Эрнст возвращается домой с добычей. Под ногами шуршит сухая трава; глаза равнодушно блуждают по скелетам кустов и деревьев, шепчущих на ветру мёртвыми листьями.

Наконец, впервые за пять голодных дней, ему удалось подстрелить кролика.

Правда, ходил он не на охоту, а в соседнюю деревню - проведать брата и узнать новости. Брата в живых не застал - лишь взглянул на его труп, вдохнул смрад разлагающейся плоти и тут же выбежал из дома, где сгустился ужас. А новости из города были и того страшнее...

И всё же на обратном пути ему улыбнулась удача.

Как же обрадуются Лизбет, Отто и старик, когда Эрнст широким жестом положит перед ними свой трофей! Эта живая картинка, снова и снова вспыхивающая в голове, заставляет его улыбаться. Радость несмотря ни на что. Надежда вопреки здравому смыслу.

И всё же...

Слёзы навернулись у него на глазах, и он недовольно мотнул головой, отгоняя от себя мысли о мёртвом брате и о том, какое это мучение - не только самому бродить в поисках скудного пропитания, но и видеть, как близкие твои с утра до вечера собирают по оврагам и болотинам зелёные былинки - жалкие остатки пышного разнотравья, на которое раньше никто не обращал внимания, если не нужно было косить траву на сено. А теперь приходится поедать всё, что ещё содержит в себе живые соки.

Поля и огороды превратились в пыльные пустыри, едва прикрытые высохшими на корню злаками, а мёртвые рогоз и осока на берегу реки шепчут душераздирающе бессмысленные молитвы Богу, наказавшему землю не потопом, не казнями египетскими, а напрямую - невидимой, но такой ощутимой Смертью, не щадящей никого, беспрепятственно гуляющей по планете и превращающей её в рассохшийся комок ни на что не годной грязи.

Эрнст вошёл в деревню. Слева - полуразвалившаяся лачуга Йона, семнадцатилетнего сироты, парня доброго, отзывчивого, но странного, постояно погружённого в думы и мечты.

Йон появился в деревне пять лет назад. Эрнст отлично помнит тот день, когда тощая, изнурённая дальней дорогой женщина подошла к нему.

- Вы не подскажете мне, где я могла бы снять здесь угол? Правда, денег у меня нет, но я сильная, могу отрабатывать плату за постой.

Эрнст окинул взглядом и женщину, и её хилого сына: такие много не наработают. Хоть на полях и трудятся машины, два раза в год приезжающие из города, но перебирать овощи и носить ящики приходится всё-таки людям.

Однако... Почему бы и нет? У мальчика такие светлые, загадочные глаза. Кажется, что они насквозь просвечивают всё, на что он глядит. Его бы в церковь служкой пристроить. Отец Себастьян, наверняка, будет рад. Необычный мальчик. Угадывается в нём нечто не от мира сего.

- Есть у нас, вон там, в конце деревни, пустующая хижина. Хозяин вот уже три года как помер, наследникам эта развалюха не нужна. Если вас устроит...

- Конечно, устроит! - Усталое лицо женщины разгладилось и похорошело от радости.

- Пойдёмте, я вас провожу.

Так Эстер и Йон осели в деревне.

Не прошло и четырёх лет их тихой, незаметной жизни, как Эстер умерла. Никто не знал, отчего. Просто однажды утром не проснулась.

Ох уж этот Йон! У него такие глаза! Словно кошки, что крадутся из засады... Эрнсту каждый раз становится неловко и мучительно сладко, когда он видит их. В них таится глубокая, тёмная тайна. Не потому ли он относится к мальчику с уважением и даже с любовью? Да, с той необычной и постыдной любовью, в которой он никому признается.

Эрнст остановился у ветхого забора и заглянул в огород Йона: зелёная трава, живые овощи! Когда же всё это высохнет и здесь? Конечно, хорошо, что, по крайней мере, вокруг хижины мальчика продолжается жизнь и односельчане (а их осталось всего два десятка душ) пользуются этим: каждое утро Йон выносит за ворота корзину с сорняками и немного овощей, и всем достаётся понемногу от его щедрости... И всё-таки что-то здесь нечисто. Старуха Браун утверждает, что мальчишка служит сатане, любителю хорошеньких юношей... Нет, не может этого быть, это ещё один гнилой плод её мерзкого воображения...

А если правда?

Тяжело вздохнув, Эрнст резко отвернулся от хижины Йона и пошёл дальше.

А вот и его дом. Добротный и ухоженный, с надворными постройками и хлевами, в которых, правда, не осталось не то что скотины - даже крыс и мышей - всё подчистую съедено голодными людьми.

Ох, не мил больше хозяину его дом, не такой он, как прежде. И такая тоска нависла над этим когда-то уютным гнездом! Одно радует: все живы-здоровы. Похудели, конечно, Лизбет приходится то и дело ушивать одежду.

Но довольно мрачных дум! Сейчас Эрнст устроит им праздник!

Он врывается в дом и плюхает на стол мягкую тушку кролика.

- А это вы видели? - Сияющими глазами оглядывает он уныло притулившихся по углам жену, сына и тестя.

Все как по команде вскакивают и осторожно, будто не веря своим глазам, подкрадываются к столу.

И вдруг - словно искра воспламенила кучку просыпанного на землю пороха! Лизбет, ощупав кролика, бросается мужу на шею и с радостным повизгиванием обцеловывает ему лицо, старик Петер с беззубой улыбкой поглядывает то на зятя, то на принесённую им добычу, потирает руки и хлопает себя по бёдрам, не в силах от волнения издать ни звука, а семилетний Отто с бешеным улюлюканьем прыгает вокруг стола.

Сегодня они богачи и счастливчики!

А завтра? Что будет завтра - об этом в их положении лучше не задумываться. Мир изменился, никто больше не строит планов, не мечтает - лишь паутинка надежды удерживает души людей от падения во тьму отчаяния.

Лизбет разделывает кролика, а все остальные, сидя за столом, глядят на неё голодными глазами.

- Ну, как там Альберт? - оглянувшись, кивнула она мужу.

- Нет больше Альберта, - неохотно ответил Эрнст. - И деревни нет. Все мертвы.

- От голода? - Лизбет замерла с посеревшим вдруг лицом, но тут же спохватилась и снова принялась резать мясо.

- Не думаю. Еда у них была. По крайней мере, трава.

- Что же случилось? - вновь оглянулась Лизбет, но на этот раз - лишь на мгновение: некогда отвлекаться - пустые желудки мужа, сына и отца нетерпеливо ждут, когда наконец будет готово вожделенное жаркое.

- Мне почём знать? - пожал плечами Эрнст. - Когда я пришёл туда, только старый Йорген был ещё жив. Он мне сказал, что его сыновья третьего дня вернулись из города...

- И что в городе? - спросил Петер.

- Ничего хорошего. Мертвы почти все, даже собаки, кошки и вороны...

- Боже праведный! - воскликнула Лизбет, бросая куски мяса в котелок, стоящий на печи.

- Какой же он праведный? - раздражённо ответил ей Эрнст.

- А такой! - прервал его старик. - Сейчас я тебе это докажу. - Он поднялся и, хромая, подошёл к своей кровати. С полки снял толстую книгу и вернулся с нею к столу.

- Да ну тебя, отец! - отмахнулся от него Эрнст. - Опять заведёшь свою нравоучительную шарманку...

- А ты послушай сначала, а потом рот криви, умник. - Петер вынул из кармана жилета очки со сломанными дужками и, нацепив их на нос, закрепил на голове привязанной к ним резинкой. Распахнул книгу, полистал её и зычным голосом произнёс: - Вот, нашёл, слушайте все внимательно: «И пришли дни печали Его, и отвернул Он лицо Своё от мерзостей, коими оскверняют сыны человеческие созданное Им. И ушёл Он в страну плача, которая лежит за пределами десяти земель и девяти небес, и оставил Он землю на волю сухой старухе, и пронеслась она над горами и долами, над морями и реками, восседая на чёрной кобылице с огненной гривой, и там, где копыто кобылицы сей касалось земли, сохло всё произрастание земное: и трава зельная, и чертополох, и тернии. И деревья высохли и стали как кости, обглоданные пустынным ветром, и погибли звери лесные, и гады, и птицы, и посевы человека, и скот его, и сам человек. И вернулась земля вспять, ко дню первому творения, и не осталось на ней следа человеческого, и стёрлись с неё все мерзости и грехи его и смылись очистительными дождями. И стала земля вновь непорочной».

Петер поднял голову и, закрыв книгу, снял с носа очки.

- Ну, что скажете? - гордым взором он обвёл зятя, дочь и внука, сосредоточенно глядящих на него. - Разве я не говорил вам, что в Книге сказано обо всём, что было, что есть и что будет вплоть до скончания времён?

- Да, папа, - кивнула Лизбет, которая, пока он читал, стояла у плиты, а теперь подошла к столу и тоже села, - это ужасно.

- Что с нами будет? - сквозь слёзы пролепетал Отто. - Мы умрём?

- Нет, миленький, - ласково ответила ему мать. - Иди ко мне.

Мальчик подошёл к ней, она обняла его и стала гладить по голове, приговаривая:

- Не плачь, мой хороший, мы живы. Мы будем жить. Боженька не оставит нас, ведь мы ему ничего плохого не сделали.

Эрнсту хотелось возразить: «А мой брат Альберт что плохого сделал Богу?» - но он вовремя прикусил язык, подумав, что этими словами делу не поможет, а только ещё больше напугает ребёнка.

***

На следующий день Эрнст взял на охоту сына. Им снова повезло: вечером, когда они, усталые, голодные и приунывшие, возвращались в деревню, прямо перед ними дорогу перебежал кабан. Он нёсся быстро, однако Эрнст успел вскинуть лук (только полицейским разрешалось пользоваться огнестрельным оружием) - и стрела вонзилась кабану в брюхо.

Им пришлось дожидаться ночи, чтобы пронести добычу мимо завистливых глаз соседей. Конечно же, они поделятся с односельчанами, но искушать отчаявшихся людей, готовых на всё ради лишнего куска мяса, неразумно.

Эрнст послал Отто за матерью, и когда она пришла, они связали кабану ноги, подвесили его к длинному шесту и пошли в деревню. А потом не спали всю ночь, занимаясь заготовкой мяса впрок.

Утром выяснилось, что напрасно боялись они быть увиденными на пути домой: почти вся деревня той ночью вымерла. В живых остались лишь вдова Эмма с двенадцатилетней дочкой Маргит да соседский мальчишка Курц четырнадцати лет, у которого умерли мать, отец и трое братьев.

Трупы решили не хоронить - слишком долго пришлось бы возиться с рытьём могил. Мёртвых свезли на тачках в дом, находящийся на отшибе, и подожгли его. И долго стояли, глядя на беснование погребального огня.

Эрнст, заворожённый дикой мощью пожара, неподвижно стоял, прижимая к себе жену и сына. «Сухая старуха на чёрной кобылице с огненной гривой», - вспомнились ему слова пророка Самуила Жизнелюбца из Книги, прочитанные два дня назад Петером. Сколько раз читал он Книгу и мог бы поклясться, что не встречал в ней этих строк. Неужели Книга и в самом деле волшебная? То и дело меняет своё содержание... Нет, всё это сказки! Разве бумага может быть волшебной? Но почему же тогда он не запомнил этого красочного, образного пророчества?

Вот какой вопрос терзал Эрнста последние три дня. Даже гибель родной деревни не тронула его сердца - оно утонуло в горьких потёмках тайны.

И вот теперь, глядя на пламя, пожирающее останки односельчан, он вдруг осознал, что Книга говорит правду! И не просто говорит правду, но зовёт людей к спасению!

Что же они должны для этого сделать? Молиться, к чему постоянно призывал их отец Себастьян, кстати, умерший в ту же ночь, что и остальные? Вряд ли. Очищать себя от грехов? Но что такое грехи? Нехорошие поступки и мысли? Опять же не то, слишком это мелко, не отвечает на вопросы, роящиеся в голове Эрнста с самого детства, с тех пор, когда он впервые задумался о смысле жизни.

И вдруг ему открылся путь! Он должен глубже вчитаться в Книгу и найти в ней ответ на главный вопрос: как спастись?

Если раньше он спрашивал себя, что такое счастье, то сейчас понятие «счастье» срослось с таким простым словом «жизнь». Просто оставаться в живых среди сухого шелеста смерти - вот чем стало счастье.

Когда-то мало ему было просто жить - он стремился к чему-то большему: к богатству, уважению среди земляков, он хотел создать прочную, многодетную семью, он мечтал со временем перебраться в город, открыть там мясную лавку. И чтобы Лизбет носила шёлковые платья, и чтобы дети его окончили университет, и чтобы внуки гордились своим удачливым, мудрым дедом, а правнуки знали, благодаря кому выбились в люди и попали в высший свет...

Все эти мечты оказались утренним туманом: поднялся знойный ветер и разнёс их по мёртвой степи, носящей страшное имя Никогда.

Но если всё оказалось губительным «никогда», то, по логике вещей, должно быть и воскрешающее «всегда»? Иначе смысла в этом мире просто нет!

Вернувшись домой, Эрнст засел за чтение Книги. Он стал читать её каждый день, урывками, в перерывах между охотой и прочими насущными делами. А их, этих дел, было невпроворот. Пришлось взять под своё покровительство Эмму с дочкой и Курца. Три лишних рта, и это плохо, однако не бросать же их на произвол судьбы.

Кроме них семерых в деревне оставался в живых Йон, но тот, как всегда, был сам по себе, питался овощами со своего огорода и рыбой, которую почему-то лишь ему одному удавалось поймать в реке, где не осталось ни одной пиявки.

Отто носил Йону мясо (время от времени Эрнсту удавалось подстрелить в мёртвом лесу чудом сохранившуюся там, словно только его и ждущую дичь), а Йон снабжал их свёклой, луком, капустой и прочей зеленью, которая не переводилась на его земле.

После того, как Эрнст всерьёз занялся чтением Книги, его больше не смущало то, что огород мальчика не вымирает. Он ещё не разгадал этой тайны, но уже не сомневался: не может такой незлобивый и совсем не жадный парень связаться с дьяволом или пользоваться его покровительством. Злая ведьма, возводившая на него напраслину, не понимала самого главного: если Бог повернулся к людям спиной, неужели их враг станет помогать им?

Чем глубже погружался Эрнст в Книгу, тем яснее становилось ему: люди не за грехи свои лишились поддержки Бога, не за злые дела, а за то, что отвернулись друг от друга и погрязли в суете. Равнодушие превратилось в неисцелимую болезнь. Селяне мечтали попасть в город, горожане - пробраться на самый верх общественной пирамиды. Борясь с преступностью и насилием, власти не только ужесточили наказание за малейший проступок (даже за оскорбление или непристойный жест можно было угодить в тюрьму на несколько недель), но и узаконили подслушивание и подглядывание за всеми, даже за членами парламента, министрами и президентом. Повсюду на улицах и в квартирах были установлены видеокамеры наблюдения, а каждый человек обязан был постоянно носить на груди крохотную брошку - камеру, передающую в центральную базу данных всё, что с ним происходит. Компьютер мгновенно отслеживал подозрительные слова или действия любого гражданина и отсылал эти сведения полицейским, а уж они разбирались, преследовать ли нарушителя по закону. Эта система вводилась постепенно и осторожно, в течение не одного десятилетия, пока люди не привыкли к тому, что их личная жизнь стала достоянием Всеобщей Памяти.

Полная открытость считалась необходимой платой за безопасность. На улицах городов днём и ночью было спокойно, не считая редких случаев хулиганства, разбоя и прочих преступлений, которые могли позволить себе разве что сумасшедшие. Люди старались вести себя как можно приличнее, разговаривать как можно тише, и вообще предпочитали не общаться с незнакомцами. А в автобусах и поездах и вовсе царило полное безмолвие. Никто не позволял себе нескромных взглядов, чтобы не быть заподозренными в хамстве и непристойности. Ведь камеры наблюдения видели каждое их движение и слышали каждый вздох.

В деревнях правила были не столь строгими, ведь там все друг друга знали и не боялись, а камеры на улицах портили мальчишки, стреляя по ним из рогаток. Первое время власти возмущались, пытались навести порядок и там, но в конце концов, махнув рукой на «грубых деревенщин», удалили камеры с сельских улиц и из крестьянских жилищ. Их больше волновало спокойствие в городах. К тому же ни одно правительство, как бы радикально оно ни было настроено в вопросе безопасности, не желало ссориться со свободолюбивыми и упрямыми селянами, снабжавшими города продуктами питания.

И всё же взаимное недоверие, равнодушие и разобщённость заразили и деревню, хоть и в меньшей степени.

Разве всё это не причина гнева господнего? - думал Эрнст. Книга помогла ему разобраться в том, на что раньше он не обращал внимания. Он заглянул в самую сердцевину болезни, поразившей человечество. Осталось понять, почему именно они восьмеро остались в живых. Какие виды были на них у Всевышнего?

***

Однажды, ближе к вечеру, когда Эрнст сидел на крыльце Йоновой хижины и, как всегда, тщетно пытался завязать разговор с этим дивным молчуном, глядящим на него с загадочной улыбкой, в деревню вошли пятеро измождённых людей, одетых в грязные лохмотья: трое жилистых, но крайне исхудавших мужчин и две молодые женщины. Одна из низ вела за руку чумазую девочку лет одиннадцати от роду, на которой вместо платья болтался кусок цветастой простыни, подпоясанный верёвкой. Мужчины несли на плечах огромные рюкзаки.

Незнакомцы приблизились к забору. Один из них, чья лысая голова была покрыта сильно помятой и лоснящейся от грязи фетровой шляпой, ступил на двор Йона, а остальные четверо остались на дороге.

- Привет, ребята! Меня зовут Имре, - мягко и дружелюбно произнёс вошедший. - А это мои люди. Сколько вас в этой деревне?

Эрнст поднялся на ноги, а юноша продолжал сидеть и даже не изменился в лице, как будто появление у его дома подобных компаний было делом обычным.

- Здравствуйте. - Назвав своё имя, Эрнст протянул незнакомцу руку, и тот пожал её, слегка улыбнувшись. - Нас немного: здесь мы двое, это, кстати, Йон, а у меня в доме трое и ещё трое в двух домах.

- Вы нас не обидите? - осторожно спросил Имре.

Эрнст раскрыл было рот, но вместо него ответил Йон, по-прежнему сидящий на ступени крыльца:

- Мы мирные люди.

- Это хорошо, - кивнул Имре и, обернувшись к своим спутникам, крикнул им: - Входите, друзья, здесь нет злых людей. - Он скинул с плеч рюкзак.

Спутники Имре подошли к крыльцу и расселись на земле. Девочка тут же легла и сжалась в комок. Имре сел на свой рюкзак. Эрнст вернулся на крыльцо и занял прежнее место.

- Это Грета и Марта, - начал Имре представлять своих товарищей. - Это Лена, - указал он рукой на девочку. - А это мои двоюродные братья Хорст и Йоган.

- Вы откуда? - спросил Эрнст, чувствуя нарастающее в груди беспокойство.

- Из Штутгарта, - ответил Имре. Его глаза излучали доброжелательность, и всё же в них притаилось нечто недоброе. Его красивое лицо не понравилось Эрнсту своей непроницаемостью. А Йон, казалось, ничего особенного не замечал и лишь продолжал разглядывать гостей с улыбкой доверчивого младенца.

- Как там? - спросил Эрнст.

- Как и везде, - ответил Имре. - Смерть.

- У нас тоже вымерла почти вся деревня.

Имре оглядел участок Йона.

- Зато у вас осталась зелёная трава. Пожалуй, мы задержимся тут на пару деньков. Если вы не против.

- Оставайтесь, - не колеблясь кивнул Йон. - Вам нужно набраться сил.

- А куда вы идёте? - спросил Эрнст.

- Куда можно идти по юдоли смерти? - усмехнулся Имре. - Разумеется, в поисках жизни. Я слышал, в Австрии, в горах, остались зелёные островки...

- Не может быть! - перебил его Эрнст.

- Мне об этом перед смертью рассказал один пилот. Он был последним, кто летал над землёй. Больше в небе нет никого, даже малой пташки не увидишь. - Имре поднял голову и некоторое время разглядывал небо. - Я тоже когда-то летал. Был штурманом огромных лайнеров. Скучаю по небу.

- И много там живых мест? Я имею в виду, в горах?

- Пилот сказал, что видел пять или шесть довольно обширных зелёных пятен.

- И давно это было?

- Уже после того, как Европа превратилась в пустыню. Так что надежда на спасение есть... Должна быть.

Эрнст хотел попросить Имре взять их с собой, но промолчал - в своей группе тот был вожаком, причём, судя по его уверенному поведению, обладал властным нравом. В случае слияния двух племён ему, Эрнсту, придётся подчиняться явно более сильному сопернику, а этого никак нельзя допустить. Он понял истину и призван небесами стать Моисеем для своих людей. Конкурент, и к тому же профан, ему не нужен. Наверняка, этот Имре, привыкший к чётко расписанному и разложенному по полочкам материализму, не читал Книгу и даже не задавался вопросами, которые так долго мучают Эрнста. Этому гордецу не нужен Бог, не нужно знание о конце света. Лишь одно гонит его вперёд - стремление любой ценой продлить своё биологическое существование.

И всё же, чтобы окончательно убедиться в своих выводах насчёт Имре, Эрнст осторожно спросил у него, что он думает о случившемся, не видит ли в катастрофе, уничтожившей жизнь на земле, руку Всевышнего.

- Глупости всё это. - Имре плюнул перед собой, и его плевок едва не долетел до башмака Эрнста. - Какой, к чёрту, Бог! Я скорее поверю в дьявола, который в своих проказах зашёл так далеко, что сломал игрушку.

Он поднялся на ноги.

- Значит, мы можем занять пустующие дома?

- Конечно, можете, - ответил ему Йон.

- Спасибо, парень. Пойдёмте устраиваться, - обратился Имре к своим людям, и те засуетились, схватили вещи и вслед за ним вышли за калитку.

А Эрнст глянул на Йона: тот по-прежнему улыбался.

«Мальчик точно отмечен небесной печатью, - подумал Эрнст. - Не зря же вокруг его дома не иссякает жизнь. Он такой же избранный, как и я, хоть и не знает об этом. А если знает? А вдруг ему известно такое, что... Да ну! Просто глупое орудие Бога. Мне остаётся лишь понять, как его использовать для спасения народа».

***

Накануне Эрнст подстрелил ещё одного кабана, и семья решила как следует угостить Имре и его людей. Они сколотили во дворе длинный стол, чтобы места хватило всем. Лизбет отправилась к гостям - пригласить их на праздничный ужин, остальные же занялись приготовлениями, а Эрнст ушёл побродить по лесным тропкам и обдумать сложившееся положение.

Идея осыпать благодеяниями пришельцев исходила, конечно, от него. Они должны увидеть в нём избранного. Кто, кроме него, способен охотиться в мёртвом лесу, где не осталось даже мух и комаров? Это знамение покажет им, кто их истинный вождь.

Эрнст не сомневался, что сам Бог послал ему этих людей. Они не погибли, они нашли дорогу к деревне - значит, он должен и их провести через пустыню к обетованной земле. Через них Всевышний открыл ему, где она расположена - в австрийских горах. Всё сошлось в одной точке, и этой точкой является он, Эрнст, новый Моисей. А Йон - его Аарон? Возможно. Его роль пока не ясна, но со временем откроется и эта тайна. Не всё сразу. Бог не любит спешки, и его слуга тоже научится терпеливо ждать знаков судьбы.

«Что же касается Имре, - думал Эрнст, - то он опасный противник. Вряд ли он захочет делиться со мною властью. Для меня он - упрямый фараон. Я должен переиграть его, доказать всем, что мой Бог всемогущ, а его кумиры - пустые слова скептика, приобретающие силу, только если наполнить их ложной верой».

Эрнст вернулся в деревню. Стол уже был накрыт. Все собрались у дороги, перед воротами, и ждали, когда будет готово мясо.

Гости смешались с местными. Как быстро они поладили! Это ещё один добрый знак.

Но что там такое? Боже!

Не доходя до дома шагов пятидесяти, Эрнст застыл на месте. В груди его похолодело. Он глядит на двоих, отделившихся от группы, - на свою жену и Имре. Она улыбается, а он держит её за локоть и, наклонившись к ней, что-то оживлённо говорит. Ещё немного - и он станет целовать Лизбет!

Первой мыслью Эрнста было броситься на нечестивца, а потом как следует наказать жену. Но он вовремя опомнился - он же теперь не принадлежит себе. Божий избранник не станет унижаться перед народом, вступая в схватку с простым смертным. Он выше страстей мирских!

Сделав вид, что ничего не заметил, Эрнст подошёл к собравшимся людям и провозгласил торжественным голосом истинного пророка:

- Друзья мои! Господь подарил нам с вами ещё один мирный день. Отметим же это событие как должно. Возблагодарим небеса, пославшие нам довольство и сытость! Прошу всех за стол!

Во время ужина Имре сидел справа от Эрнста, а Лизбет почему-то выбрала место по правую руку от Имре, как будто нарочно дразня мужа.

Как Эрнст ни убеждал себя в том, что не пристало избраннику божьему обращать внимание на суету профанов, никак не мог отделаться от горечи, колом стоящей в горле. Он почти не притронулся к еде и старался лишний раз не поднимать глаз на своего наглого соперника. А тот явно был доволен собой. Он перебрасывался с Лизбет весёлыми, не лишёнными остроумия замечаниями и расписывал ей красоты гор и альпийских лугов, где, наверняка, остались в живых люди, мирно пасущие своих коров и овец.

- Послушай, дружище, - наконец обратился он к Эрнсту, - как тебе удалось так мастерски законсервировать свинину, что она ничем не отличается от свежей?

- Она и есть свежая, - ответил Эрнст, смекнув, что пришёл его звёздный час. И произнёс как можно громче, чтобы слышали все:

- Я подстрелил этого кабана вчера, ближе к вечеру.

- Подстрелил? Не может быть!

- Тому, кого ведёт Господь по стезе праведности, возможно и не такое, - возгласил Эрнст, распираемый гордостью, смешанной с пророческим рвением, и заметил, что любопытные взоры пришлых людей устремлены на него. Только на него! А соперник - в тени. Жалкий человечек, вознамерившийся поспорить с посланником божьим...

- Да брось! - деланно засмеялся Имре. - Какой ещё Господь! Мы так долго в пути, а не видели ни одной гусеницы - не то что кабанов. Повсюду - трупы и скелеты людей и животных...

- Не веришь мне? - оборвал его Эрнст. - Ну что ж, я понимаю. Вы, городские, отдалились не только от матери-земли, но и от Бога. Я готов обратить тебя в истинную веру. Предлагаю тебе завтра утром отправиться со мной на охоту.

- С благодарностью принимаю приглашение, - озадаченно нахмурившись, ответил Имре.

***

После ужина к Эрнсту подошёл Йон.

- Мне надо поговорить с тобой, - сказал юноша.

«Наконец-то и божий мальчик признал во мне пророка, - подумал Эрнст. - Раньше слова лишнего невозможно было вытянуть из него, а теперь он сам напрашивается на беседу».

- Конечно, Йон. Пройдёмся, я провожу тебя.

И они пошли.

- О чём же ты хотел поговорить?

- Не здесь. У меня дома.

«Любопытно, - ухмыльнулся Эрнст, и его мысли потекли по приятному, гладкому руслу. - А почему бы и нет? Лизбет нашла себе любовничка - чем я хуже её?»

Однако Эрнста в хижине ждало разочарование. Йон не собирался признаваться ему в своих чувствах. Как только они вошли и сели у окна, залившего убогую комнату ослепительным закатом, мальчик заговорил о неожиданных вещах.

- Эрнст, будь осторожнее, - сказал он, - ты ступил на скользкую тропу.

- Как это понимать? - разочарованно буркнул Эрнст.

- Твоя гордыня выкопала тебе яму, - продолжал Йон спокойным, дружелюбным тоном, правда, без своей обычной загадочной улыбки. А в глазах его сверкали слёзы. - На тебя надеются многие, а ты надеешься только на своё самомнение. Это неправильно. Ты не волшебник, пойми ты, наконец!

- Я избранный, - возразил Эрнст, - кстати, такой же, как и ты...

- Нет, - перебил его Йон, - у Бога нет избранных, все мы равны в его глазах.

- Равны? Почему же одних он убивает, другим сохраняет жизнь, а третьих наделяет способностью растить овощи или охотиться?

- Никто не наделял нас особыми способностями, так же как и никто не избирал...

- Тогда почему?

- Всё дело в любви.

- В любви? Какой любви?

- В моей любви к земле, к людям, к Богу, к мудрости. И в любви кое-кого к тебе...

- Кого ты имеешь в виду?

- А ты не знаешь?

- Что-то я тебя не понимаю, - пожал плечами Эрнст.

- Ты многого ещё не понимаешь. Поэтому и поддался искушению. А в Книге написано и об этом.

- Не написано! - отрезал Эрнст. - Я читаю её каждый день. Некоторые места могу процитировать тебе наизусть.

- Ты читаешь только то, что можешь увидеть.

Йон встал, снял с полки Книгу, положил её на стол, раскрыл, полистал.

- Вот, послушай: «Мир соединён со Мною пуповиной любви и питается кровью Моего сострадания». И ещё: «Примите, люди, всею душою и всем разумением своим слово Моё! Вы помощники Мои. Без вашей любви Я не удержу этого мира, ибо создан он для вас. От ядовитого дыхания равнодушия вашего земля умирает, солнце становится тлетворной язвой, а звёзды - струпьями оспы». Или это место: «Десятеро любящих держат целый город на плечах своих». И ещё здесь: «Творящий зло не получит помощи доброй. Ибо не могу Я споспешествовать злу. Кто не любит - убивает сам себя, Я же не лишаю его свободы взлететь в рай или прыгнуть в преисподнюю. Ибо не раб он Мне, но сын». - Йон перевернул ещё несколько страниц. - А теперь о тебе, Эрнст. Вот, здесь, слушай внимательно: «И возлюбил он гордыню свою, и взял сердце своё, и положил его на алтарь мерзости своей, и принёс его в жертву кумиру своему, и заклал его ножом зависти, и бросил в огонь ревности, и сказал себе: "Теперь я свободен! Я поведу людей широкой дорогой спасения, и воздадут они мне хвалу, и восславят меня в веках!" И отвернулся Господь от него, и ушёл в страну плача, и все приобретения нечестивца рассыпались в прах, а в доме его хозяйничала смерть».

- Ерунда какая-то! - воскликнул Эрнст. - Нет там этих слов. Я точно помню.

- Сам посмотри. - Йон пододвинул к нему Книгу, и он склонился над зловеще белеющей перед ним страницей - над покрытой снегом пустыней, испещрённой чёрными следами уходящих от него надежд.

- Нет, это не та книга, - наконец проговорил он хриплым голосом, проглотив комок и стыдясь встретиться глазами с мудрым подростком. И продолжая цепляться за остатки изменившей ему логики. - Это определённо не та книга. Подделка, точно подделка.

- Не обманывай себя, - отозвался Йон.

Но Эрнст не собирался так просто сдаваться.

- А откуда ты взял, что это обо мне?

- О тебе, Эрнст. О лжепророке.

- Лжепророке? Может быть. Но точно не обо мне. Сейчас я покажу тебе другое место, и ты убедишься в том, что мы с тобой избранные. - Эрнст открыл Книгу на нужной ему странице. - Вот, здесь: «Не обольщайся, сын Мой, все вы равны в глазах Отца, ты и твои братья и сёстры. Все вы для меня кусочки одной прекрасной мозаики. Выпадет один - и останется незаживающая рана. Все вы для Меня капли утренней росы, в которой отражается Моя любовь к вам. Так что нет между вами избранных и обойдённых, отмеченных благодатью и забытых в небрежении, первых и последних, правых и виновных...»

Эрнст поднял на Йона изумлённый взор:

- Что же это такое? Я точно помню эту главу: нет в ней таких слов! Нет! Ты меня понял?

Йон молчал, глядя на Эрнста сквозь слёзы.

- Это дьявольское наваждение! - крикнул Эрнст, вскочив на ноги. - А ты служитель сатаны!

- «Несть сатаны, кроме как в сердце человеческом», - возразил ему юноша.

- И это тоже написано в твоей книге?

- В нашей Книге.

- Ты хочешь сказать, что эти листы бумаги постоянно меняют текст?

- Нет, конечно. Всё, что здесь написано, неизменно. Просто каждый видит в Книге то, что может увидеть. Или что хочет...

- Ты лжёшь! - закричал Эрнст и бросился вон из ненавистной хижины, прочь от плачущего мальчика. Как можно дальше от своей совести.

***

Он шёл по дороге, сжимая кулаки и мысленно ругая глупого парня, подсунувшего ему поддельную Книгу. Но сквозь злость и раздражение, сквозь стыд и страх пробивался слабенький голосок: «А если Йон прав? А если ты ошибаешься?»

- Всё, хватит! - решительно отмёл он все сомнения. - Я тоже прав, как и Йон, оба мы наделены способностью среди мёртвой пустыни находить пропитание, оба мы правы, просто у каждого из нас - свой взгляд на мудрость Книги. Не сам ли Бог сказал, что нет для него ни грешника, ни праведника, все мы равны в его глазах и всех нас он любит одинаково? Да, мы в глазах Творца одинаковые, но разные по сути: Йон - созерцатель, а я - вождь. Его дело размышлять и толковать, а моё - дейстовать на благо моего народа. Йон сеет, а я жну и свожу зерно в житницу. Вот так. А он этого не понимает. Мал ещё спорить со мной.

Проходя мимо дома, в котором остановился Имре, он услышал голоса, доносящиеся из приоткрытого окна. Два голоса, мужской и женский.

И ревность с новой силой сдавила ему грудь.

Он огляделся по сторонам: на дороге - никого. Никто не увидит, как он, согнувшись, подкрадётся к окну, чтобы подслушать чужой разговор.

Как он и ожидал, мужской голос принадлежит Имре, а женский - его жене Лизбет.

О чём о ни там воркуют?

- Ты его не знаешь, - это говорит Лизбет.

- Конечно, не знаю, поэтому и хотел расспросить тебя.

- Так спрашивай.

- Ты оправдываешь его ложь?

- Какую ложь?

- Да насчёт охоты на кабанов.

- Не только на кабанов. Он приносит и кроликов, и глухарей...

- А я считал тебя честной и порядочной. По крайней мере, десять лет назад ты такой и была. Или я ошибался?

- Я и сейчас такая.

- Что же тогда заставляет тебя выгораживать обманщика? Или я чего-то не понимаю?

- Ты ничего не понимаешь. Вот сходишь с ним на охоту - тогда начнёшь понимать.

Эрнст отошёл от окна. Дрожь пробегает по всему его телу, во рту - вкус крови, а в висках стучит тупая боль.

Вот оно что! Эти городские под присмотром камер наблюдения так привыкли к своей извращённой честности, что человек, говорящий правду, кажется им лгуном. Но Бог с ним, с недоверием этого Имре. Любопытнее другое: откуда они с Лизбет знают друг друга? Постой-ка... Точно! Ведь у неё в Штутгарте живёт... вернее, жила двоюродная тётка. А десять лет назад... Тогда мы с ней ещё не сошлись... А она клялась мне, что до меня у неё никого не было... Вот, значит, как! Любовничек из прошлого! Ах она, лиса! Ну ничего, я хитрее! Устрою же я тебе урок! На всю жизнь запомнишь... Но пока буду молчать, а придёт время - и...

***

Утром, на рассвете, Эрнста разбудил стук в дверь, сопровождаемый бодрым голосом Имре:

- Вставай, лежебока! Пора на охоту!

- Вот нахал, - пробурчал Эрнст, поднимаясь с кровати и искоса поглядывая на проснувшуюся жену. Она лежала молча, а затем и вовсе повернулась к нему спиной. И он вспоминая прошлую ночь: как он отказался от ласк с Лизбет, как она настаивала, как он сдался, но ничего из этого не вышло, его плоть оставалась безжизненной, а здравый смысл едва удерживал руки, готовые сомкнуться на шее неверной супруги, гнусной предательницы...

Он поспешно оделся и, не завтракая, выскочил на улицу.

- Что ж, пойдём, Фома неверующий.

Долго бродили они по лесу, но не встретили ни зайца, ни даже белки. Кругом стояла гробовая тишина.

Ближе к подудню Имре уселся на сухой мох под сосной.

- Передохнём. Что-то не верится мне...

Но он не закончил начатой фразы - ему в горло вонзилась стрела. Широко раскрыв изумлённые глаза, он схватился скрюченными пальцами за оперённое древко, словно хотел сломать его. Изо рта потекла струйка крови. Тело несколько раз дёрнулось и повалилось на бок. А Эрнст ответнулся, чтобы не видеть агонии хоть и ненавистного, но всё же человека.

- Это тебе за то, что разрушил мою семью, - сказал он, но в словах его не было ни уверенности, ни злорадства - лишь страх и усталость. Он отомстил сопернику и устранил с дороги врага, он победитель. Но как же горька эта победа!

- И что такого я сделал? - уговаривал он свою совесть, уходя от трупа Имре. - Бог почти всех тварей земных уничтожил - и ничего. Плачет себе и, наверное, кумекает, как бы новых зверушек создать, не таких назойливых и разумных, как мы. А мы такие! Непослушные, упрямые. Как этот проклятый Имре. Кто просил его влезать в чужую семью? Кто заставлял его не верить пророчеству? Лгуном меня обозвал, а сам - с моей женой... Всё, хватит о нём! Дело прошлое. У нас с Лизбет всё впереди. Скоро она забудет своего миленького и станет глядеть на меня другими глазами. Как на пророка, приведшего паству свою на злачные пажити новой жизни, новой веры. - Эрнст остановился и ударил кулаком по стволу мёртвой сосны. - Неужели они не способны понять, что не для себя я стараюсь? Всё ведь для них! Ради их блага я готов совершать преступления! Душу погубить за други своя!

Вернувшись в деревню, Эрнст собрал всех людей на улице перед своим домом и сказал:

- Помолимся, братья и сёстры, о защите от искушений никогда не дремлющего дьявола. Но прежде ответьте мне: где Имре? Неужели ещё не вернулся?

- Нет, - ответил Йоган.

- А разве он не с тобой пошёл на охоту? - спросил Хорст.

- Пошёл он со мной, но, к сожалению, поступил не по воле Пославшего меня, а по своему мирскому рассуждению. В лесу мы наткнулись на следы оленя, и Имре предложил идти по ним. Я же сказал ему, что Бог не благословил этот выбор, что это ложный след, оставленный нам врагом человеческим. Имре посмеялся надо мной и пошёл один. Я крикнул ему напоследок, что он погибнет, если не одумается, а он отмахнулся от меня и исчез в чаще. А я вернулся в деревню, надеясь, что он уже здесь. - Эрнст помолчал, оглядывая свою тревожно притихшую паству. - Помолимся же о благополучном исходе раба божьего Имре из дебрей упрямства и заблуждений!

После короткой молитвы он увидел, как Йон подошёл к Курцу и, сказав ему что-то, повёл с собой.

«Зачем ему понадобился мальчишка?» - удивился Эрнст, и неприятное чувсто задело его сердце. Но он решил разобраться с этим позже - ему предстоял нелёгкий разговор с женой.

Чтобы их не подслушали, он попросил Лизбет прогуляться с ним по дороге и, как только они вышли из деревни, сказал:

- Я вижу, тебя расстроила принесённая мною весть?

- Конечно, расстроила. Пропал человек...

Эрнст усмехнулся:

- Пропал не просто человек, а хорошо известный тебе мужчина.

- Да, мы были когда-то знакомы.

- Очень близко знакомы.

- На что ты намекаешь?

- На твою неверность. Не забывай, что я пророк. Всевышний открывает мне то, что вы, профаны, считаете надёжно спрятанными тайнами.

Голос Лизбет дрогнул:

- Я всегда была верна тебе.

- И уверяла меня, что девственница...

- Да! - в отчаянии воскликнула Лизбет. - Можешь мне не верить, но это правда. А если даже и нет...

- Вот с этого «если даже» и стоило тебе начинать нашу семейную жизнь.

- Но у меня с Имре ничего особого не было! Он учился на лётчика, а я... Я не хотела жить в городе, где каждый шаг становится известен какому-то компьютеру. Имре успокаивал меня. Это же всего лишь машина, её не нужно стыдиться, - говорил он, а я ему не верила, ведь машиной управляют люди, значит, они могут видеть всё, что я делаю, даже в постели, даже в туалете, и слышать всё, что я говорю. А если компьютер и мысли мои читает? - сказала я. А Имре только смеялся над моими страхами. И я вернулась в деревню. И решила связать свою жизнь с тобою.

Эрнст с сомнением покачал головой, но не стал продолжать разговор. Имре больше нет, так что пришла пора отпустить прошлое - пусть летит в холодную страну забвения! Впереди - славный путь к свету и счастью.

Но не всё было так просто. Когда они подходили к дому, Лизбет внезапно остановилась и сказала очень тихо, но внятно:

- Я не верю, что Имре заблудился.

Эрнст замер на месте, ноги его стали холодными, как две ледяные колонны, а сердце сжалось от страха и затаилось. Он ничего не ответил жене, и она добавила:

- Но я люблю тебя и готова идти с тобою хоть в ад.

***

Той же ночью умерла Эмма. Йон как будто нюхом прознал об этом и рано утром уже был в её доме. Утешив осиротевшую Маргит, он увёл её в свою хижину.

«Что затеял парень? - подумал Эрнст, узнав об этом. - Сначала забрал к себе Курца, теперь вот Маргит. Не нравится мне это».

Он немедленно отправился бы к Йону за разъяснениями, но с того дня, когда они читали Книгу, он стал побаиваться его. Он его больше не любил, вернее, любовь к мальчику подчинилась более высоким целям и робко отошла в сторонку. Он по-прежнему считал Йона пророком, однако подозревал, что не так-то просто будет использовать его. Да и для чего нужен ему этот юноша? Похоже, у него свой путь, Бог определил ему особую задачу. А Эрнсту некогда ломать голову над предназначением каждого смертного. Лишь бы Йон не стал его соперником - а там уж пусть делает, что хочет.

С этими мыслями Эрнст ушёл на охоту. Но ни в тот день, ни в следующий он так никого и не подстрелил. А мясо уже кончалось. Приходилось варить его вместе с мелко нарезанной травой, чтобы еды хватило всем. Хорошо хоть трое, Йон, Курц и Маргит, отпали от общины и на трапезы не являлись: другим больше доставалось.

Эрнст приуныл, да и настроение его людей ухудшилось. Его возвращений с охоты ждали как явления Спасителя, собираясь на околице и обсуждая, что лучше приготовить на ужин из очередного трофея. Но всякий раз, когда они видели Эрнста бредущим в деревню с пустыми руками, молча расходились по домам.

Но и этому мучению пришёл конец, и в стоячей воде уныния яркой звездой отразилась надежда.

Однажды вечером Отто, который, подражая отцу, тоже пристрастился к чтению Книги, прочитал вслух следующее:

- «И поведёт он народ свой по долине смерти, и будет Бог указывать ему путь, и придут они туда, где рождается новая земля, и не будут они знать ни голода, ни чумы, ни проказы...» Папа, а что такое проказа?

Эрнст, который до этого сидел за столом, подперев голову руками, вскочил на ноги.

- Постой, сынок, где это написано?

Отто протянул ему Книгу. Эрнст погрузился в чтение. И наконец поглядел на сына сияющими глазами.

- Эврика! - крикнул он, со всей силы хлопнув в ладони. - Господь надоумил меня устами младенца! Дальше ждать нельзя. Лизбет, Отто, бегите по деревне, созывайте всех!

- И Йона? - спросил мальчик.

- Я же сказал: всех!

Уже смеркалось, когда перед домом Эрнста собрались люди.

Эрнст вышел к ним походкой епископа. Только риз и посоха не хватало ему для полного перевоплощения. Но и без них он выглядел величественным апостолом.

- Братья и сёстры, я собрал вас не только для молитвы, хотя и это дело угодно Богу, но и чтобы уведомить вас: завтра утром мы покидаем египетское узилище и отправляемся в землю обетованную. Время приспело. Господь объявил мне свою волю. Он хочет, чтобы мы как можно скорее покинули это проклятое место и отправились на юг, в страну, где текут молоко и мёд. Мы, народ Его избранный, должны повиноваться желаниям Всевышнего. Вы возразите мне: но нам и здесь неплохо, худо-бедно и здесь можно прожить. Но разве евреям было так уж плохо под скипетром фараона? Неужели хуже, чем в пустыне? Однако они вняли голосу разума и послушались Моисея. И пришли в землю обетованную победителями. Так и мы, братья и сёстры, если выполним волю Пославшего меня, обретём мир и довольство. А сомневающиеся погибнут. Только вера даёт нам жизнь и спасение.

- А какие вещи брать с собой? - спросила Грета.

- Только самое необходимое, - ответил Эрнст, вдохновлённый тем, что с ним не спорят: его признали пророком, вождём, учителем!

- Значит, всё-таки идём на юг? - подал голос Петер.

- На юг, - радостно выдохнул Эрнст.

- В котором часу отправляемся? - деловито осведомился Йоган.

- С восходом солнца. Так что соберитесь и отдыхайте. Завтра будет трудный день. Но не бойтесь трудностей, ибо с нами Бог!

Все разошлись по домам, только Марта не пошла к себе. Держа за руку свою дочку Лену, она некоторое время бродила по деревне, а потом отправилась к Йону.

Войдя в его хижину, она прямо с порога заявила:

- Я не пойду с ними. Я останусь с тобой.

- Это бессмысленно, - ответил Йон, жестом предлагая ей сесть. Маргит только что поставила на стол котелок с аппетитно пахнущей ухой, а Курц резал на колоде у печи огромные листья салата.

- Почему бессмысленно? - Марта села.

- Я не смогу помочь тебе.

- Почему?

- Потому что ты из другого мира. Твои люди уходят на юг, значит, и ты должна идти туда. Если не хочешь остаться одна.

- А ты? Я же вижу: Бог помогает тебе...

- Не мне он помогает, а любви, угнездившейся в моём сердце. Я не пророк, не апостол. Я просто люблю. И пытаюсь спасти этих детей.

- А Эрнст? Он называет себя пророком.

- Эрнст? - Йон задумался. - Эрнст держится за счёт остатков своего простодушия. Но главный его помощник - любовь к нему Лизбет. Если вы все хотите, чтобы он жил и привёл вас в Австрию, просто полюбите его и друг друга. Помогите Богу, в конце концов!

- Но я хочу любить тебя, Йон!

- Послушай, можешь ли ты рукой снять с неба звезду? Не можешь. Потому что она принадлежит к иному миру, тебе не доступному. Но ты можешь любоваться её светом с помощью глаз. Вот так же и меня ты видишь глазами, а обладать мною не в состоянии.

- Но я не хочу обладать тобой!

- Нет, хочешь. Ты собралась использовать меня как якорь, который задержит тебя в мире живых. Не любовь привела тебя ко мне, а страх. Вот если бы ты отдала мне свою дочь, а сама ушла, понимая, что тебе в моём мире не место, ты бы обязательно спаслась, спасла дочку и своих товарищей...

- Отдать Лену? Нет, никогда!

Марта вскочила на ноги и повернулась к двери.

- Не торопись, - остановил её Йон. - Поешьте сначала. Вам же завтра предстоит долгая дорога.

- И ты думаешь, мы достигнем той земли... обетованной?

- Всякий клочок земли - обетованный райский сад, - ответил Йон. - Но люди не хотят понимать эту простую вещь. А дойдёте вы или нет - зависит только от вас.

- Как зависит?

- Я же сказал: любите друг друга.

- Погоди-ка! - Марта снова села. - Я ничего не понимаю. Ты говоришь, что я не достойна тебя, потому что привёл меня к тебе страх, - допустим. Но эти дети - они разве не тем же страхом гонимы? Их-то ты принял...

- Не они пришли ко мне, а я сам их привёл под защиту своей любви. Они из моего мира, они ещё не научились использовать людей и чувства свои в качестве молотков и гвоздей. Курц любит меня, мы с ним друзья, Маргит тоже, но она любит и Курца, да так сильно, что у меня сердце сжимается, когда я гляжу на неё. Мы трое - одно целое...

- А если бы я оставила тебе Лену? Ведь она не любит тебя...

- Лену спасла бы твоя жертвенная любовь. Ты оторвала бы её от своего сердца ради её счастья. Но ты ведь не сделаешь этого. Вот я и говорю: ты не из моего мира. Научись жить в своём. И Лену научи настоящей любви. Спасите то, что вам осталось. Вас немного, поэтому задача эта не так уж и трудна.

- Но как научиться?

- У вас есть Книга. В ней всё сказано. А сейчас давайте есть. А ты, Марта, думай. И читай Книгу. Для вас не всё ещё потеряно.

Подавив обиду и разочарование, Марта присоединилась к трапезе, а когда они с Леной собрались уходить, Курц и Маргит вручили им две холщовые сумы, полные овощей и вяленой рыбы.

И это всё, что мог сделать для них Йон.

Это всё, чем мог одарить их Всевышний. Ведь от того, что им действительно нужно, упрямая Марта отказалась.

***

Эрнст увёл своих людей. Деревня осиротела. Не мог Йон без слёз смотреть на пустоту, воцарившуюся там, где погибли надежды односельчан. Ему тоже пришло время уходить. Но не на юг, а на север, к морю. Что там ждёт его, он не знает, но стремится туда всем сердцем. Там его родина, там когда-то была счастлива его мать, и теперь там его ждёт Бог.

Как ни жалко было им покидать хижину, где у них было всё: и еда, и покой, и радость, но зов есть зов, от него не отмахнёшься, не обманув себя и тех, кто зависит от твоей любви.

И вот в одно ясное утро, на рассвете, Йон, Курц и Маргит с глазами, полными слёз отправились в путь, не взяв с собой ничего, кроме удочки, котелка, чайника и большой алюминиевой кружки, одной на троих. Взяли и Книгу. Всё это нёс Йон в заплечном мешке, который сшила ему Маргит.

Первую ночь они провели под мёртвыми ветвями древнего дуба, а когда проснулись, Маргит и Курц изумились и обрадовались: лужайка вокруг того места, где они ночевали, была покрыта молодой зеленью, а дуб ожил! Его украшали нежные желтовато-зелёные листочки. Маргит опустилась на колени и ладонью погладила нежную травку. И ей на руку села большая синяя стрекоза.

Вне себя от внезапно нахлынувшего на них счастья, Маргит и Курц стали петь, кричать, как безумцы, и скакать вокруг Йона. А он смотрел на них с обычной своей улыбкой юного мудреца, ещё не познавшего опасных прелестей взрослой жизни.

Много дней были они в пути, страдали от жажды и холода, мокли под дождём, грелись у костра, на котором жарили нанизанных на веточки рыб, а по вечерам мальчик и девочка засыпали, прижавшись к Йону, а он рассказывал им увлекательные истории из Книги. И везде, где бы ни останавливались они на ночлег, утром обнаруживали живую траву, юные листья и весенние цветы. Иногда их будили на рассвете кусачие комары, а после восхода солнца они слышали жуждание шмелей и любовались бабочками, которых с каждым днём становилось всё больше.

Наконец они достигли моря. И Йон вздохнул с облегчением. И позволил ласковым волнам обнимать его ноги.

Дети бросились купаться, и Йон собирался уже присоединиться к их весёлым играм, когда кто-то тронул его за руку. Он вздрогнул и обернулся: перед ним стояла девушка, одетая в старенькое платье, босая, с роскошными рыжеватыми волосами, разбросанными по спине и плечам.

- Привет, - сказала девушка, - я Хельга.

- А я Йон.

- Я ждала тебя.

- А их тоже ждала? - Йон указал на Маргит и Курца, стоящих в воде и заворожённо глядящих на незнакомку.

- Их тоже. Правда, я думала, детей у нас будет больше. А их всего двое.

- У нас?

- Ну да, у нас с тобой.

- Но... но я не читал об этом в Книге...

- Просто ты не всё ещё видишь в ней. Пойдём со мной, вон в тот дом. - Она указала рукой на высокую черепичную крышу, наполовину прикрытую ветвями лип, живых, с тёмно-зелёными листьями. - Поторопитесь, а то обед остынет. А потом будем читать Книгу. Ведь она написана для нас.