Кто ты?

Бывает идешь просто так, без цели – по обочине шоссе или краем леса. Под ногами у тебя гладкая твердь, а поодаль белеют крыши домов и, легкие, как чье-то дыхание, поднимаются серые дымки над трубами, туманя морозную голубизну неба. И вдруг тебя позовет тропинка, уводящая куда-то в сторону, в кусты, в чащу, в хрустальное безмолвие. Она глубокая и узкая, протоптанная в снегу. Ты даже не знаешь кем – человеком или каким-то лесным зверьем. Но ты ступаешь на нее, и за тобой смыкается пространство. Пусть ненадолго, но ты убежал из мира людей – от докучливых соседей и родственников, от коллег, друзей, знакомых и незнакомых, от стыда, вины и от самого себя. Ты хотел заблудиться – и сделал это. А теперь шагай вперед – и ни о чем не думай. Лесу не нужны ни мысли, ни слова. Он видит тебя насквозь, как букашку, ползущую по его огромной ладони. Он знает твое сердце и твои сны.
Давно уже в наших краях не случалось такой холодной зимы. Минус двенадцать градусов. Да еще ветер, противная, колкая поземка. Наверное, где-нибудь в Сибири такая температура считается теплынью. Но для Саарланда – это лютый мороз. Рождество осталось позади. Еще немного – и сменится календарный год, так что вместо числа «двадцать два» во всех официальных документах придется писать «двадцать три». А велика ли разница? Наверное, все-таки нет. Так что настроение у меня было не праздничное. Но и не плохое. Я чувствовал себя свободным и просто шел через лес, глядя по сторонам, но ни на чем не останавливая внимания. Трогал нависшие над тропой хрупкие ветви берез, прозрачные и звонкие, как сосульки. Отряхивал их от снега, чтобы увидеть, как рассыпаются лунной радугой, спрыгивая с деревьев, пушистые белые кошки. Я позволил холоду и свету вымести из души все обиды, страхи и огорчения последних месяцев и почти физически ощущал, как она очищается, становясь такой же сияющей и белоснежной, как все вокруг.
Березняк кончился, и начался смешанный лес. Потом стали попадаться елки, крепко спящие, нахохленные, укутанные в плотные серебряные шали. И вдруг яркая вспышка цвета. Елочка, наряженная по-новогоднему, в красных и синих шарах, в каждом из которых отражается ледяной мир. Она лишь слегка припорошена снегом, и даже угадывается вокруг тонкая стежка следов. Я замер, как вкопанный, потрясенный открывшимся мне чудом. В этой глуши... откуда? И главное – зачем? Ну, пусть не такая уж глушь. Все-таки поселок рядом. Не так много я прошел. Но все равно, зачем наряжать елку, которую никто не видит? Случайную, неприметную, растущую вдалеке от широких дорог. Каким надо быть одиноким, отчаянным романтиком. Или просто одиноким – бесконечно, до одури... чтобы сотворить себе эту маленькую разноцветную радость посреди леса.
Я привалился спиной к березовому стволу, выросшему чуть под углом, и смотрел на нее – до пляшущих пятен в глазах. Идти дальше расхотелось. Да я и не смог бы, потому что уже достиг последней точки. В полутора метрах от новогодней елочки обрывалась тропа. Дальше – или поворачивать назад, или брести по целине, почти по колено в снегу. И то, и другое не имело смысла.
Знаете, как это бывает, когда ночью не спится, и ты лежишь, сомкнув веки или щурясь на тусклую звездочку ночника, и вспоминаешь другие сны? И уходишь мыслями в неведомые края, в иную жизнь или в иную реальность. В то, чего нет, но, возможно, случилось давным давно, когда ты, такой, как сейчас, еще не родился на свет. Я стоял у наряженной елки, и телом, и умом погружаясь в сладкое и тревожное ощущение дежавю. Ведь это она – мерцающая красно-синими шарами, одетая в цвет и блеск – снилась мне каждую ночь и, кажется, совсем недавно. Каких-нибудь пару столетий назад, когда я верил, что счастье есть и я его достоин. Тогда она казалась стройнее и выше, и солнечное гало туманной звездой украшало ее вершину. Точно ангел раскрыл надо мной два белых крыла, спускаясь с небес на землю, но зацепился за ель и остался висеть на тонкой ниточке света, как новогодняя игрушка. И дул ветер, и снег мелькал в воздухе – не поземка, а настоящая метель, белое подвижное марево.
Я хотел узнать, кто нарядил елку, и спросил вслух: «Эй, тут кто-нибудь есть?». Расступились ветки, и из зыбкой пелены вышел он... или она... я не понял кто. Подернутый серебряной дымкой силуэт расплывался у меня перед глазами. А лица я не мог разглядеть из-за мельтешения снега. Но душа моя, как собака с поводка, рванулась к этому человеку. Словно сердце у нас когда-то было одно на двоих, но раскололось пополам, и этот неровный скол болел и кровоточил. Добежать, достичь в два прыжка, упасть в снегу на колени – и прижаться крепко-крепко, чтобы никогда больше не размыкать рук. Чтобы две половинки сердца срослись в одно – и утихла боль. Кто бы ты ни был, кем бы ты ни была – я твой, я иду к тебе... И в этот момент я всегда просыпался.
А сейчас я просто стою, прислонившись к дереву, и елка передо мной живая, и блестящие шары на ней слегка покачиваются, окрашивая монотонную белизну в странные радужные цвета. Очень холодно. И хотя в лесу нет ветра, я его чувствую: на щеках, на лбу, на онемевших губах... Он шевелит волосы мне на затылке, забирается под куртку и в брюки, и даже задувает в ботинки. Я цепенею. И хотя глаза мои широко открыты – как будто засыпаю. А потом словно колбы песочных часов опрокидываются. И мир из сна становится реальным. А мое собственное ленивое бытие обращается в сон. Глупый, скучный, лишенный настоящих красок.
И сам я уже не знаю, кто я – настоящий. Я словно играю на скрипке в мире настолько пустом, что в нем умирает все, кроме звука. И я в нем только звук – яркий, сверкающий, как рождественская елка, длящийся на одной чистой ноте за пределами бесконечности.
Однажды меня позовет тропинка, и я уйду в зимний лес, потеряюсь и больше не вернусь. И взметнется снег – искристой пылью, пометет метелью и сложится в туманую серебристую фигуру. Я не пойму, мужчина это или женщина. Но я рванусь, как собака с поводка – ему или ей навстречу. И в этом бесполезном усилии будет больше смысла, чем во всей моей прошлой нескладной жизни.
Кто ты?

Орфей

Ты засыпаешь глубже... И знаешь что? Если тебя зовут Орфей... допустим, это дурацкое имя дали тебе родители, начитавшись в юности глупых книжек... то это вовсе не значит, что ты отправишься в ад за своей Эвридикой. Возможно, ты боишься пыток и боли, или не выносишь жары, или в детстве тебя кто-то так сильно напугал, что с тех пор ты можешь спать только при включенном ночнике. Но ты пойдешь в зимний лес, тихим солнечным днем за неделю до рождества. И возьмешь с собой коробку елочных шаров – синих и красных. Лес - это не царство теней. И не геенна огненная. Наоборот, в нем нет тени и нет огня. Только мороз и свет. И тебе не будет страшно.
В конце звериной тропы ты отыщешь ее, растущую, как ни в чем не бывало – вашу с Эвридикой елочку. Вы выбрали ее вместе, за то что что она такая пушистая. И какая-то трогательная в своем сиротском пуховом платочке. Ты поставишь коробку на снег и вспомнишь, как вы с Эвридикой... а собственно, твою подругу зовут не Эвридикой, а Леной, но какая разница, ведь вы давно об этом забыли. Будь ты Ромео – и она бы стала Джульеттой. Все хорошее объединяется попарно.
Итак, вы вместе наряжали елку. Это был ваш маленький секрет, предрождественская игра. Ты вешаешь синие шарики, она – красные. Кто справился быстрее, тот и победил. И мелькали озябшие пальцы, то и дело переплетаясь в нежном, мимолетном пожатии, и звенели, стукаясь друг о друга елочные шары. И смех порхал между вами стаей серебряных бабочек. И падал с деревьев снег.
Ты помнишь, Эвридика всегда выигрывала. А ты сердился в шутку и говорил: «Ну, подумаешь, я заранее дал тебе фору». Хотя это было неправдой. И на самом деле ты очень хотел успеть раньше нее. Чтобы все синие шары уже висели на веревочках среди дымчато-зеленой хвои, а в коробке еще оставалась парочка красных, наливных и ярких, как спелые яблоки. Но Эвридика оказывалась проворнее, и ты, как ни старался, никак не мог за ней угнаться. Она – ловкая и сильная, хоть и хрупкая с виду. Она – как пантера в прыжке, высоком, плавном, словно парящем над крышами сонного поселка. Ее волосы – дикий мед. А походка, жесты – грация хищной кошки. Такой она была. Эвридика все делала быстрее тебя. Собирала трансформера. Убивала всех зомби в компьютерной игре. В гимнастическом зале взбиралась по канату. Взлетала по чердачной лестнице на крышу. Бегала наперегонки. Она и в любви тебе призналась бы первой. Но не успела. И ты не успел.
Прошлой зимой, в один из самых темных вечеров начала января – стылый и безлунный – она возращалась домой из университета и шла вдоль скоростной дороги, по узкой, петляющей краем леса тропинке, а ты остался на лекцию по матанализу. Если бы не это, терзал ты себя потом, если бы не дурацкая математика... ну что тебе стоило прогулять? Сказаться больным, попросить у кого-нибудь конспект? Разве не возникло у тебя в тот день дурное предчувствие, что нельзя отпускать Эвридику одну? Что она в опасности? Что этот вечер – один из самых обычных зимних вечеров – перетряхнет твою жизнь, как старую перьевую подушку, распорет по шву, вывернет наизнанку и перелицует – так что ничто уже больше не будет прежним? Нет, не возникло... Ты сидел, как обычно в светлой аудитории, записывая в тетрадку бессмысленные формулы, пока твоя подруга продиралась сквозь тьму, страх и холод, и слепящие огни встречных машин. И что с ней стряслось по пути, знают только лес и Бог. Но ни тот, ни другой, не ответят, не расскажут...
Ты понимаешь, что люди не пропадают просто так. Об этом тебе говорят друзья, приятели и родные, знакомые и незнакомцы. Тебе кричат об этом газеты, полные криминальной хроники. Но ты глуп и упрям, и продолжаешь надеяться, что твоя любимая жива. Ведь никто не видел ее мертвой, а если бы и так – ты не поверил бы и собственным глазам, а не то что чужим. Может быть, ее сбила машина, изранила, переломала и лишила памяти? И где-нибудь она бродит – твоя Эвридика – в нескончаемой ночи, в вечных сумерках разума, бессильная вспомнить себя или тебя. Или ее взял в плен лесной дух?
Ты не знаешь. Но за неделю до рождества ты приходишь к вашей елочке с коробкой разноцветных шаров. И думаешь, как она выросла – зеленая бедняжка. Как похорошела за год! Ты думаешь, что Эридика, будь она хоть где – обязательно придет, чтобы поиграть с тобой в вашу любимую игру. А не повесить ли на елку синие шары, размышляешь ты, но приходишь к выводу, что это не честно. Стоишь, озябший, сунув покрасневшие руки в карманы, и смотришь на коробку в снегу. Долго смотришь, до красно-синего мелькания перед глазами, и плачешь, и тебе не стыдно.
А после рождества ты возвращаешься на то же место, как преступник возвращается на место преступления – в жалкой, смутной надежде, что Бог услышал тебя. И видишь елочку наряженной, и застываешь, как пораженный громом. Ты успеваешь подумать, что Эвридика повесила и синие шары тоже – а это нарушение правил – но тут же отбрасываешь свою глупую мысль. Потому что ничто уже не имеет значения, ни выигрыш, ни проигрыш, ни соблюдение каких-то условностей. А важно то, что ты ощущаешь – спиной, затылком, всем телом, что ты в лесу не один. Он здесь, совсем рядом, в двух шагах от тебя – тот, кто нарядил елку. Он дышит тебе в затылок. Он смотрит на тебя взглядом, полным любви, ведь что, как не любовь, могло привести вас обоих в эту белую глушь, в эту вселенскую пустоту, за грань скорби и отчаяния. И, весь покрываясь холодным потом, ты спрашиваешь – чуть слышным, застывающим движением губ, не вслух, а как будто вовнутрь себя: «Эвридика? Лена... это ты?»
Может быть, это призрак. Или кто-то совсем посторонний – решил подшутить над тобой. А может, он вовсе тебя не знает, а просто играл с миром, с елкой, с лесом – в какую-то свою, тебе не ведомую игру. Но где-то над головой, в морозном потрескивании веток, в тихом шуршании оползающего снега, зарождается шепот: «Не оглядывайся, Орфей... Не оглядывайся! Пока я не выйду из тени на свет...»

Принцесса

А потом мне приснился мальчик... Очень маленький и несчастный, которого никто не любит. Ни бабушка, ни папа, а мамы у него нет. Она умерла, а как и когда ему никто не рассказал. Зато у него есть белая персидская кошка по кличке... нет, по имени Принцесса. Она целыми днями лежит на диване – зеленоглазая и курносая, мягкая, как пуховая перина – и мальчик, приходя из садика, ложится рядом с ней. Он не знает, любит ли его Принцесса, но от нее исходит тепло и нежность. От нее исходят странные звуки, похожие на бульканье воды в большой кастрюле. Их слышишь – и боль засыпает. Мальчик думает, что так уютно и хорошо бывает только рядом с мамой... а еще рядом с кошкой, для которой он – все равно что большой котенок. Он читает сказки про Белоснежку и Золушку, и про Кота в сапогах, и про Спящую Красавицу, и про Волшебника из Страны Оз. А кошка мурлычет ему прямо в ухо, и облизывает лицо шершавым розовым язычком, от которого мальчику смешно и мокро – и обоим хорошо.
Папа целыми днями пропадает на работе, а когда приходит домой – ругает мальчика. А бабушка выговаривает внуку с утра до ночи.
«Ты же не девчонка! Что ты лежишь на диване с книжкой и кошкой? Иди, поиграй в машинки!»
«Что ты читаешь про Золушку и Белоснежку! Это девчачьи сказки. Может, тебе еще и платьице сшить? Ты же мальчик! Иди, поиграй в войну!»
И мальчик опускает голову, краснея от стыда, и прижимается щекой к мягкому боку Принцессы. Он зарывается носом в душную шерсть и хочет умереть – просто так, без всякой войны. А у кошки мордочка плоская, и ей тяжело дышать.
Однажды утром Принцесса не просыпается. Она лежит под елкой, как рождественская игрушка, и ее зеленые глаза поблескивают мутно – осколками бутылочного стекла. Мальчик берет ее на руки и тормошит, и гладит безвольное тельце, и целует ее в курносую мордочку, и в нос, и дышит с ней в унисон, и дышит за нее – но она не оживает. И глаза блестят все так же стеклянно.
«Тьфу, - говорит бабушка, - кошка померла. Да и ладно – она была очень старая».
«Какая гадость, - морщится папа, собираясь на работу. – Выброси ее в помойку».
И мальчик убегает из дома.
Он идет по зимнему лесу с мертвой кошкой на руках и рыдает, как девчонка. Но некому его упрекнуть. Ему в сапожки набился снег, а за шиворот с дерева упала сосулька. Но он бредет – упрямо, не чувствуя холода, пока тропа не кончается, упираясь в одинокую, словно белым пуховым платком укутанную елочку. Она совсем не большая, ростом не выше мальчика, яркая и красивая, как на картинке. Под этой елочкой он и хоронит в снегу свою любимицу, понимая, что это только до весны. А когда снег растает, маленькая белая кошка останется голой и беззащитной, на мокрой земле – на съедение лесным зверям и птицам. Но больше он ничего не может для нее сделать.
Мальчик думает, а вдруг Принцесса не умерла, а только заснула? И как та спящая красавица из сказки очнется от поцелуев весеннего солнца? Все может быть... Он хочет положить на ее могилу немного цветов. Но их нет – всюду сухой, рассыпчатый, морозный декабрьский снег. Белая, безжизненная пустыня.
Но в снегу кто-то оставил коробку с красными и синими стеклянными шарами... И мальчик наряжает елку.

*** Из серии "Сказки волшебного леса":
"Волшебный лес" - "Кто ты?" - "На этом самом месте" - "Меховые шкурки" - "Озерный кот" - "В зеленом свете" - "Как осенние листья"