1

Здравствуй, читатель!
Пришло время открыть тебе тайну, а заодно пригласить в занимательное путешествие. Не знаю, кто ты, мой уважаемый друг, но раз уж ты держишь в руках эту книгу, значит, в какой-то мере – осознанно или нет – согласен последовать за мной. Не согласен? Тогда закрой книгу, отложи её и займись более важными делами. Прямо сейчас закрой и отложи. Вот так. Нет-нет, не на письменный стол – своим присутствием в поле твоего зрения она будет напоминать о себе. Лучше спрятать её на полку. А я продолжу для другого читателя.
Итак, уважаемый читатель, не закрывший книгу (ничего, что я на «ты»?), я хочу представить тебе своего главного героя. Но вместо банального описания внешности я прямо сейчас, на твоих глазах, беру с письменного стола маленький предмет и показываю его тебе. Догадываешься, что это? Бинго! Да ты проницательный читатель! Правильно, это зеркало. Именно так, мой начитанный друг, в зеркале ты видишь нашего главного героя. Не оглядывайся, рядом никого нет. Главный герой – это ты. И сейчас ты совершишь небольшое путешествие – отправишься в уездный городок Энск. Я бы и сам поехал, но мне недосуг. Не волнуйся, мысленно я всегда буду рядом.
Ты встаёшь (вставай!), одеваешься, собираешь в дорожную сумку или рюкзак необходимые для короткой поездки вещи, выходишь из дома, садишься в трамвай/троллейбус/маршрутку (по дороге можешь читать дальше, если ты не за рулём), приезжаешь на железнодорожный вокзал, подходишь к пригородным кассам и покупаешь билет в Энск.
Энск – это центр вселенной. Как центр окружности равноудалён от всех точек этой окружности, так и Энск расположен от любого другого города... скажем, в паре часов езды. Так что не переживай, мой друг, ехать придётся недолго. Даже эту книгу дочитать не успеешь.
Итак, ты заходишь в вагон, садишься у окна и открываешь книгу. Пассажиров не так уж много. Не станем обращать на них внимания. Поезд трогается. Время от времени ты отрываешься от чтения, поглядываешь в окно и любуешься проносящимися мимо жёлтыми и красными деревьями – в самом разгаре осень. Не имеет значения, в какое время года ты взял в руки эту книгу и отправился в путь – в Энске всегда осень. Скажешь, что так не бывает? Не спорь, мой друг, уж Энск-то мне отлично известен. Городок небольшой – кирпичные дома-хрущёвки, окружённые пёстрым частным сектором, жёлтые газовые трубы по улицам. Правда, в центре города сохранилось немало исторических строений – дом купца Такого-то, имение графа Растакого-то. Церковь, Центральная площадь, магазины, рынок, парк с памятником. Всё как везде.
И осень.
Да, парк всегда жёлтый, в меру приправленный оттенками красного. Дубы, каштаны, ясени, липы. Редкая берёза или рябина, кое-где – мелкий кустарник. За парком ухаживают – тропинки всегда подметены, первая линия деревьев побелена. На входе стоит огромный щит, на котором надпись: «Парк садово-парковой архитектуры XIX века. Охраняется государством». Но всё это ты увидишь чуть позже, под вечер, когда пойдёшь отыскивать местные достопримечательности, чтобы убить время.
А пока поезд прибывает на железнодорожный вокзал. Подхватив рюкзак, ты выходишь в тамбур, прыгаешь на перрон. Вдыхаешь.
Ну как? Скажи, а?
О, этот воздух Энска! Он бесподобен! Густой, насыщенный запахом только что упавших, ещё не прелых листьев, лёгким ароматом скошенной травы с нотками пряного дымка – где-то недавно жгли листву. Впрочем, к хорошему привыкаешь почти мгновенно – пару раз вдохнул, потом закурил, затянулся – и всё, воздух как воздух, ничего необычного. Да нам и не до воздуха – не за этим ты здесь, мой путешествующий читатель.
Теперь самое время рассказать, зачем ты всё-таки приехал в этот уютный городок. Так вот – тебе предстоит найти и забрать одну бесценную рукопись. Пожалуй, объясню с самого начала.
Эта папка находится в главной районной библиотеке – её обнаружили, когда перебирали архивы, сваленные в подвале без какого бы то ни было порядка и систематизации. Прорвало трубу отопления; книги, журналы и различные бумаги залило; поступило распоряжение директора всё вытащить, высушить и сдать как макулатуру. Если бы не дотошность некоторых работников библиотеки (они отыскивали в кипах бумаги что-то стоящее, чтобы пополнить свои личные библиотеки), эта папка так бы и канула в Лету вторсырья.
В этой папке, как потом выяснилось, ждала своего часа рукопись романа «Звёзды над полями» Зинаиды Станиславовны Погребельской¹, популярной в пятидесятые годы ХХ века советской писательницы, окружившей, как заметил один маститый критик, «ореолом романтики всё пространство социалистического реализма». Прежде о существовании рукописи, как и о самом романе, ничего не было известно. Да и сейчас на авторство Зинаиды Станиславовны указывает (текст набран на печатной машинке) лишь подпись на последней странице – вполне совпадающая с оригиналом, как говорят знающие люди, которым посчастливилось подержать или полистать рукопись. Хотя газеты и кричат о находке как о «невероятной сенсации», а телевидение вторит им в унисон, но всё же требуется подтвердить либо опровергнуть авторство Погребельской. Для этого нужна автороведческая экспертиза с участием лингвистов высочайшего класса, поскольку текст непременно следует проверить на нескольких уровнях: орфографическом, пунктуационном, синтаксическом, стилистическом, лексико-фразеологическом. Одно из немногих мест, где в современных условиях возможно организовать подобную экспертизу, – это наш научно-исследовательский университет. Твоя миссия, мой любознательный читатель, как раз в том и заключается, чтобы забрать рукопись романа «Звёзды над полями» в Энске.
И передать её мне.
Если ты куришь, мой дорогой друг, то сейчас ты закуриваешь на перроне, затем огибаешь здание вокзала и идёшь по Первомайской улице в сторону Центральной площади. Первомайская – одна из главных улиц города. Тротуар, отделённый от проезжей части рядом жёлто-красных клёнов, выложен плиткой. Почти все дома – это невзрачные прямоугольные параллелепипеды хрущёвок, но ближе к центру города, до которого пятнадцать минут неторопливой ходьбы, появляются старинные двух- и трёхэтажные особняки – памятники архитектуры, построенные в конце XIX – начале XX веков. Всё это в совокупности – приятный воздух, чистый тротуар, яркие клёны, миниатюрные эркеры на особняках – создаёт у тебя первое (и, как зачастую бывает, самое верное) благоприятное впечатление об Энске.
По диагонали ты пересекаешь Центральную площадь (бывшую площадь Ленина) и упираешься в небольшое кирпичное двухэтажное здание Центральной районной библиотеки имени З.С. Погребельской. Всё, мой настойчивый читатель, ты на месте.
Ты входишь внутрь. Внутри теплее, ты расстёгиваешь куртку. Тебя любезно встречает миловидная крашеная блондинка, толстушка лет пятидесяти. Тут ты и сообщаешь о цели своего визита. Твои дальнейшие слова напрямую зависят от твоего возраста и пола. Например, если ты, мой дорогой друг, мужчина преклонного возраста, то ты доверительно и тихо говоришь ей:
– Добрый день, сударыня. Видите ли, в чём дело... Я профессор Трам-пам-памского университета Такой-то Такойт Такойтович. У вас находится некая рукопись, папка, за которой я, собственно, и приехал. Не будете ли вы так любезны...
Если ты, мой переменчивый читатель, мужчина, скажем, лет тридцати, ты обращаешься к милой тётушке:
– Здравствуйте! Я ассистент профессора Такого-то из Трам-пам-памского университета. Мне нужно забрать у вас рукопись для проведения экспертизы...
А если ты, мой читатель, к примеру, женщина среднего (а впрочем, любого!) возраста, ты можешь сказать:
– Здравствуйте, женщина. Мне тут у вас забрать кой-чего надо. Я по поводу найденной рукописи, вам сегодня звонили...
Словом, дорогой друг, ты у меня догадливый, думаю, сообразишь на ходу, как и что говорить.
Блондинка убегает уточнить насчёт рукописи, прежде усадив тебя на диван и всучив «для ознакомления» тяжёлое красочное издание о знаменитых людях Энска. Ты открываешь его на странице с фотографией крупной женщины с узлом седых волос на затылке. Подпись гласит: Зинаида Станиславовна Погребельская (1918–1995). Ниже – статья о писательнице. Ты откидываешься на спинку дивана и читаешь.



В ХХ веке в Энске жила и работала известнейшая советская писательница Зинаида Погребельская.
Зинаида Станиславовна родилась 25 сентября 1918 года в небольшом селе Малые Узелки в двадцати километрах от Энска. Осенью 1925 года семья переехала в Энск, где семилетняя Зина пошла в школу. В 1940 году она окончила педагогический факультет областного университета и вернулась учительствовать в родную школу – преподавала русский язык и литературу. Когда началась Великая Отечественная война, З.С. Погребельская вступила в ВКП(б), тогда же её назначили главным редактором районной газеты «Родной Энск». Во время немецкой оккупации Зинаида Станиславовна была оставлена в городе для работы в подполье (в 1960 году вышла автобиографическая книга «Одна осень в Энске»).
Первые рассказы и зарисовки З.С. Погребельской публиковались в «Родном Энске» с сентября 1941 года. В ноябре 1946 года в областном издательстве вышла книга Погребельской «Как мы выстояли», имевшая невероятный успех (дважды переиздавалась в Москве – в 1953 и 1955 годах). В 1948 году в Москве вышел её роман «На острых камнях» – драма времён продразвёрстки. Новый роман повторил успех первой книги, к тому же был экранизирован «Мосфильмом» в 1950 году. Роман 1950 года «Выше ноги от земли» – о послевоенном времени, о детях родного Энска – также был экранизирован в 1952 году. Самая большая слава досталась следующей книге Погребельской – роману «Сталь против стали», вышедшему в сентябре 1952 года. Роман был удостоен Сталинской премии СССР первой степени. Зинаида Станиславовна стала одним из самых читаемых авторов на территории Советского Союза.
До самых последних дней наша знаменитая землячка жила в любимом городе. Скончалась Зинаида Станиславовна 16 октября 1995 года. Похоронена на городском кладбище г. Энска.
С осени 2001 года районная библиотека носит имя З.С. Погребельской. В городскую администрацию подан запрос, подписанный многими жителями нашего города, о переименовании улицы Первомайской в улицу имени З.С. Погребельской.





Возвращается пухлая блондинка.
– Извините, тут какое-то недоразумение, – говорит она.
Да, мой удивлённый читатель, я и не обещал тебе, что всё пройдёт как по маслу и тебе сразу же отдадут папку. Увы, закон жанра требует определённых затруднений. Поверь, жизнь ставит свои препоны иногда даже там, где, казалось бы, их и ставить-то некуда. Но это так, ремарка в сторону зрительского зала. Ломка четвёртой стены.
– Какое-то недоразумение, – повторяет библиотекарь. – Ещё недавно рукопись была здесь, но её выдали нашему краеведу Таковскому. Позавчера. Ошибка, так сказать, коммуникаций.
И тут, друг мой, ты собираешься возмущаться, но толстушка уверяет тебя, что Василий Иванович Таковский – уважаемый и заслуженный человек, поэтому отказать ему не было никакой возможности.
– А не хотите ли чаю? – вдруг доверительно спрашивает она и добавляет, полузакрыв глаза: – С печеньем.
Ты согласно киваешь.
Блондинка суетится, накрывает небольшой журнальный столик, при этом приговаривает: «С дороги-то... проголодались, небось... а чаёк у нас хороший, просто замечательный...»
– Так как быть с рукописью? – спрашиваешь ты нетерпеливо.
– А я вам номер телефона краеведа дам, – отвечает толстушка, разливая чай. – Позвоните, договоритесь встретиться. Или лучше давайте-ка я сама позвоню. Вот прямо сейчас и позвоню.
Она ставит чайник, идёт к стойке, набирает номер.
– Сейчас, сейчас, – шепчет она тебе, – не волнуйтесь... Алло? Василий Иванович? Васи-и-и-лий Иванович, доброго вам здоровья! А это Рая из библиотеки, да. Узнали? Ха-ха-ха… Василий Иванович, а я вот по какому вопросу... Тут человек приехал из университета... Да-да, по поводу рукописи... Ага... Ага... Да-да... Хорошо, я передам... Ага... Ну всего вам хорошего, Василий Иванович... До свидания!
Библиотекарь, которую, как только что выяснилось, зовут Рая, кладёт трубку и говорит тебе, что Василий Иванович сегодня чрезвычайно занят и увидеться с тобой ну никак не может. Он предлагает встретиться завтра в обеденное время.
– Так что оставайтесь, – говорит Рая, – у нас гостиница есть. Вот тут рядом, на площади. Там моя сестра работает. Скажете, что от меня... Город наш посмотрите. У нас тут хорошо...
Ты не предполагал, что задержишься в Энске, поэтому разочарованно пожимаешь плечами и отдаёшь красочное издание блондинке. Она ставит его на стеллаж, потом садится рядом с тобой на диван, отхлёбывает чай из когда-то белоснежной чашки (ты тоже не стесняйся – печенье здесь всегда свежее и очень вкусное!) и грустно говорит:
– А вы знаете, Зинаида Станиславовна была совершенно одинока в старости. У неё ведь ни детей, никого... Да и замуж она так и не вышла. Такой человек, вся в творчестве... Свою квартиру она продала в девяностые... А знаете, – оживляется она, – какая квартира у неё была! Огромная, светлая, высоченные потолки, три метра, а то и больше, лепные бордюры с листиками, окно с витражом, мозаичный пол, мебель... Сказка, а не квартира. И дом такой красивый. Да вот, посмотрите, его отсюда хорошо видно, – говорит Рая и подходит к окну. – Вот он, – показывает она, – с башенкой.
Ты встаёшь с дивана, подходишь к окну. На углу площади виден этот дом (да не там, посмотри направо). Видишь – башня-эркер немыслимым способом прилеплена к углу дома.
– Так вот, продала она её, – продолжает библиотекарь, – и жила какое-то время за городом, в Доме творчества, на территории санатория.
– Как же так случилось? – спрашиваешь ты. – Ведь уважаемый человек, известный, и вдруг – продаёт квартиру и поселяется в каком-то санатории?
– Ой, я не знаю, как там всё было-то. Там охраняемая база водоканала теперь. То ли в аренду они его взяли, только ещё как-то, не знаю. Сеткой всю территорию огородили, знаете, такой, железной...
– Рабицей, – подсказываешь ты.
– Да-да, и собаки кругом. И охрана.
– А Погребельская? Там и умерла?
– Да… Нет… Ой, не знаю я. Да вы чаёк-то пейте, пейте...
Ты пьёшь чаёк и думаешь о Погребельской. Потом подробно расспрашиваешь, где находится база водоканала и как туда добраться (местное такси, сто рублей по городу, максимум – сто пятьдесят), вежливо прощаешься с милой Раисой, берёшь у неё номер телефона краеведа Таковского и уходишь.
Ты идёшь в гостиницу. Тебя встречает точно такая же крашеная блондинка, копия библиотекаря Раисы. Ты невольно вздрагиваешь – до того они похожи. Просто невероятно.
– Здравствуйте, я от Раисы, – говоришь ты.
– Да, я уже знаю, – отвечает сестра библиотекаря. – Меня зовут Лариса.
Ты снимаешь номер на одну ночь (бывшее общежитие коридорного типа, в своё время выкупленное за копейки и переоборудованное в гостиницу ловкачами-предпринимателями). Узкая кровать, тумбочка, массивный шкаф. Телевизора нет, но он тебе и не нужен. Туалет и душ в конце коридора. Ты оставляешь вещи и снова выходишь на площадь, чтобы осмотреть дом с башенкой.
Через несколько минут (дом оказывается совсем рядом) ты уже рассматриваешь небольшой двухэтажный особняк в стиле модерн с ассиметричной планировкой, лучковыми арками окон первого этажа и узкими прямоугольными окнами-бойницами наверху. Сходство с игрушечным замком усиливают зубчатый парапет и ступенчатый фронтон, а угол здания фланкирует небольшая декоративная готическая башенка со шпилем. Она, словно вишенка на торте, венчает весь этот провинциальный архитектурный историзм начала XX века.
На стене бронзовая мемориальная доска: «В этом доме с 1952 по 1994 гг. жила знаменитая советская писательница З.С. Погребельская».
Тебе наверняка хочется осмотреть дом изнутри. Постучи в дверь. Нет, стоп, посмотри, вон там медный звонок, стилизованный то ли под орех, то ли под жёлудь. Позвони.
Ты звонишь.
Никто не выходит. Звони ещё.
Ты звонишь ещё.
Дверь немного приоткрывается. В проёме появляется пожилая женщина с выразительным взглядом. Где-то ты её видел.
– Уходите отсюда, – тихо, но угрожающе говорит она. – Здесь никого нет.
– Скажите, а...
– Нет здесь никого! Ходят тут всякие. Чего ходят, чего хотят...
Дверь закрывается.
Ты смотришь на часы и понимаешь, что до вечера ещё куча времени и вполне можно успеть съездить на базу водоканала. Ты отходишь в сторонку, садишься на лавочку под липой, чтобы покурить, и тут замечаешь, что дверь дома с башенкой открывается. Появляется худощавый мужчина с небольшой бородкой. Он оглядывается по сторонам, быстро выходит и спешит скрыться за углом. Дверь за ним быстро закрывается.
Ты вызываешь такси и едешь на базу водоканала.



Проехав некоторое время по частному сектору, такси выезжает за город.
– По делам к нам в город или так? – спрашивает лысый таксист с большими мясистыми ушами.
– По делам, – нехотя отвечаешь ты. Снаружи – та же жёлто-красная осенняя красота, поэтому ты не расположен разговаривать. Едете молча.
База находится сразу же за городом. Она окружена сеткой. При приближении такси к воротам базы откуда ни возьмись выбегает пять-шесть собак. На лай из ближайшего помещения выходит охранник в камуфляже, мужчина лет шестидесяти. Таксист быстро уезжает. Охранник цыкает на собак, те убегают.
– Здравствуйте! – говоришь ты.
– И вам не хворать, – добродушно отвечает охранник.
Вы говорите через закрытые железные решётчатые ворота. Тебе кажется, что охраннику скучно, поэтому он не против поговорить. Ты мнёшься, не зная, как начать разговор.
Не обижайся, мой дорогой читатель, что я решаю за тебя, что именно ты подумал и что тебе показалось. Я не претендую на роль кукловода, мало того, я им быть и не собираюсь. Воспринимай меня как… скажем, путеводитель. Я только направляю тебя в нужную сторону. Помогаю тебе. Вдвоём нам будет легче справиться.
– Вам кого? – спрашивает охранник. – Здесь только охрана.
– Я исследую жизнь и творчество Зинаиды Станиславовны Погребельской, местной писательницы, – говоришь ты. – Мне сказали, что в девяностые годы она жила здесь.
– Ну, это было давно, – протяжно отвечает охранник. – Наша фирма работает здесь лет этак пятнадцать. А сам я всего три года как сюда устроился.
– А вы случайно не знаете, – с надеждой спрашиваешь ты, – жила ли здесь какая-нибудь старушка? Ну, может, кто-то рассказывал, слухи какие-то ходили...
Охранник почему-то оглядывается, и ты, мой дорогой друг, догадываешься, что он что-то знает.
– А вы-то кто такой будете? – спрашивает охранник.
– Да я профессор (ассистент и т. п.), – отвечаешь ты, мой талантливый читатель.
Охранник смотрит на тебя с уважением.
– Из области?
– Ага, из области.
– Да... Была одна история...
Охранник ещё раз окидывает тебя оценивающим взглядом.
– Проходите, – говорит он и отпирает железную дверь, вмонтированную в ворота, – посидим вот тут, покурим...
Ты входишь внутрь. Охранник закрывает дверь и показывает в сторону здания:
– Вон там у нас курилка.
Ты подходишь, садишься на самодельный топчан у железного стола (осторожнее, не поранься об острый край). Охранник достаёт из-под топчана пепельницу, кладёт сигареты на стол. Вы закуриваете.
– Была одна история, – повторяет он. – Жили они здесь, эти бабульки...
– Они? – недоумеваешь ты. – Так их здесь много было, что ли?
– Да... Много их тут было, рассказывали. Сам-то я не застал. Богадельню тут устроили. Типа временного общежития.
– Ничего себе!
– Да… Тут ведь как дело было. История тёмная, – говорит охранник, – но шила в мешке, как говорится… Болтают люди многое, а я слушаю… Дом творчества тут был, при санатории. В советское время ещё. Числился он за этим… областным фондом…
– Литфонд?
– Да-да. А санаторий этот принадлежал нашему самому крупному предприятию, «Шурумбуруммашу». Градообразующему, – произносит он почти по слогам. – А ведь девяностые, время страшное, на главной аллее местного кладбища сразу три директора «Шурумбуруммаша» лежат. Одного из них застрелили прямо в центре, ну, знаете, такое время было. Ну вот. И этот самый фонд продал Дом творчества «Шурумбуруммашу», и сделали они там дом престарелых. Поселили сюда одиноких бабушек, которые когда-то работали в «Шурумбуруммаше». Жертвы чёрных риелторов, как говорится. Охмурили старушек, пообещали им хороший уход, питание и присмотр, те и переписали свои квартиры. Столовую какую-то тут для них открыли, чем-то кормили их... «Шурумбуруммаш» вскоре накрылся и закрылся, растащили его потихоньку. Там всё продали и перепродали под шумок, да за границу активы вывели. А вся недвижимость санатория, вот эта, – он повёл рукой вокруг, – за долги перешла к городу. Вот. А когда они эту базу профукали и город её за долги забрал, они этих бабок и вывезли. А куда вывезли – никто не знает.
– По домам престарелых где-то рассовали?
– Да, рассовали, только бог знает, куда они их рассовали. Как они там жили, как умирали, никто не знает...
А со мной вот было где-то два... да, два года назад. Мы тогда работали с напарником, Герасимычем. По полночи дежурили. Нам там такое помещеньице отделили, две маленьких комнаты, два на три. Ну как отделили… Мы сами, значит, договорились, что своими силами сделаем для себя комнатку. И мы кусочек отгородили кирпичной кладкой, поставили дверь туда. Полночи я дежурю – книгу там читаю или кроссворд разгадываю, а напарник спит в соседней комнатке. Потом меняемся. Так вот. Сижу я как-то ночью, читаю. А Герасимыч спит. Ну а у меня лампа настольная, чтоб напарнику не мешать. И вот так, как сидел, так я и уснул. Намаялся за день и не заметил, как задремал. Сколько я так покемарил – я не знаю. Но вот просыпаюсь – а в комнате темно. Лампа не горит. Как это, думаю. Проверяю лампу – она выключена. Герасимыч, спрашиваю, ты не вставал? Нет, Ефимыч, отвечает, а что, пора? Да нет, говорю, полежи ещё немножко. А сам думаю – кто лампу выключил? Если бы проверка пришла какая-то, они бы мне сделали нагоняй, понимаешь? Я включил тихонько лампу и дальше сижу. Вышел на улицу, правда. Посмотрел – ворота закрыты. Прошёлся по территории – всё спокойно, всё тихо. А потом, на другое дежурство...
У охранника догорает сигарета, пока он рассказывает. Он подкуривает следующую. Ты слушаешь и не перебиваешь Ефимыча. Чувствуешь, что вот-вот он расскажет что-то важное.
– Во-о-от. Сижу я, значит, читаю. И слышно в коридоре – ток-ток-ток. Там коридор такой длинный, и плитка эта... керамическая. И мыши по ней бегают – ток-ток-ток. Вот. А тут я тоже задремал. И вдруг слышу – шаги. Прислушался – точно, шаги. В коридоре. А коридор этот шёл туда, где раньше их кровати стояли. Ну, бабулек этих. Потом все эти кровати выкинули, поставили шкафы и сделали раздевалку для водителей. Длинная такая она была. Вот. И, значит, слышу – топ-топ-топ по коридору. Я дверь открываю, выхожу и вижу спину бабульки, она мою дверь уже прошла.
– То есть она шла в ту комнату, где они раньше жили? – спрашиваешь ты.
– Да-да. Она ж не знала, что тут новая каморка появилась. То есть при ней её, каморки этой, не было, значит. Поэтому она так спокойно нашу дверь проходит и идёт дальше. Ну я-то вижу, что бабка. Я говорю: «Бабуль!» Не слышит. Я громче: «Бабуля!» Она поворачивается. Говорю: «А ну-ка иди сюда». И вывожу её на улицу. Говорю: «Садись». Она села. «Ты откуда тут взялась?» Она говорит: «Так я здесь живу». Ну я-то соображаю, что уже давно куда-то дели этих бабок. Говорю: «Ну и где ты здесь живёшь?» «Ну здесь я живу!» «И давно?» «Ну давно, как нас сюда привезли, так я тут и живу». Я говорю: «И много вас таких?» «Да уже сейчас немного, уже многие ушли». «А много было?» «Да, было много». Говорю: «Как ты сюда прошла, бабуль?» А она: «А что мне проходить?» Я говорю: «Ну смотри, ворота закрыты, кругом проволока». Она говорит: «Так я же сюда раньше пришла! Когда нас привезли, никакой проволоки не было». «А собаки?» «Так они же меня знают!» Нормально разговаривает бабка, спокойная такая.
– А одета во что? – интересуешься ты.
– Юбка такая чёрненькая, на ногах... не помню, какие-то башмачки, а тут... такая удлинённая курточка, как жупанчик, знаете, и подвязана… этим самым... бечёвочкой. На голове платок. Чистенько так всё. Ну, говорю, посиди. Пошёл, разбудил Герасимыча. А он: «А это что такое?» «Гости у нас». Ну мы с Герасимычем ещё пару вопросов задали.
– Не говорила, как зовут?
– Нет, да мы и не спрашивали даже, как зовут. Я говорю, что будем делать? То ли в милицию звонить, то ли ещё что... А напарник, мол, ну их, свяжись с милицией, сейчас начнут... Как мы тут служили-сторожили, что бабка прошла к нам сюда, и так далее, значит. Ну а я говорю, а что делать-то будем? А он, мол, а давай её выпустим за ворота, и пускай бабка куда хочет, туда и идёт. А где-то была середина ночи, часа два-три. Ну, говорю, давай...
– Летом было?
– Какое там… Осенью, бабулька была уже в тёплой курточке. Но тепло ещё было на улице. И она вон туда, в сторону Энска, по дорожке пошла потихоньку. До сих пор не знаю, что это было... Ведь когда те старушки жили здесь? В середине девяностых!
– Да, по времени что-то не сходится... Если, к примеру, старушки были возраста Погребельской, то в середине девяностых им было под восемьдесят, а два года назад… Больше ста получается!
– Ну нет… На восемьдесят она и выглядела. А может, чуть больше, кто её разберёт. Я всем рассказал. Ну, у нас тут и поварихи, и рабочие всякие, то-сё. И медсёстры, и врач на втором этаже сидит. Так они меня на смех подняли! Говорят, Ефимыч себе бабульку нашёл. Привидение, говорят. Страшно, спрашивают, было? А чего мне мёртвых бояться? Живых бояться надо...
Некоторое время вы молчите.
– Ага, времени прошло много, – задумчиво произносит охранник. – Почитай почти четверть века назад их привезли... Живая она была или нет... Не знаю... Ах да, ещё перед уходом спросил у неё, где, говорю, бабуля, вы все сейчас находитесь? А она и говорит: «Ну как, сыночек, кто где. Я вот в ПТО». А что такое это ПТО, я до сих пор и не знаю... Я потом прошёл всю территорию, посмотрел всё. Ни следов, ни дырки какой. В одном месте собаки подрыли под сеткой... Так не пролезла бы она там, испачкалась бы. А она чистенькая вся... Ладно, заболтался я. Да и вам пора... А я пойду, обойду тут...
Ты вызываешь такси.
– Пойдёмте, я вас выведу, – говорит охранник.
За воротами базы ты благодаришь охранника. Он немного смущён. Вы закуриваете. Вскоре подъезжает такси. Ты прощаешься, садишься в машину.
– Постойте, – вдруг говорит охранник. – Когда эта бабка ушла, книга осталась на лавке. У неё с собой была, видимо. Я сохранил. Погодите минутку, я быстро.
Охранник уходит внутрь помещения, вскоре снова появляется.
– Вот, возьмите, – говорит он и протягивает тебе книгу. – Мне она ни к чему, а вам пригодится, раз уж исследуете.
Ты берёшь книгу. Обложка настолько потёртая, что ничего невозможно разобрать. Ты открываешь титульный лист и читаешь: «З. Погребельская. Одна осень в Энске». Ты ещё раз благодаришь охранника. Машина трогается.
Сидя на заднем сидении автомобиля, ты открываешь книгу посередине.
«Столько времени прошло, а здесь ничего не изменилось. Всё то же здание вокзала, перрон всё такой же. Поверить не могу, что стою сейчас на том самом месте, где несколько лет назад садилась в поезд, увозивший меня в новую, такую трудную, но в то же время замечательную жизнь. Оглядываюсь назад и думаю – куда же подевалась та взбалмошная веснушчатая девчонка? Закружилась в житейском вихре…»
Вечером ты прогуливаешься по тихому городу, не спеша проходишь через весь парк, перекусываешь в кафешке (что-то наподобие советской столовой), потом возвращаешься в гостиницу.
Тебе не спится, несмотря на усталость. Ворочаясь в хрустящей постели, ты долго пытаешься понять, что такое ПТО. Пункт технического обслуживания? Вряд ли. Планово-технический отдел? Бред какой-то. Я вот тоже пока не знаю. Ладно, отдохни, мой намаявшийся читатель, отдохни.



Утром ты завтракаешь в небольшом кафе по ту сторону площади. Потом звонишь краеведу, он приглашает тебя к себе домой в полдень, диктует адрес. Снова гуляешь по городу, убивая лишние часы, благо погода позволяет – в Энске в этот час солнечно и достаточно тепло. Некоторое время ты сидишь в парке на лавочке и читаешь книгу Погребельской. К двенадцати приходишь по указанному адресу. Здесь начинается частный сектор. У Таковского двухэтажный дом с мансардой, огороженный решётчатым забором. Сбоку калитки еле заметна кнопка звонка. Едва ты её нажимаешь, как появляется хозяин. Худощавый мужчина с аккуратной бородкой – ты тут же узнаёшь в нём вчерашнего посетителя дома с башенкой.
– Добрый день, - несколько холодно говорит краевед. – Чем могу служить?
– Я за рукописью Погребельской, – отвечаешь ты. – Мы проведём полную автороведческую экспертизу. Надеюсь, докажем авторство Зинаиды Станиславовны. Издательства будут биться за право опубликовать её роман. Опять же, дополнительная реклама вашему… – ты хочешь сказать «городу», но, чтобы польстить Таковскому, продолжаешь: – вашему краю.
– А чего это вы заинтересовались Погребельской? Столько лет ни одна живая душа не вспоминала… И вдруг такой ажиотаж! Сначала звонили, теперь вот человека прислали…
Краевед явно недоволен твоим визитом.
– Ну как же, – спокойно говоришь ты, – обнаружилась неизвестная рукопись знаменитого автора. Мы обязаны отреагировать. – Добавив немного пафоса, ты продолжаешь: – Иначе потомки нам не простят.
Таковский коротко кивает.
– Хорошо. Пройдёмте в сад.
Ты идёшь вслед за хозяином. За домом небольшой сад. Под деревьями маленький стол с чистой скатертью, плетёные стулья.
– Присаживайтесь, пожалуйста, – предлагает хозяин. – Чаю?
– Не откажусь, – отвечаешь ты.
Таковский кричит в сторону дома:
– Глаша! Подавайте чай!
«Ты смотри, какой барин», – думаешь ты.
Жестом фокусника краевед снимает со стола полотенце. Под ним чашки, ложечки, розетка с вареньем.
Из дома появляется полная девушка в белом переднике. В её руках огромный жёлтый латунный самовар. Она ставит его в центре стола, наливает чай.
– Спасибо, Глаша, – говорит краевед.
Глаша краснеет и уходит.
– Город осмотрели? – спрашивает краевед.
– Да, симпатичный городок, – отвечаешь ты.
– За последние годы много сделано. Вся эта красота в центре, – краевед машет рукой, – фонари, клумбы. Раньше всё было серое, невзрачное. Вот и старинные здания отреставрировали.
– Да, я обратил внимание. Видел вчера дом с башенкой. Тот, где Погребельская жила. Хотел изнутри посмотреть, да мне не открыли. А вы были там внутри?
– Да… бывал.
– Интересно, как она жила там одна… Без семьи, без детей… Говорят, забрали у неё квартиру.
– Чушь собачья! – мгновенно вскипает краевед. – Никто у неё ничего не забирал!
– Ну как же, – спокойно говоришь ты. – Говорят, доживала она за городом, в богадельне…
– Что за бред! – Таковский возмущён и раздосадован. – Откуда вы это взяли! Ничего подобного не было и в помине!
– А люди видели, – наседаешь ты, продолжая выводить из себя краеведа.
– И что же такого видели люди?
– Жила наша старушка. В Доме творчества. В том самом, который сейчас водоканалу принадлежит. И ещё говорят, что неизвестно куда потом пропала…
Таковский багровеет.
– Эх вы! Ходите тут, что-то вынюхиваете! Сплетни собираете, а ещё приличным человеком представились! Зинаида Станиславовна умерла в своей квартире, почётным гражданином, доска мемориальная на стене дома имеется. Похоронена на главной аллее городского кладбища, можем прямо сейчас поехать и посмотреть её могилу и памятник.
Ты пожимаешь плечами.
– Возможно, так оно и было. Я не спорю. Папку с рукописью верните, пожалуйста.
Краевед хватается за сердце.
– Рукопись брал, изучал, сдал в библиотеку… вчера, не знаю ничего.
– Вы же меня обманываете, Василий Иванович, – говоришь ты.
– Да! Обманываю! – вскакивает и почти кричит Таковский. Он делает большой глоток, садится.
– Я вам не советую эту рукопись забирать, – говорит краевед уже спокойнее. – Не нужно её публиковать, это будет ошибкой, поймите. Неладное вы задумали, лишнее это.
– Почему же?
Некоторое время твой собеседник собирается с мыслями.
– Потому что… публикация этой книги принесёт вред…
– Кому?
– Прежде всего – Зинаиде Станиславовне…
– Но как же, – не соглашаешься ты, – мечта любого писателя – увидеть свою книгу опубликованной. Если бы Погребельская была жива, она только порадовалась бы.
– Это всё так, но… Поймите, усилиями всей творческой интеллигенции нашего города – учителей, библиотекарей, других работников культуры – создан некий образ Зинаиды Станиславовны. Он живёт в душах и сердцах наших земляков. Мы не вправе… навредить ему. Любая мелочь, способная повлиять на общественное мнение, может оказаться… лишней. Мы должны… свято чтить…
Ты слушаешь краеведа и не веришь своим ушам. За кого он тебя принимает?
– Да бросьте, Василий Иванович! – заявляешь ты. – Это всё высокие слова, что вы комедию ломаете! Какой образ, какое общественное мнение! И вообще, авторство пока не доказано.
И тут ты в порыве то ли гнева, то ли возмущения рассказываешь Таковскому то, что узнал от охранника. О призраке Погребельской, о других старушках, о загадочном ПТО.
Таковский заметно бледнеет и цепенеет. Затем он как-то съёживается, смотрит в одну точку и тяжело вздыхает:
– Вы не понимаете.
– Да я всё понимаю, кроме одного, – твёрдо говоришь ты. – Зачем вам рукопись? Сохранить её в тайне вы уже не сможете. Все газеты раструбили об этом. Не отдадите мне – отдадите другому. Вас теперь не оставят в покое.
Таковский закрывает лицо руками.
– Вы ничего не понимаете, – говорит он.
Твоя миссия, мой любопытствующий читатель, с каждым часом становится всё интереснее и интереснее. Внутреннее чутьё подсказывает тебе, что развязка этой истории близка.
– Эту рукопись нельзя публиковать. Иначе... быть большой беде. Хорошо. Я вам всё расскажу, – бормочет краевед.
Ты достаёшь сигареты, показываешь хозяину, он кивком разрешает тебе курить. Минуту он собирается с мыслями, потом тихо говорит:
– Когда Хрущёв осудил культ личности на XX съезде КПСС, в стране начались большие перемены, как вы знаете. А поскольку Погребельская считалась одним из любимых авторов Сталина, её просто перестали печатать. Боялись. Каким-то чудом в 1960 году вышла книга воспоминаний «Одна осень в Энске». Видимо, не увидели крамолы. А потом...
Потом большие перемены затронули и наш городок. Эта вечная осень... Она началась в 1960 году и длится до сих пор. Все культурные люди Энска считали, что это связано с выходом книги Зинаиды Станиславовны. У нас появился свой культ личности – культ Погребельской, но мягкий, негласный. Даже не культ… Скорее это напоминало благоговейный трепет, уважение, которое испытывали жители нашего города к этой великой женщине. Ну и отчасти с некой боязнью... Сами понимаете. Поскольку все осознали, что перемена климата – следствие выхода книги, как тут не появиться некому первобытному страху... Но у нас в интеллигентных кругах об этом не говорят. Не принято.
А в девяностые, после смены парадигмы, когда на волне перемен появилась мутная пена всех этих... торгашей, когда не осталось ничего святого... Некоторые беспринципные люди, которые плевать хотели на общегородское достояние, решили обогатиться. Вы, как я понимаю, слышали эту историю – о продаже квартир. Дом, где жила Погребельская, был продан, её поселили в бывшем Доме творчества. Люди возмущались, но... недолго. Страх реальный, боязнь этих людей оказались сильнее страха первобытного.
Краевед снова тяжело вздыхает. Он ссутуливается, и тебе кажется, что Таковский уменьшается в размерах.
– Она жила там, да, но недолго, всего около года. Ухаживали за ними неважно, а кормили совсем уж чем придётся. Она умерла в 1995 году. Так что время и место её захоронения – всё это правда. Она действительно лежит на центральной аллее городского кладбища. Тогда все думали, что теперь настанет зима, но этого не произошло. Я не понимал, почему. Но потом всё выяснилось. Ничто не умирает.
Даже не знаю, как вам объяснить, чтобы вы поверили и не сочли меня сумасшедшим. Впрочем, вечная осень в Энске отчасти доказывает правоту моих слов. Согласитесь, вас уже не удивляет, что в Энске всегда осень?
– Уже нет, – отвечаешь ты.
– И это не удивляет никого из горожан. Этого уже толком и не замечает никто. Можно сигарету?
Ты угощаешь краеведа сигаретой. Он долго смотрит на неё, катает в пальцах, затем не спеша подкуривает.
– Давно не курил… Уже лет двадцать, как бросил, – почти шепчет он.
Ты терпеливо ждёшь продолжения рассказа. Таковский докуривает и говорит:
– О том, что я расскажу вам дальше, не знает никто. Я ни с кем об этом не говорил, позже вы поймёте, почему. Вы ничего не слышали об этернализме²? Случайно не знакомы с теорией Данна³?
– Да, я читал эссе Борхеса «Время и Дж. У. Данн»⁴, – секунду подумав, отвечаешь ты. – С самой теорией знаком в общих чертах.
– Хорошо, тогда без предисловий. Дело в том, что в 1960 году, после публикации мемуаров Погребельской, в Энске, помимо вечной осени, случилось ещё одно событие, которое никто не заметил. Давайте я оставлю в покое научные термины и объясню как можно проще. Время, согласно Данну, это не поток из прошлого в будущее. Это три равнозначных состояния, происходящих одновременно, если можно так сказать о самом времени. Различия между прошлым, настоящим и будущим, которые мы воспринимаем эмпирически, – это всего лишь иллюзия. Так вот, в 1960 году в Энске теория Данна подтвердилась и стала зримой. Да-да. В том самом доме Зинаиды Станиславовны Погребельской прошлое, будущее и настоящее сошлись в одной точке. Ну, может быть, не всё прошлое и будущее, но уж точно по несколько десятков лет с обеих сторон.
– Простите, – перебиваешь ты своего собеседника, – а как вы об этом узнали?
Таковский смотрит на тебя в упор и отвечает:
– Я встретил Зинаиду Станиславовну в её доме. Это случилось три года назад.
– Три года назад? Но она умерла двадцать шесть лет назад! А если бы была жива, то ей было уже около ста лет.
– Нет. Я видел её в возрасте шестидесяти лет.
И тут ты вспоминаешь фото из большого красочного издания в библиотеке. И ворчливую женщину в доме с башенкой.
– Погодите... Женщина с узлом волос... В доме с башенкой…
– Вы видели её? – спрашивает краевед.
– Да, вчера. Вы выходили от неё.
– Ах, да. Я вас не заметил.
– Ой, я совсем запутался, – говоришь ты. – А кто же тогда лежит на кладбище?
– Зинаида Станиславовна, которая умерла в 1995 году, – спокойно отвечает Таковский.
– А видел я вчера...
– Зинаиду Станиславовну конца семидесятых.
– А к охраннику, получается, приходила Зинаида Станиславовна конца девяностых – начала нулевых? То есть... после физической смерти?
– Именно так.
– А откуда вы узнали, что всё это... смешение произошло в 1960 году?
– Мне рассказала Зинаида Станиславовна, – говорит Таковский. – Я писал статью для местной газеты о реконструкции старинных особняков. Осматривал её дом, позвонил. Мне открыла дверь сама Погребельская. Я сразу её узнал. И что характерно, я даже не удивился. Она... удивительная женщина. Она мне всё объяснила. Когда вышла «Одна осень в Энске», у неё произошёл некий... эмоциональный разряд. Выброс эмоций. Понимаете, её, любимицу Сталина, лауреата Сталинской премии, человека на такой грандиозной волне успеха, вдруг перестали печатать. О ней не писали, о ней просто постарались забыть. И тут вышла «Осень». Она долго плакала... Представляете себе… Это же и слёзы счастья, и слёзы обиды, горечи… Зинаида Станиславовна рассказывала мне, что в тот момент она больше всего на свете хотела, чтобы осень в Энске была всегда. Так и случилось. А потом она поняла, что может существовать вечно.
– Как так?
– Не знаю. Она это просто поняла. Ведь если нет ни прошлого, ни будущего, вернее, прошлое, будущее и настоящее – это одно время, цельное, неразрывное, то и мы, получается, бессмертны. Если охватить всё сразу, то и смерти нет. А поскольку нет смерти, то тогда нет и рождения. Все события – это одно событие. Ничто не умирает, как утверждал Данн⁵.
– Да, – соглашаешься ты, мой философствующий читатель, – мы окидываем взглядом все времена и становимся подобны Богу, как писал Борхес.
– Именно. Когда я познакомился с ней, она заканчивала работу над новым романом, «Звёзды над полями». Говорила, что вкладывает в него свою душу. Обещала передать его мне. Не для публикации, конечно.
– Но почему?
– Его нельзя публиковать, я объясню чуть позже... Так вот. В девяносто четвёртом, когда ей предложили продать квартиру, она не противилась. Что ей эта квартира, если у неё под контролем вечность! Ей было не важно, в каких условиях будет доживать её физическая оболочка. Поэтому она и переселилась в Дом творчества без возражений. Понимаете?
– Понимаю, – киваешь ты.
– Два года назад она закончила роман. Но тут со мной случилась большая неприятность – я попал под машину, жуткая авария была, я едва выкарабкался с того света. Полгода провёл в больнице. Сначала на растяжках, потом заново учился ходить. Едва я вышел из больницы, тут же поспешил к ней. Она была рада меня видеть. Но оказалось, что роман она отправила мне по почте. Вот и разгадка вашего таинственного ПТО, – улыбнулся Таковский. – Почтово-телеграфное отделение. Она была на почте...
– Не понимаю, – говоришь ты.
– Когда она сказала мне, что вкладывает в роман свою душу, я думал, что она выражается фигурально. Оказалось, что нет. Она переселялась. Она оставалась жить в романе. Она стала этим романом.
– Не может быть...
– А может быть вечная осень в Энске? Может быть в двадцатых годах двадцать первого века женщина, родившаяся в 1918-м и выглядящая на шестьдесят лет? Она была этим призраком, вышедшим из почты и посетившим своё бывшее место жительства, я в этом уверен.
– Да уж… А дальше? Вы забрали рукопись на почте?
– Да, на почте меня знают. Когда никто не пришёл забирать бандероль, они выяснили, что я в больнице. У меня никого нет, поэтому они не стали отдавать её моей домработнице Глаше, а просто отложили в сторонку на полгода.
– А что было потом? – интересуешься ты.
– Потом Зинаида Станиславовна сказала мне, что её нужно спрятать. Причём не просто спрятать, а положить с другими бумагами. Понимаете? Чтобы ей не было скучно.
– И вы отнесли её в библиотеку?
– Да. Это она придумала, – Таковский снова улыбнулся. – Не просто в библиотеку, а в подвал, где хранились старые книги, журналы, газеты времён её физической молодости. Ей там было бы гораздо комфортнее, да и мне за неё спокойнее.
– Но прорвалась труба отопления...
– Да, и это нарушило все наши планы. К сожалению, я узнал об этом поздно, когда телевидение и газеты уже сообщили обо всём. О найденной рукописи романа Зинаиды Погребельской ещё неделю назад тявкала каждая собака на улице.
– Так зачем же вам-то переживать? Просто сохраните саму рукопись. Оставьте себе. А я сделаю себе ксерокопию. Меня удовлетворит такой вариант.
– Вы не понимаете, – говорит Таковский и вскидывает руки. – Этот вариант не удовлетворит саму Погребельскую.
– Почему?
– Тиражирование её убьёт. Если выпустить книгу, скажем, в десять тысяч экземпляров, её душу разорвёт на десять тысяч кусков. Вот почему я не хочу отдавать вам рукопись. Вернее, вот почему я вам её ни в коем случае не отдам. Это первая причина, но есть и вторая. Если погибнет Зинаида Станиславовна, что станет с нашим осенним городом? Представить страшно…
– Но... Вам нужно снова прятать рукопись. И искать объяснение для всех.
Таковский машет рукой.
– Что-нибудь придумаю. Есть одно место...
Что ж, на этом вы прощаетесь. Мой друг, пожалуйста, незаметно оставь книгу Погребельской «Одна осень в Энске» на стуле. Она должна остаться в городе. Да и Таковскому, я уверен, будет приятно.
Ты, мой незадачливый читатель, идёшь в гостиницу, забираешь вещи и направляешься к вокзалу.
Так получилось, мой дорогой друг, что едешь ты назад без рукописи, и на душе у тебя неспокойно, и вот уже ты смотришь в окно поезда на уплывающий осенний город Энск, и поезд набирает скорость, и только в последний момент на перроне ты видишь промелькнувшую фигуру крупной женщины с тугим узлом седых волос на затылке. Она кого-то провожает. Не тебя ли?
Не переживай, у Погребельской всё сложится. Таковский о ней позаботится, будь уверен. Да и у тебя всё будет хорошо.
Я тебя встречу.