Я с детства боялся кошек. Причем без всякой на то причины. Ну что могли мне сделать эти безобидные, в общем-то, создания, милые домашние пушистики или маленькие диковатые хищники, опасные разве что для птичек и мышей? Но при виде самой безобидной мурки я бледнел и начинал заикаться. А бывало, что и падал на землю и, к ужасу взрослых, бился в самом настоящем припадке или терял сознание.
Не помню, откуда это взялось и когда началось. И почему именно кошки. Я вырос на маленькой частной ферме. Мои родители держали кроликов, которых я брал иногда в дом, таскал на руках, гладил, укладывал рядом с собой в постель, как меховые игрушки – и чувствовал себя прекрасно. Даже бродячих псов – и тех я не пугался так сильно. Хотя, сбиваясь в стаи, они иногда нападали на людей, и как-то раз чуть не загрызли насмерть нашего соседа, кроткого пьянчужку, кстати, беззаветно любившего всех без разбора животных, в том числе и собак.
Закончив школу, я переехал в город, женился, и нет, мой страх не утих. Но кошки в округе почти не попадались. Хозяйские, в основном, не покидали свой дом или дворик, а бездомные были осторожны и сторонились незнакомых людей. Если я и успевал что-то заметить или услышать, то разве что мелькнувший в кустах хвост, волнение и шорох в густой траве и утробное рычание откуда-нибудь из-за помойных бачков. Иногда, особенно в апреле-мае местные коты пели у меня под окнами долгие любовные песни, так похожие на младенческий плач, что я притворялся перед самим собой, что это он и есть. А может, так оно и было. Я не знаю. По соседству жило несколько семей с маленькими детьми.
В общем, мне и кошкам как-то удавалось избегать друг друга. И все шло хорошо, пока однажды пасмурным осенним вечером моя дочка Алина не принесла домой озябшего котенка. Это случилось, помню, в середине ноября. Шел ледяной дождь со снегом, и земля уже к тому времени слегка промерзла. Насквозь промокший, беззащитный пуховый комочек дрожал от холода и, лежа в дочкиных ладонях, смотрел на нас желтоватыми глазками-пуговками, тихонько и, как мне тогда показалось, сердито урча. Алина назвала малышку Беляночкой, хотя из-за грязи цвет ее шерсти невозможно было рассмотреть. Когда жена ее искупала, она и тогда оказалась не белой, а серебристо-дымчатой, очень красивой. Но имя осталось. И сама кошечка, конечно, осталась у нас. Я не осмелился сказать «нет», да меня никто и не спрашивал. Мои дорогие девочки – жена и дочь – и мысли не допускали, что кто-то может не влюбиться с первого взгляда в это крохотное, доверчивое существо. Они хлопотали над ним, как две курицы-наседки над единственным цыпленком, а я стоял в стороне, уже предвидя грядущие мучения, и меня пробирал озноб.
И правда, Беляночка росла необычайно доброй и привязчивой – так и ластилась к рукам. Ее круглые, янтарные глаза смотрели прямо в душу. Но это была кошка. Кошка! При виде ее острых когтей, я весь покрывался холодным потом. Сердце колотилось, как бешеное, и кружилась голова. Я понимал, что это нелепо и стыдно, но ничего не мог с собой поделать. И уж конечно, ни за что не отважился бы признаться своим девочкам, что я, взрослый мужчина, боюсь маленького котенка.
Наверное, другой на моем месте пропадал бы вечерами в пивнушках, кафе, клубах – где угодно. Но я по природе своей домосед и семьянин, и меня тянуло домой. Не скажу, что мое жилище превратилось в филиал ада на земле. Но я чувствовал себя плохо, очень плохо. Я давился ужином, пока Беляночка лежала на холодильнике, уставившись мне в лицо своими совиными глазами. А потом утыкался в монитор, делая вид, что работаю, но, и сидя к ней спиной, слышал, как она катает по полу пластмассовые мячики.
Меня пугала непредсказуемость ее движений, ее мягкие прыжки, потягивания, нервное подергивание хвостом, ее мелкие, острые зубы маленького хищника. Я замирал от страха, представляя, как они впиваются мне в руку, и никак не мог избавиться от этих болезненных фантазий. Они преследовали меня весь вечер – и даже потом, во сне. Конечно, жена видела, что со мной что-то неладно и тревожилась, но на все ее беспокойные вопросы я отвечал односложно: «Устал». Наверное, она думала, что это от нее я отворачиваюсь, вжимаюсь в угол, виновато прячу взгляд. Ей чудилось, что я на что-то обижен, и, не в силах докопаться до причины, тем не менее простодушно надеялась, что любовь и нежность к общей питомице нас помирят. Не зря же говорят, что кошки приносят лад в семью. Увы, но не в моем случае. Робко вглядываясь в мое мрачное лицо, жена взахлеб рассказывала о милых шалостях Беляночки, о том, как та обгрызла какой-то цветок, перепрыгнула с серванта на шкаф, играла с плюшевой мышкой, стащила со стола котлету, разворошила белье в баке и устроила себе там гнездо.
- Я чуть не загрузила ее в стиральную машину! – с притворным смехом сообщала она, и улыбка застывала на ее губах.
Потому что я и хотел бы, но не мог смеяться вместе с ней.
Дочка требовала:
- Папа, погладь Беляночку!
Я бледнел и отшучивался. Мне казалось, что я умру, если прикоснусь к кошке или она коснется меня.
Хорошо, что хотя бы спала Беляночка в детской комнате, обычно на Алининой подушке или у дочки в ногах, свернувшись урчащим серым клубком. Казалось, она и во сне продолжала петь любимой маленькой хозяйке свои колыбельные. А мне хотя бы по ночам удавалось немного отдохнуть и расслабиться.
Если бы еще не эти кошмары... Мне снилось, что Беляночка растет и вырастает огромной, как тигр. Злобная дымчатая тигрица с зубами – в половину моей руки каждый. Утром я просыпался с головной болью, а выходя из спальни, убеждался, что котенок и в самом деле увеличился в размерах. Недавно он умещался в детских ладошках. А сейчас уже растянулся на полдивана. Через неделю кошка занимала уже весь журнальный столик, а толстый и пушистый, как еловая ветка, хвост делал ее еще на полметра длиннее. Что же будет дальше, думал я с плохо скрываемым ужасом.
- Тебе не кажется, Ань, что... э... Беляночка слишком быстро растет? – осторожно начал я однажды за завтраком.
- Па-а-п, ты что? – тут же закричала дочка. – Она совсем крошка! Крошка-кошка!
- Быстро растет? – удивилась жена. – Наоборот, наш ветеринар считает ее очень мелкой для своего возраста. Судя по зубкам ей уже полгода, а выглядит как четырехмесячный котенок.
- Что же делать? – спросил я растерянно.
Но жена поняла мой вопрос по-своему и принялась увлеченно объяснять что-то про диетический корм, витаминные добавки и питание по часам.
Ну что тут сказать? Все это было для меня пыткой, и с каждым днем становилось все хуже. Когда стало совсем уже невмоготу, я пошел к врачу.
- У вас айлурофобия, - сказал доктор, выслушав меня. – Паническая боязнь кошачьих. Как и любая фобия, она иррациональна. Возможно, в детстве вас испугала кошка. Или даже поцарапала и покусала. Вы могли об этом забыть – психика часто вытесняет воспоминания о травмах. Это может быть и какой-то атавизм. Страх древнего человека перед саблезубыми тиграми. Что-то такое.
- Вы можете помочь? – спросил я без обиняков.
Доктор замялся.
- Как вы понимаете, не существует таблетки от страха. Я бы посоветовал психотерапию. Иногда она дает неплохие результаты. Хотя и без гарантии... Но в нашем деле, как вы понимаете, трудно что-то гарантировать. Душа человеческая – тонкий и сложный инструмент. Ее не настроить, как скрипку, подтянув пару струн. И все-таки попробовать стоит. Но придется поработать.
- Я готов.
- Вот, подружитесь-ка для начала с этим симпатягой, - улыбнулся врач и протянул мне, сняв с полки, белого игрушечного котенка с блестящей синтетической шерсткой и черными узелками вместо глаз.
Я отшатнулся.
Доктор смерил меня внимательным взглядом и покачал головой.
- Знаете, на вашем месте я бы поговорил с женой. Пусть найдет кошечке новый хороший дом.
- Нет. Они обе ее любят. Жена и дочка.
- Вы измучаетесь, пока наступит облегчение. И заболеете от сильного стресса – уже физически. А то и семья распадется. Поймите, здесь нечего стыдиться. Айлурофобия – это болезнь. А заболеть может каждый. В этом нет вины человека.
- Ладно, - сказал я только для того, чтобы закончить разговор. Прекрасно понимая, что здесь не о чем раздумывать.
Я вышел из дверей больницы на свет и холод. В морозном воздухе плясали редкие колючие снежинки, обжигая лицо и руки – остро и болезненно, как булавочные уколы. Помню головокружение и тошноту, и резь в глазах от яркого солнца. Я понимал, что никогда не смогу причинить боль двум самым родным и любимым девочкам. Алина в своей питомице души не чает. Да и жена... какой улыбкой озаряется ее лицо, стоит только упомянуть имя Беляночки. И кошку я, если честно, жалел. Она-то в чем виновата?
В общем, я решил терпеть и по возможности лечиться. А там уж, как Бог даст. Я не знал еще тогда, что не пройдет и пары месяцев, как я вытащу ее – нашу Беляночку – живую и дрожащую от ужаса, снова ставшую беззащитной и маленькой, из-под развалин собственного дома. И, прижимая к себе, баюкая ее, как младенца, понесу дочери и жене. И мы обнимемся втроем – нет, вчетвером – и заплачем. Мы, четверо выживших, посреди беспросветного хаоса и кошмара. И что моя айлурофобия и другие ненужные страхи осыплются с меня шелухой перед лицом настоящей беды.