Однажды в одном фантастическом городе все жители ушли на сказочную войну. Даже дети и старики, даже калеки, да что калеки, – коты домашние и собаки бездомные – все ушли на войну. Птицы тоже по осени улетели из этого города. На войну.
Микробы свалили на битву. Все ушли на фронт.

Остались только книги.

Библиотеки специальным указом министра О!Барона преобразовали в воодушевлённые комитеты, вооенкоматы то есть. Книгам выслали весточки-закладочки, кому-то прямо на ляссе приклеили, кому-то молча засунули меж страниц, а кому-то прислали по почте. Книги вели себя по-разному: кто-то лживо согласился, кто-то честно солгасился…

В библиотечном вооенкомате дела обстояли так.

1. Зашла книжка, левая, в штиблетах, свернула свой непромокабль, начала орать, что ружья англосаксы кирпичом не чистят, а то, храни бог войны, они стрелять не годятся. Надеялась, что у ней в бумажных волосах найдут насекомых, аки вшу, или блоху, на худой конец; попыталась откосить, – не получилось. Всучили косой повестку, она достала мелкоскоп замест очков, прочитала. Поставила крестик, левша.

2. Юноша, американский, сам записался. Худенький такой. Незрелый. А признак незрелости, как известно, желание умереть за правое дело, а признак зрелости – жить за правое дело. Сотрудник вооенкомата указал на дверь слева. Юноша-книга ногой, сдуру, открыл door. За столом сидела женщина с косами цвета майской пшеницы. Спросила:
– Что думаете про атомную бомбу?
Юноша, не ковыряя в носу, переминаясь ноги с на ногу, ответил:
– В общем, я рад, что изобрели атомную бомбу. Если когда-нибудь начнётся война, я усядусь прямо на эту бомбу. Добровольно сяду, честное слово!..
Он ещё не знал, что умрёт через две недели над пропастью во ржи.

3. Очередь.
– Куда прёшь, сволочь?!
– Мне только спросить – скромно произнесла «Камо грядеши».

4. Одна призывница, получив проклятую бумажку за номером 451, достала спички. Она-то знала температуру, при которой воспламеняется и горит бумага.

5. Зашла дама в гамурре, средневековом платье – со шнуровкой спереди.
– Вам чего, уважаемая?
Дама слегка взмахнула рукавами-буфами.
– Любви, что движет солнце и светила…
Вооенком ухмыльнулся:
– Не надо ломать комедий, дорогая…

6. Детская книжка пришла, постучала в плексигласовое окошко, просунула документик, наивно моргая деревянными ресницами. На метриках в обложке из ослиной кожи ребяческим почерком поверх фразы «Свидетельство о рождении» было накалякано: «Военный билет».
– Фамилия?
– Соловьёв!
– Сколько лет?
– Воооосемнадцать мне уже.
И тотчас некая часть лица стала немного длиннее…

7. Зашла некая книга в старом переплёте. Подошла к окошку. Служивый там, разговаривая по телефону, одновременно что-то записывая, молча глянул на вошедшую, изрёк:
– Вам кого? – изрёк не глядя, продолжил что-то писать, кому-то звонить, чего-то делать.
Книга тихо произнесла:
– Сын мой! Не берись за множество дел: при множестве дел не останешься без вины. И если будешь гнаться за ними, не достигнешь, и, убегая, не уйдешь. Иной трудится, напрягает силы, поспешает, и тем более отстает.
Служивый ответил:
– Станьте в очередь, уважаемая, возьмите талончик. Не ваше время сейчас.
А книга ничего не ответила, лишь открыла страницу, 3. 1-2, 5, 8:
– Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться и время умирать… время разрушать, и время строить… время разбрасывать камни, и время собирать камни…
Судьба книжки весьма печальна, как суета сует: с неё сняли кожу (обложку), страницы сожгли, а внутрь напихали всяких максим целлюлозных и отправили на фронт.

8. Накануне одну книжку убили. Прямо в очереди. Она упала и уже лёжа, размышляла, смотрела в потолок:
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», – подумала она и упала на спину. «Как тихо, спокойно и торжественно…». По небу-потолку ползли облака. «Как же я не видела прежде этого высокого неба? И как я счастлива, что узнала его наконец. Да! все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава богу!..». И умерла, проклиная войну и мир…

9. Вчера один роман, поджарый, возвращаясь с работы, открыл двери квартиры. Под ноги упал аккуратный листик, – повестка (сотрудник вооенкомата неловко и наспех засунул её в дверной проём, – он минут пятнадцать на пролёте этажном искал почтовый ящик – не нашёл). Роман прочитал текст, не рвя, скомкал листик, про себя подумал: «Прощай, оружие!».

10. Возле кабинета главврача подрались «Окаянные дни» и «Дни Турбиных». Главврач, Иван Денисович, лично разнимал дерущихся.

11. Зашли двое, мать и её дочка, с оторванной лапкой (когда начались бомбёжечки, её уронили).
– Не брошу, сказала, мать, – вместе уйдём.

12. А за углом, спрятав топор, глядя на всё это, нервно курила

«Преступление и наказание».