Я был выструган из дерева. Почти как Буратино. Только, в отличие от него, я выстругал себя сам – из неуклюжего, сучковатого полена. Да, практически как в известной скульптуре «Self Made Man». У меня не было времени и желания ждать, когда какой-нибудь мимо проходящий Карло разглядит в деревяшке человеческие черты.

Я подошел к вопросу основательно: изучил историю деревянной скульптуры и основы художественной резьбы по дереву. Без ложной скромности – я сразу получился неплохим. Даже симпатичным, наверное. Куда симпатичнее многих людей, которых я успел повидать.

Мир был благосклонен ко мне: я мог вести такую же жизнь, как и все. Быть одним из. Носить галстук, плащ, пить кофе в машине на парковке, пока капли дождя барабанят по стеклу. Бежать вверх по карьерной лестнице или спускаться вниз – туда, где карьерная лестница уходит под землю эскалатором метро. Это мир безграничных возможностей…

Но каждый вечер я брался за стамески, резцы, наждачную бумагу и продолжал работу. Прорабатывал мелкие детали. Вышкуривал. Шлифовал. Убирал многочисленные огрехи. Возможно, люди не видели их – но чувствовали. И я сам, мельком взглянув на свое отражение в витрине, видел всего лишь большое, туповатое полено. А между тем, я стал уже почти произведением искусства. Рука мастера, вытачивающая другую руку мастера... Но разве кто-то мог оценить проделанный мною труд? Разве хоть одна паршивая овца заметила, как сильно я вырос над собой?..

Это мир безграничного безразличия.

В своих снах я качался в теплых, обволакивающих волнах. Вода не портила дерево – напротив, придавали ему прочность. Когда первая волна проходила сквозь меня, было больно. Но потом оставалось лишь тепло – и хотелось зажмуриться от сияющего нимба своей избранности. И сквозь утреннюю сумеречную сырость мерещились сотни тянущихся ко мне рук. Словно мир наконец полюбил меня.

Я давно к этому готов. Мне рассказывали, какое это безмерное блаженство. Ты становишься практически неуязвимым, а каждое твое действие – значительным. Заправлять постель, парковать машину, стоять в очереди – как это прекрасно, должно быть, когда мир тебя любит.

Еще будучи поленом, я предвкушал. Смаковал. Бредил этим. Да, это будет достойной наградой за мои усилия.

Но мир смотрел сквозь мое совершенство – невозмутимый, как огромная статуя Будды в Китае. От его взгляда становилось знобко. Волоски на моих руках, филигранно проработанные крошечными резцами, вставали дыбом. А кожа покрывалась огромными злыми мурашками, больше похожими на жуков-короедов.

За время моих трудов в мастерской накопилось много древесного мусора: опилки, стружка, срезки, кусочки коры, горбыль и прочее. Все это сметалось в угол, в большую кучу. И однажды обрезков накопилось так много, что я решил слепить из этой массы человечка – просто так, себе на забаву. Такого древесно-мусорного голема. Лепил как куличик в песочнице – тяп-ляп. Какой же нелепый вышел уродец - даже не верится, что руки гения могли сотворить это!.. Когда он пытался что-то сказать, из его рта вылезала стружка, словно из точилки для карандашей.

Ухмыляясь, я дал ему имя – Кривой Гришка. Надел для него для пущего смеха ватник, калоши и красную кепку. И пошел спать.

А утром, вернувшись в мастерскую, обнаружил, что мой голем сбежал. Я искал его целый час, покрываясь потом от ужаса (а вдруг он откроет свою перекошенную пасть и расскажет, чьи руки его слепили?..).

Пропажа обнаружилась в ближайшей пивной. Кривой Гришка пил эль, заигрывал с официанткой и увлеченно что-то рассказывал. Вокруг него собралась толпа, жадно внимающая каждому его слову. Они смеялись над его шутками, угощали его пивом. Он был окружен таким плотным кольцом, что я не смог к нему прорваться. Через час я наблюдал, как пьяного Гришку несут по улице на руках, словно рок-звезду. В мастерскую он вернулся за полночь. От него пахло перегаром и женскими духами. А еще чем-то манящим и недоступным.

В ту ночь я не сомкнул глаз. Моя мастерская с ножами и стамесками всех мастей напоминала то ли пыточную, то ли кабинет стоматолога. Еще раз пройдясь по себе наждачкой и убедившись в своем совершенстве, я стал вырезать на руках и ногах рисунки сказочных птиц, шпили готических башен, в конце концов – картины великих мастеров. Я вырезал во всю спину «Сад земных наслаждений» Босха – и вышло лучше оригинала. А на лице – «Звездную Ночь» Ван Гога. Теперь я был не только самым безупречным деревянным человеком, но и своего рода ходячим музеем.

Утром меня грубо толкнули на улице – я слегка зазевался, рассматривая свое отражение в витрине. А на работе начальник сообщил мне, что я уволен. На мое место решили взять другого человека.

В кабинет медвежьей походкой вошел Кривой Гришка. Увидев меня, он широко улыбнулся. Из его рта и ушей полезла стружка – длинная, непрерывная, как телеграфная лента. Он был так безобразен, что меня передернуло.

- Прелестно, не правда ли? – воскликнул мой шеф и кинулся пожимать занозистую руку человечка.

Поздно вечером, когда Гришка вернулся в мастерскую, я был в полной готовности. Мои руки сомкнулись на его шее.

Я сжег его в камине. Хладнокровно, цинично. Гришка уютно потрескивал, сгорая, а я пил горячий кофе из огромной кружки и любовался падающим снегом. Снова предстояла бессонная ночь…

Гнев и азарт подгоняли меня. Сегодня руки мастера должны уничтожить, изуродовать произведение искусства. То, над чем я трудился долго и тщетно. Я орудовал бензопилой, безжалостно распиливая и стесывая.

Наутро я выглядел точь-в-точь как безвременно почивший Кривой Гришка. Я нелепо семенил, а изо рта вместо слюней вылетала стружка. Хмыкнув, я напялил какую-то телогрейку и выпустил себя в мир.

И мир заметил меня. Гигантская статуя Будды опустила свой взор, чтобы изучить отвратительное насекомое, ползающее у ее стоп. Слепленный из обрезков карлик на тоненьких ножках произвел фурор. Начальник, хлопнув меня по плечу, предложил после работы попить пивка в баре – там меня встретили как родного, угостили за счет заведения. Люди слушали то, что я говорю – пожалуй, впервые в жизни. Я был им интересен. Женщины строили глазки. В конце концов, меня стали качать, подбрасывая вверх, и что-то скандировать. Множество рук, тянущихся ко мне – о, это ли не счастье?..

Я был нескладным, шершавым и омерзительным. Но к концу вечера я выбирал из желающих пойти со мной на свидание. Я вышел из бара и просто пошел домой – за мной, словно гусеница, тянулась вереница людей. «Сейчас бы не помешала хорошая драка», - сказал я. И меня горячо поддержали. Не знаю, что на меня нашло… Я ведь вовсе этого не хотел.

Я наблюдал, как мужчины с нашей улицы пошли стеной на мужчин с другой улицы. Ряды сомкнулись. Я убежал дворами, пока все были увлечены мордобоем. Хорошо, что я не ляпнул: «Сейчас бы не помешало убийство…»

Сегодня я разглядел окружающих как следует. Многие, как и я, были вырезаны из дерева. Кто-то сделан из глины, кто-то из камня, а кто-то – из цельнометаллических блоков.

Перед домом меня ожидал курьер – какой-то аноним прислал мне бутылку хорошего вина и корзину еды.

После сытного ужина я растопил камин, лег на кровать и уставился в потолок. Где же эти теплые, обволакивающие волны?.. Где то, к чему я так давно готов? Блаженство и неуязвимость, присущие фаворитам этого мира… Я узнал бы это чувство, ведь его невозможно ни с чем спутать. Оно перевернет мою жизнь…

Потоки любви хлынули с неба, как кофе в автомате, в котором кончились стаканчики. Струйки стекали прямиком в грязный поддон, а я смотрел на это с равнодушием праздного зеваки. Паук плел паутину в углу. Ничего не происходило. Только почему-то подташнивало. Я попытался заплакать – изо рта, из глаз и из носа полезла стружка.

Отныне не обязательно спать в одиночестве – я могу открыть окна, двери, и впустить к себе мир с его безграничной любовью. Мир караулит под окнами, охраняя мое дыхание. Люди, готовые разделить со мной постель, всегда рядом. Они будут ждать.

Они любили меня.

А я их презирал.