страхами.

7 мая

Как мне тоскливо! Как гадко на душе! Неужели какой-то психопат может так сильно привязать к себе свою жертву, что и после разрыва держит её на поводке чувств, кошмаров и надежд? Это похоже на абстиненцию.

А тут ещё и на работе неполадки. Шеф меня вчера так отчихвостил - стыдно вспоминать. И с Люсей сегодня поругалась. Теперь я совсем одна. Как подумаешь об этом - выть хочется побитой собакой.

И опять это зеркало. Наверное, хочет свести меня с ума. Вхожу сегодня после работы в спальню, включаю свет - и сразу к зеркалу. Чтобы убедиться, что ничего странного нет ни в нём, ни во мне. Да какое там! Только ещё сильнее расстроилась и так испугалась!

Стою перед ним, а моё отражение плачет. Слёзы струятся по его щекам, смывая с ресниц тушь. Я щупаю свои щёки - сухие. Конечно, мне не до смеха в последние дни, но плакать я не собираюсь. Не дождутся! А отражение плачет. Что с ним не так?

10 мая

Сегодня мне было по-настоящему страшно. Даже на работу не пошла, побежала к Люсе, хоть мы и в ссоре. И всё ей рассказала. Она утешала меня, отпаивала успокоительными травками. Предлагала пожить у неё, пока не пройдёт, как она выразилась, кризис жестокой любви. Но мне совестно: у неё муж, маленький ребёнок, а тут я, тётя со съехавшей крышей...

Нет, не верю! Я не безумная! У Люси-то зеркала ведут себя вполне пристойно, а у меня...

Итак, причёсываюсь утром, здесь, в спальне, гляжу на себя в зеркало, всё как обычно. И вдруг вижу: открывается дверь - и в спальню входит Виктор! Оборачиваюсь в ужасе: дверь закрыта, никого, а в зеркале - моё отражение целуется с этим подонком. Это уже ни в какие ворота не лезет! Я вскакиваю, выбегаю в гостиную, а там они сидят за столом: свеча, шампанское. На самом деле их там нет, они в зеркале, но и это выдержать нелегко... Смеются и о чём-то разговаривают, правда, я не слышу их, ни звука.

Я читала один рассказ о женщине, чьё отражение сошло с ума. Оно оскорбляло её, насмехалось над нею, злорадствовало, угрожало, строило рожи. Ей пришлось выбросить все зеркала, окна затянуть белым полотном, чтобы ночью случайно не отразиться в них, удалила из дома все блестящие предметы. Даже в ванной не мылась, а только под душем, чтобы отражение не подкараулило её в воде.

Однажды жених этой бедняжки, обеспокоенный её состоянием, близким к безумию, повёз её к себе на дачу. Было жарко, и они пошли купаться на озеро.

- Нет, сказала она, я боюсь! Там - моё отражение!

А он-то думал, что это у девушки какая-то странная фобия, и решил одним махом исцелить её, доказав, что бояться нечего. Схватил её в охапку и понёс в озеро. Она кричала, умоляла его, а он не слушал. И положил в воду: дескать, плыви и ничего не бойся; видишь, всё в порядке.

Вот дурачок! Отражение - тут как тут, стало её топить. Жених перепугался, пытался спасти тонущую невесту, но злое отражение схватило его за руку. И утопило обоих.

Понятно, это выдумка, обычный ужастик. Мои зеркала вроде бы безобидны, однако, как подумаю, что они ведут себя своевольно, мне хочется бросить всё и удрать. Вот только куда? Разве что продать квартиру и купить другую? А ещё лучше - переехать в другой город. Или вернуться в родную деревню. Надо подумать.

11 мая

Эти двое совсем обнаглели. Даже меня не стесняются, занялись этим среди бела дня на моей кровати, вернее, на её отражении. Пришлось зеркало скатертью закрыть. Хорошо ещё, что сквозь стекло ничего не слышно. И всё равно неприятно: как будто они здесь, со мною, эта несдержанная женщина и этот бессердечный мужчина. И никакого дела им нет до меня.

Какое же глупое у меня отражение!

18 мая

Час от часу не легче.

Вчера Светик (так я стала звать своё второе, зеркальное, «я» чтобы хотя бы изменением его имени отгородиться от него) совсем была не в себе, а под правым её глазом расплылся огромный синяк.

- Это Виктор постарался? - спросила я.

Не знаю, слышала ли она меня или прочитала по губам, но кивнула: мол, да, он.

- Вот свинья! - говорю, а Светик расплакалась и уткнулась лбом в зеркальное стекло.

Мне стало жалко её. Вот какая участь ждала бы меня, если бы я не порвала с этим садистом.

- Брось ты его! - крикнула я Светику, а она только смотрит на меня заплаканными глазами и молчит.

А потом вынимает из кармана халата пузырёк с таблетками - у меня в доме точно нет таких! - высыпает себе на ладонь все, штук шесть, не меньше, и глотает. И даже не поморщилась. И водой не запила.

- Дура, что ты делаешь? - кричу ей, а сама от страха трясусь, как сухая былинка на осеннем ветру: если она умрёт - что будет со мной? Неужели я тоже отправлюсь на тот свет?

Я спешно одеваюсь - и к Люсе. Прибегаю к ней, слова вразумительного вымолвить не могу, лопочу что-то, как дитя малое, а Люся смотрит на меня так жалостно. Наверное, думает: ну, подруга, совсем ты сбрендила со своей любовью!

Немного успокоившись, я бросаюсь ей на шею и умоляю:

- Пойдём со мной, страшно мне. Она там, наверное, уже мёртвая лежит. Сама убедишься. А если ничего подозрительного не увидишь, значит, я точно свихнулась. А если не свихнулась, тогда вместе с ней умру. Ведь нельзя жить без отражения.

Молодчина Люся! Всё бросила, заставила своего Василия суп доваривать и пелёнки достирывать, а сама со мной пошла. Приходим ко мне - и сразу к зеркалу, тому, что в спальне. А там - Виктор, вернее, его отражение. Стоит над лежащей на кровати Светой. Репу чешет, паршивец. Наверное, соображает, вызвать скорую или бежать без оглядки, чтобы его не обвинили в убийстве. Наконец решился, ушёл.

И Люся всё это видела. И тоже перепугалась, да так, что побелела.

- Бежим, - говорит, - отсюда!

- А она как? - спрашиваю, показывая на Светика. - Ей же помочь надо. Это же, как-никак я...

Люся хватает меня обеими руками за плечи и трясёт:

- Маша, ты что несёшь? Опомнись, дурёха! Ты здесь, со мной, а там - невесть кто. Но точно не ты. И как ты ей поможешь? Сквозь стекло вытянешь? Пойдём ко мне, а завтра, Бог даст, зеркало одумается, успокоится. Или мы его расколотим, раскрошим в пыль...

- Ты не понимаешь, - говорю, - не в зеркале дело, а в моей квартире!

- Но почему тогда моё отражение в твоей квартире не выкобенивается?

- А моё - в твоей!

Так мы ничего и не поняли. И Люся увела меня к себе. А я сама не своя, всё думаю: если умрёт Светик, то и мне конец.

Этим утром как проснулась - стала себя ощупывать: живая! Слава Богу! А как там Светик? Может, Виктор всё-таки вызвал скорую? Спасли её?

Вернулась я одна, Люсе не на кого было оставить Кирюху своего. Да и не горела она желанием рассматривать умирающее отражение. Вхожу в спальню: Светик в зеркале сидит на кровати и пустыми, страшными такими глазами смотрит на меня.

- Слава Богу, жива! - сказала я, а на душе так легко стало! Жалко, конечно, её, но себя жалче.

И то хорошо, что не одна я, со Светиком. Теперь я считаю её не зеркальной картинкой, а сестрой, подругой. Не так одиноко мне стало. Неплохая она, добрая, правда, слабовольная, не смогла взять с меня пример, выгнать Виктора. А у этого гада отражение оказалось даже хуже, чем он сам. Меня, по крайней мере, он не лупцевал.

23 мая

Радость-то какая! Неземная радость! Даже боюсь признаться себе... Но чего мне бояться? Всё хорошо. Я же заслужила счастье, не всё же мне в неудачницах ходить.

Он совсем молоденький, едва школу окончил. Музыкант. На гитаре играет. И мама у него классная. Не сварливая. Вячеслав. Славик. Пишу, а сама краснею, как девица на смотринах.

Баба Валя говорила: новая любовь - это всегда начало, будто и не было прошлого. Мудрая была старушка, вся наша деревня слушалась её советов.

Скучаю по деревне. В городе хорошо, но нет мудрецов. А дураков хватает, больше чем нужно. И что они всё злятся друг на друга? Вот шеф, например, что он взъелся на меня? Чуть что - Потапова да Потапова. А я ведь стараюсь, из кожи вон лезу, улыбаюсь через силу, чтобы покупателям угодить... Кто-нибудь это ценит? Почти никто. Так много вокруг людей, а словно одна я одинёшенька. Если бы не Люся да моя бедная Света... Маленький оазис в пустыне. Для чего тогда такие большие города строить, если всё равно люди в оазисах своих квартирок прячутся? Не понимаю я их.

26 мая

Мы решили жить вместе. У меня будем жить, так как у Славика всего две комнаты, в одной - мама его, в другой - он. Даже гостиной нет. Вся жизнь - на кухоньке крохотной. Мне там явно не место. А у меня просторно, спасибо папе, царство ему небесное, земля пухом, постарался ради меня, квартиру хорошую мне купил.

Сегодня Славик впервые останется здесь. Что-то будет!

27 мая

Да пошли они к чертям собачьим! Окрысились на меня: жалобы, мол, на тебя, Потапова, рекой льются от недовольных клиентов, и прогуливать ты начала без уважительных причин. Ну, и так далее.

А я рассмеялась им в лицо и сказала всё, что о них думаю. И ушла. Всё равно гроши платили. Зато шеф с хозяином жиреют. Понятно: им - всё, а простой продавщице - крошки с барского стола. И ещё недовольны. Все нервы вымотали. И покупатели не лучше. Слова не скажи - обижаются, оскорбляют меня в ответ или к шефу бегут с жалобой. Что за люди! Ведь не я делаю товар, который им не по нраву.

А, да ну их! У меня есть Славик, и мне с ним хорошо. О чём ещё мечтать?

1 июня

Сегодня Славик сказал мне:

- А давай сдадим твою квартиру и переедем в деревню. У тебя же дом есть, а мы тут непонятно что делаем, жизнь попусту тратим.

Я обрадовалась:

- А давай! Коз заведём. У нас с мамой пять коз было, а иногда и восемь. Я их пасла. Отец не жил с нами, в город уехал, предпринимателем стал, богатым. Но другую семью так и не завёл. Помогал нам деньгами. Даже трактор маленький купил, мама на нём сама и пахала, и сено косила.

- Отлично, - говорит Славик, - спокойно там будет тебе, а город - это не твоё.

- Только зеркала брать с собой не будем, - говорю. - Надоело мне наблюдать за несчастьями Светика.

- Зеркала надо взять, - настаивает Славик. - Как же она без тебя? Отражение всё-таки, родное тебе существо. Только начала она отходить от своих мучений - и ты хочешь её покинуть?

Я испугалась.

- Что ты о ней печёшься? У тебя я есть, а она кто? Пусть остаётся здесь. У неё своя жизнь, нечего в нашу влезать.

А он молчит, потупился и вздыхает. Ну, что ты будешь делать с этими мужиками! Всё у них какие-то выверты да изнанки!

И так горько стало мне на душе! Но я виду не подала. Ничего, - утешаю себя, - вот уедем - и отстанет от нас эта стеклянная сущность. Надеюсь, в деревню за нами не попрётся. По ней видно: городская до мозга костей, неженка безответственная, такая без ванны и кондиционера быстро увянет. Надо же! Жениха у меня отбивать надумала! Я ей покажу!

5 июня

Что учудил мой Славик! Просыпаюсь ночью - а его рядом нет. А из гостиной его голос слышен. Слов не разобрать. С кем это он? По телефону что ли говорит? Может, с мамой его что случилось? И тут мысль в голову пролезла: вот если она помрёт, квартира её наша будет, сразу две сдадим. Нехорошо стало мне от этой мысли, укорила я себя, поднялась с кровати и на цыпочках вышла в коридор. Двери открыты, в гостиной свет горит. Славик стоит перед зеркалом и со Светиком беседует. А она ему так мило улыбается, так доверчиво. Аж похорошела и помолодела, совсем девочкой выглядит.

- Тогда я зеркало из ванной возьму в деревню, - говорит он.

Что она ответила, я не слышала, а он, похоже, слышал.

- Я тебя не оставлю, - отвечает ей. - Ты же не виновата, что живёшь там, а мы здесь.

Светик шевелит губами, и Слава её перебивает:

- Ну, как я могу уговорить её? Не слушает. Я конечно, попытаюсь...

А та губки ему подставляет, и он целует её. Вот паршивец!

И взыграла во мне такая злоба! Чёрный ураган растрепал мою душу.

- Ах вы, бесстыдники! - кричу на них, а они уставились на меня, как воришки, пойманные с поличным. - Что ж вы такое вытворяте!

Бегу в прихожую, там у меня в шкафчике инструмент кое-какой хранится. Беру молоток - и к зеркалу! Славик вытянул вперёд руки, вроде как защищает зеркало, говорит мне что-то. А я ничего не соображаю, отталкиваю его, размахиваюсь молотком - и бью. И попала прямо Славику по голове. Он упал на пол, и только тогда ко мне вернулся рассудок. Я так перепугалась! Забыла про ревность, про змею подколодную Светку. Выронила молоток и - на колени, плачу, щупаю тело любимого своего.

Слава Богу, жив мой Славик. Сотрясение мозга. Врачу он сказал, что положил молоток на антресоль, а когда коробку оттуда доставал, молоток ему на голову и свалился. Полицейский пристал к нему в больнице: скажи да скажи, кто тебя ударил. А он - всё своё: упал, мол, молоток. Ему, конечно, не поверили, но в конце концов отстали. Ранка пустяковая. Зато в душе моей - целое землетрясение. И ревную его, и совестно мне, и бояться начала самой себя. Не знала раньше, что на такое способна. Ну да, не нарочно я ударила, но ведь ударила!

А если зеркала у меня заговорённые? - подумала я. - Значит, нельзя их уничтожить? Вместо них людей будешь калечить. А то и убьёшь. Страшно ведь. Надо оставить их в покое. Просто уехать - и всё. А Славику не позволю взять из этой квартиры ничего, даже зажигалку.

Хороший он, простил меня сразу: не виновна, дескать, ты, я сам под удар подставился. Да, хороший, но глупенький ещё. Я его тоже простила. Хотя тёмный осадок в сердце остался.

12 июня.

Не до дневника было мне всю неделю. Нелады у нас со Славиком. Всё чаще шушукается с проклятой Светкой, а на меня так печально смотрит, так обречённо, как будто я соседка, которая не хочет его понять. Ага, я не хочу, а та, за стеклом, хочет.

Так мне обидно: в чём же я провинилась? Почему ему милее эта стерва? Она же размазня, к тому же из другого мира, а из-за стекла ей всё равно не выползти. А я...

Да что говорить! Не любит меня Славка, он Светку-разлучницу любит, вот и весь сказ. У них с нею - полное взаимное разумение, а со мной - сплошные ссоры да скандалы. И в деревню ехать, кажется, расхотел.

Эх, мужики! Беда с ними. Как волка ни корми - всё в лес смотрит. Ладно Светик, она здесь, в квартире, к тому же с нею он изменить мне по-настоящему всё равно не сможет. А если бы она соседкой была по лестничной площадке? А ведь и такое возможно. Веры никому нет.

Жалко мне их обоих... А кто меня пожалеет? Уж точно не они.

20 июня

Это самый нелепый, самый непонятный и жуткий день во всей моей жизни. Столько всего случилось!

Проснулась ночью. Будто толкнул меня кто и сказал: посмотри на тумбочку! Я включила бра и приподнялась. А на тумбочке - лист бумаги. Письмо:

«Прости нас, Маша. Светик (на самом деле её, как и тебя, зовут Марией) предложила мне стать отражением. Я согласился. Когда ты будешь читать эти строки, мы будем уже далеко. Не нужны мы тебе, вот мы и уходим. Оставляем тебя наедине с твоей совестью, с твоею душой и надеемся, что рано или поздно ты простишь нас. Когда поймёшь, что не только мы виноваты в твоих несчастьях, но и ты.
Прощай.
Вячеслав и Мария».

Каково мне было прочитать такое! Я вскочила с постели, гляжу - а в зеркале - пустота, чернота. Будто это и не зеркало вовсе, а окно, глядящее в промозглую осеннюю ночь. Включаю свет - то же самое: чёрное стекло, и нет меня в нём, ничего и никого в нём нет.

Бегу в гостиную - та же картина: не зеркало, а чёрная могильная плита. В ванной - такая же, только маленькая. Перепугалась же я! Мне показалось, что я попала на кладбище, где в каждой могиле похоронена я, даже имени писать не надо, и так понятно, кто покоится под этими плитами. И такое горькое одиночество навалилось на меня, что я не выдержала и разревелась. Хожу по квартире, ищу в зеркалах себя, а меня нет. А слёзы текут из сердца моего униженного двумя ручьями безотановочно.

Вконец вымоталась, туда-сюда блуждая по комнатам, как призрак, упала на кровать, поплакала ещё немного - и уснула.

Просыпаюсь утром - на работу надо идти. Недавно устроилась. Магазинчик книжный, маленький, уютный, покупатели всё больше люди интеллигентные, не хамят. Я читать люблю, в книгах разбираюсь, быстро пообвыкла там. Правда, зарплата чисто символическая, но это же должно было быть временное место перед отъездом в деревню, так, на хлеб-масло заработать.

Надо идти, а сердце такое тяжёлое, целая тонна тоски и печали в нём, не пускает. С трудом поднялась, ещё раз осмотрела зеркала: без изменений. Слёзы просятся наружу из потемневшей моей души, такой же безликой, как и мои зеркала. Но я сильнее тоски. Я должна выдюжить. Пошла на работу.

Вернулась домой, точно в древний склеп, где вымерли даже призраки мертвецов. Надо что-то делать. Надо найти выход из этой черноты.

21 июня

Даже мужчина не может обойтись без зеркала, а я ведь женщина. Как мне приводить себя в порядок, если не вижу своего отражения?

Нашла выход: перестала следить за внешностью. Никакой косметики. Ведь даже зеркальце в сумочке стало чёрной пластинкой, даже в ночных окнах меня нет. Женщина без зеркала слепа. А с другой стороны, забот меньше стало, затрат на всякие модные штучки. Денег и без того мало. А я и так красива.

Надо быть сильной. И реалисткой. Жизнь продолжается. Подумываю, не уехать ли в деревню одной. Нужны ли мне мужчины? Обойдусь и без них!

24 июня

И ещё одно чудо случилось со мною.

Вчера был выходной. Пошла прогуляться в парк. Жарко, но в тени хорошо, ветерок такой ласковый - хоть обнимайся с ним и целуйся. Как же я соскучилась по нежности!

Взяла с собой «Хижину дяди Тома». Никогда не читала эту книгу. Люсе она нравится. Села на скамью. Неподалёку - две мамаши с детишками. Девочка и мальчик. Бегают, визжат, смеются, бросают воздушный шарик, большой, оранжевый. Видимо, хотят заставить его подняться в небо, а он тяжёлый, не желает улетать. Поднимется - и медленно опускается к ним в руки. Вот счастливые! Им и не жарко, и забот у них нет. А если и есть, так забыли их, увлечённые игрой. А мамаши их стоят под деревом, ведут серьёзный разгоор и даже не замечают счастья своих чад. Любят ли они их? Несомненно, любят. А я, любила бы я ребёночка? Не знаю.

Вот с такими мыслями раскрыла я книжку. И утонула в ней. Совсем забылась.

И вдруг:

- Маша, ты гибнешь.

Я встрепенулась, подняла голову: рядом со мною сидит цыганка. Обычная цыганка в цветастой юбке, молодая, не старше меня. Я гляжу на неё, а она - на меня.

- Маша, ты гибнешь, - повторила она.

- Откуда ты меня знаешь? - спрашиваю.

- Меня послала к тебе Глафира.

- Какая ещё Глафира?

Я уже привыкла к зеркальной мистике, поэтому не особо сильно удивилась тому, что какая-то Глафира послала ко мне цыганку.

- Пойдём со мной, - говорит, - всё сама увидишь и услышишь.

- Как-то это... - мямлю я, а сама думаю: что-то здесь не чисто. Заманит меня эта женщина - и пропаду я совсем.

- Не бойся, - настаивает цыганка. - Ты же смелая. Виктора не испугалась, Вячеслава отшила, даже отражение своё прогнать умудрилась. А теперь сживаешь со свету и оставшуюся тебе часть. Налачхо лыджала тут. Лукавый ведёт тебя.

- А Глафира мне поможет? - робко спрашиваю я, понимая, что рядом со мною сидит настоящая провидица. Неспроста это, думаю. Судьба, не иначе. А судьбе противиться - в петлю лезть, - говаривала покойная матушка.

- Поможет непременно, если ты сама захочешь спастись. - Цыганка встала. - Ну как, идём?

- Идём.

И вдруг я спохватилась:

- А сколько это стоить-то будет?

- С Глафирой договоришься о цене.

И мы пошли. Сели в машину. За рулём - юноша, чернявый, красивый. Женщина сказала ему что-то на своём языке, и мы поехали.

Остановились за городом перед воротами двухэтажного особняка. Юноша остался в машине, а мы вошли в калитку, миновали мощёный плиткой двор, поднялись на крыльцо. Моя сопровождающая нажала на кнопку звонка. Несколько секунд - и дверь открылась. Сама - за нею никого не было. Прошли в большой зал. А там в окружении старинной мебели, за круглым столом, сидит в кресле старуха цыганка, древняя, как и вся эта мебель, а может, и старше. С любопытством оглядывает меня. А затем говорит низким, прокуренным голосом, но ласково, как будто к любимой внучке обращается:

- Как ты выросла, Машенька! Ну, садись, не бойся. Сейчас чай нам подадут.

Женщина, что привезла меня, вышла, а я, чувствуя, что тело становится ватным и невесомым, села за стол, напротив старухи.

- Я Глафира, - сказала та, улыбнувшись и показав идеально белые зубы. - Вижу, ты удивлена: откуда эта бабка знает меня? А я и есть твоя бабка.

- Вы?

- Да, я. А ты думала, почему твой отец был таким смуглым, да и ты темноватая?

- Он говорил, что родом с юга, что в роду его кто только не побывал.

- Это так. Отец его, Алексей, дед твой, русский. Он умер рано, когда Мишенька в восьмом классе учился. Потом Мишу взяли в армию, и я осталась одна. И отправилась путешествовать-кочевать по миру, чтобы грусть-тоску свою по дорогам развеять. Даже до Чили добралась. Там-то и встретила свою судьбу, Хосе. Полюбила его, хоть он старше меня был на целых двадцать лет. И жила с ним до самой его смерти. Многому научил он меня. Мудрецом был, ясновидящим.

- Папа говорил мне, что моя бабушка живёт на другом конце света.

- Да, разбросала нас жизнь. Но я Мишеньку не забывала. Хосе наследство получил, разбогатели мы, и я стала сыночку своему единственному помогать. А в письмах уговаривала не разводиться с женой. Он пытался, как мог, но у них ничего не вышло. Вообще-то на развод подала твоя мать. А как умер муж, а потом Миша вслед за ним ушёл, я снова в путешествовать отправилась. И вот недавно вернулась, доживаю теперь свой век у племянницы.

- Но откуда вам... простите... тебе так много известно обо мне? - спрашиваю.

- Я же ученица Хосе. - Глафира скромно улыбнулась. - Я слежу за твоей жизнью. Сперва не вмешивалась, думала, что хватит тебе разума и сердца преодолеть губительные страсти, вот тогда бы я объявилась и начала учить тебя разным премудростям. Но ты не тем путём пошла. А как увидела я, что ты превратилась в отрезанный ломоть, решила срочно спасать тебя.

- Как спасать?

- А вот послушай. - Она умолкла, так как вошла девочка лет четырнадцати, внесла поднос. Расставив на столе чашки, сахарницу и всё прочее, девочка вышла, и Глафира продолжала: - Цельности нет в тебе, Машенька. А ты пей чай-то, не стесняйся, и слушай. Разделена ты на две части. Здесь, в этом мире, живёт сильная Маша, стремительная, волевая, но холодная. А слабая твоя часть, чувствительная, способная беззаветно любить и прощать, отделена от тебя зеркалом. Ей там плохо, она хочет объединиться с тобою, но не может, поскольку ты её не любишь. Ты презираешь её за слабость, за доверчивость, за то, что в ней остался ребёнок, который зачах в тебе.

Помнишь своё детство? Разве такая правильная была ты тогда?

- Я была счастливая.

- Вот видишь? Потому что не заботилась о том, что люди скажут о тебе, не презирала слабость, не смеялась над доверчивостью...

- Но разве быть сильной - это плохо? - снова оборвала я Глафиру. А она строго посмотрела на меня и отвечает:

- Плохо, если сила не держит на крепких своих руках любовь. Какой прок в ней? Читала, небось, о Сизифе? Какой смысл в силе, способной разве что камни катать, а ближнего осчастливить не могущей? Вот откуда твои беды, внучка. Ты так упорно боролась со слабой своей половиной, что она отделилась от тебя и осталась в зеркале. А потом и вовсе тебя покинула.

- И увела моего жениха.

- Да, увела. И правильно сделала. Ему с нею в сто раз лучше, чем с существом, которое только и знает, что завидовать и ревновать, а полюбить как следует не хочет.

- Но я же любила его!

- Ты своё желание любила, а не Славика. А та, что за стеклом, растворила в нём свою душу.

- И они больше не вернутся?

- Вернутся. Если их призовёт твоя любовь.

- Но что мне делать?

- Полюбить.

- Но ты же сказала, что я не могу...

- Можешь, внучка, ты сильная. Если захочешь, своего добьёшься.

- Кого же мне полюбить? И как?

- Существо, которое вызывает у тебя омерзение. Это будет первый шаг.

- Виктор вызывает у меня омерзение, - сказала я.

Бабушка укоризненно покачала головой:

- Нет, ты обманываешь себя. Виктора ты просто боишься. И правильно делаешь, таких надо бояться. Так что оставим его в покое. Вспомни, какое животное не нравится тебе больше всех.

- Крыса.

- Отлично! Иди в магазин и купи себе крысу. И ухаживай за нею, как за своим собственным ребёнком. Когда ты полюбишь этого зверька, случится маленькое чудо. И вот тогда ты узнаешь, что тебе делать дальше.

Я покинула бабушку Глафиру другим человеком. Я чувствовала себя невесомой, как лепесток ромашки. Красивый юноша вернул меня на автомобиле в город, и я вошла в свою квартиру, которая уже не казалась мне склепом. Что-то живое появилось в ней, тёплое, родное.

25 июня

Купила в зоомагазине крысёнка. Продавец сказал, что это мальчик. Белый, с красными глазками и отвратительным голым хвостом. Как же я ненавижу этих тварей! Но задание надо выполнить. Я сильная, справлюсь.

Назову это чудовище Майки. Такое нежное имя! Может быть, оно сделает его более привлекательным?

26 июня

Надо было почистить клетку, а я не могла заставить себя взять Майки в руки. Продавец сказал, что он ласковый и не кусается. И всё равно мне было страшно.

Вспомнила детство. Мне восемь лет. Или семь? Не помню точно. Папа ещё живёт с нами. В доме у нас поселилась крыса. Чёрная и красивая. Наглая, никого не боялась. Папа поставил ловушку, но она никак не хотела в неё попадать. Хитрая была.

Возвращаюсь домой после школы, а она сидит на столе и смотрит на меня, как будто спрашивает: когда же меня будут кормить? Я - к ней, хочу прибить её школьным портфелем, а она неспешно спрыгивает на стул, со стула соскальзывает на пол - и в дырку в углу, на стыке двух плинтусов. Скрылась, только хвост торчит. Ну, я и хватаю её двумя пальцами за хвост. И вытягиваю. А она разворачивается и кусает меня в палец. Мне было не очень больно, однако я здорово испугалась. А из пальца кровь течёт. Ну, я и упала без чувств.

Когда пришла в себя, замазала палец йодом, заклеила пластырем, а родителям об этом не сказала. Сама не знаю, почему. Наверное, не хотела, чтобы они смеялись над моим неразумием. Обманула их: мол, порезалась ножом.

- Глупые детские страхи! - сказала я себе, открывая клетку. - Иди сюда, страшилище! - А рука дрожит, того и гляди сама из клетки выскочит.

И взяла его. Мне было противно. И страшно. Ну, и что с того? Крысёныш оказался совсем безобидным. Он норовил подняться по руке на плечо. Я осмелела. Старалась не обращать внимания на его омерзительный хвост. Поиграв с ним, посадила его в переноску, помыла клетку, насыпала опилок и вернула на место. И стала кормить его, просовывая сквозь прутья кусочки хлеба, смоченные молоком.

Первый урок окончен успешно. Вот только как полюбить это существо? Нет, это невозможно!

28 июня

Как же я смеялась сегодня вечером! Давно так не хохотала. Кажется, в последние годы я вообще не смеялась. По крайней мере, так весело. Я даже ощутила себя маленькой девочкой.

Майки такой забавный! Он просовывает переднюю лапку сквозь прутья клетки и тянет её ко мне: просит покормить его. Съедает полученный кусочек - и снова тянет... хотела написать: «руку». А почему бы и нет? У крыс тоже есть руки. Они же хватают ими еду и держат её, как люди, когда едят.

Мне уже и хвост его нравится. Ну, не пушистый - и что? У меня вон почти всё тело голое, я же из-за этого не считаю себя уродиной. Да и Майки, похоже, относится ко мне с симпатией, не гребует моими безволосыми руками, даже нос мне облизывает, когда подношу его к лицу.

29 июня

Сегодня на работе вспомнила Майки и поняла, что у меня появился друг, и он мне дорог. Красавица наконец полюбила чудовище. Может быть, крысы не самые красивые звери, но Майки - просто прелесть!

Я с радостью вернулась домой, предвкушая весёлые игры с ним.

Вернулась - и остолбенела в гостиной: Зеркало, к черноте которого я уже привыкла, глядело на меня радостным оранжевым прямоугольником. Будто это окно в райскую тишину. Разве не чудо?

30 июня

Почистила клетку. Майки сидел у меня на ладони. Я подошла к зеркалу. Оно уже не оранжевое, а белое. Я где-то читала, что это цвет надежды.

И вдруг Майки отразился в той белизне! Я даже вскрикнула от неожиданности. А потом началось такое! Пишу, а у самой руки дрожат от радости. Никак не могу прийти в себя. Но всё по порядку.

Не прошло и минуты, как из тумана проступил образ моей Светы. Не буду больше называть её так, ведь это не чужой мне человек - это я! Она смотрит на меня с не меньшим удивлением. Я улыбнулась ей - она ответила такой нежной улыбкой! А я раплакалась. И она тоже.

- Как я соскучилась по тебе, сестрёнка! - говорю.

- Я тоже так скучала по тебе, - отвечает. Надо же, я её слышу! Вот так чудеса!

А на ладони у неё - такой же, как и у меня, Майки. Я подхожу к зеркалу почти вплотную, и крысята обнюхивают друг друга. Наверное, не знают, кто из них отражение. А надо ли это знать? Я вот тоже гляжу на ту себя, что в зеркале, - и у меня от умиления и радости сжимается сердце. И начинаю путаться, где я, а где она.

Дальше - больше. Ко мне, к той, которая по ту сторону, подходит Славик. Он обнимает её и целует в губы. И они оба глядят на меня. А я больше не злюсь, не завидую, не ревную.

- Ты вернёшься ко мне? - говорю Славику.

Он кивает и уходит.

- Куда он? - спрашиваю Машу.

- К счастью своему бежит, - отвечает она и прикладывает ладонь к стеклу. Я целую эту дорогую мне ладонь, а затем кладу на неё свою. И мне так хорошо становится! И я плачу от счастья, острого, как луч солнца, пронзившего грозовую тучу. Мы обе плачем.

Хлопнула дверь. Это был он! Надо же, не вернул мне ключ! Получается, знал, что будет дальше?

Он подошёл сзади. Я не оглянулась, смотрю на его отражение: оно обнимает её - меня, целует её - меня, и нет уже разницы между нами ни во внешности, ни в движениях. Наконец мы стали одним целым.

А туман рассеивается - и комната перетекает в зеркало, а из зеркала льётся такой сладкий свет!