Моя усталость измеряется жуками.

Если на кровать плюхаются сверху большие черные жуки, а у меня нет сил пошевелиться – это явное переутомление. Накрываюсь пледом с головой и представляю их звездами, падающими с неба. Можно загадать желание. Правда, у них усики и лапки, но что нам, простым смертным, известно про звезды?..

И вообще, если жуки падают с потолка – это проблемы жуков.

Откуда они в моей комнате? Не знаю. Насекомые появляются летом, а осенью исчезают. У них тут, возможно, элитный жучий пионерлагерь. Или рок-фестиваль. Им просто сюда надо, и все. Как кошкам, которые упорно ломятся в шкаф.

Если к вечеру остаются силы для борьбы, я хватаюсь за тапок и превращаюсь в безжалостную убийцу. Но чаще всего вымотана настолько, что вряд ли отреагирую, даже если кто-то попытается съесть мое лицо.

Конечно, я пыталась выяснить, как величать новых домашних питомцев. «Жуки-могильщики, - уверенно сказал друг. – Правду говорят: ваш дом построен на кладбище…»

Но нет, эти товарищи – древоточцы, я загуглила. Возможно, их цель – трехмачтовая модель парусника «Катти Сарк»? Ее подарил человек, с которым мы когда-то собирались пожениться. Если его подарок сожрут изнутри личинки насекомых, это будет отличной метафорой наших отношений.

По ночам непрошенные гости тихонько шуршат, иногда шлепаясь рядом со зловещим чавкающим звуком. С одной стороны- брррр… С другой стороны – я больше не одинока. Все зависит от точки зрения.

…Говорят, под софитами очень жарко. И перед спектаклем, когда уже стоишь за кулисами, всегда хочется в туалет.

Это говорят они – те, кто бывал там не раз. Иногда они клянутся все бросить и пожить, наконец, нормально. Выспаться. Они уходят, но всегда возвращаются.

Актеры похожи на переживших клиническую смерть. Те, кто был там и те, кто не был – два разных мира.

А я застыла в междумирье. В тягучем ожидании. Мое тридцать пятое лето… Свежий горячий асфальт хранит следы наших ног, я состою на 90% из кофе и на 10% из паники. От кофе паника усиливается, а без него я и вовсе не вывезу. Замкнутый круг. Кого-то ждет дальняя дорога и казенный дом - меня же ждет, кажется, гастрит. И, возможно, спектакль.

Я ведь нигде играть и не планировала. Хотела позаниматься три месяца на актерских курсах в театре-студии и вернуться к обычной жизни. И вот, полюбуйтесь на меня. Три часа ночи, я в наушниках и с дурацкой улыбкой рисую, раскрашиваю и вырезаю из картона фигурку девочки в джинсовом комбинезоне, синий велосипед и сову с удивленными глазами. Такой вот нехитрый реквизит. Театр я возненавидела еще час назад, когда рисовала Эразма Роттердамского. А потом были три белых коня, и в момент изображения третьей конской морды пришло смирение. Плевать на все. Еще через час я вспомнила, что надо учить текст…

Кажется, будто ураган оторвал меня от земли и несет в волшебную страну Оз вместе с домом, парусником «Катти Сарк» и жуками.

Пока сложно поверить, что спектакль – нечто реальное и осязаемое. Мы готовимся к нему и обсуждаем – но это не больше, чем разговоры о смерти. Все о ней говорят – а разве кто-то расскажет, кроме тех, кто там был…
Чтобы жизнь не казалась медом, я решила влезть в еще один спектакль. Меня взяли во второй состав на роль Лисички. Лиса из первого состава смотрела томно, двигалась плавно, стреляла глазами и хищно облизывала приоткрытые губы. Моя же Лиса носила на глазу черную повязку, как у пирата, пила коньяк из фляжки и забористо ругалась.

Роли смешиваются во мне, как белый ром и лайм в коктейле «мохито», приправленные вместо мяты хроническим недосыпом. Я прихожу в понедельник утром на свою взрослую, серьезную работу в агентство интернет-маркетинга – а в папке с документами у меня фигурки Эразма Роттердамского и коней. А в рюкзаке – вечная весна, повязка на глаз и тысяча чертей…

Недавно мне выделили в театре собственную коробочку под реквизит. О большем и мечтать не приходится (возможно, однажды в ней заведется кот. Я слышала, такое бывает…).

Вот только смогу ли я проскочить междумирье, или увязну в нем, прилипнув подошвами к раскаленному асфальту?.. В последнее время мой внутренний аккумулятор садится до безобразия быстро. Кажется, он изначально был с дефектом. А сейчас я разряжаюсь моментально, как айфон на морозе. Еще лет в пятнадцать я проваливалась временами в тяжелый, изнурительный сон. Днем нормальные подростки гуляли и тусовались, я же падала на кровать и отключалась. У меня не было сил. И это состояние возвращается.

На моих по-мальчишески узких бедрах любые джинсы висят мешком, я снова ношу 40-й размер, как в юности. У меня непременно спрашивали бы паспорт при покупке пива – если б не тридцатипятилетнее лицо… Меня тревожит мое исчезающее тело и провалы в сон, похожий на репетицию смерти. Как будто есть еще и третий спектакль, к которому я готовлюсь, не зная об этом…

Будь я писателем – сочинила бы рассказ про девушку, тающую от неизвестной болезни среди цветущего знойного лета (а есть ли болезнь?..) Будто что-то вдавливает ее в землю, будто она тащит за собой что-то непомерно тяжелое, как бурлаки на волге – барку.

Однажды я стану совсем прозрачной. А жуки заполонят мою комнату, как хиппи на фестивале Вудсток. И ночью просто подхватят меня и унесут – как солиста рок-группы, прыгнувшего со сцены в толпу. И я проснусь где-нибудь в Саратове, на заброшенном кладбище… Возможно, это мой единственный шанс отправиться в отпуск.

«Первый опыт борьбы против потных рук
Приходит всегда слишком рано,
Любовь – это просто лицо на стене,
Любовь – это взгляд с экрана…»

В наушниках поет Бутусов, я еду на работу в трамвае, сплюснутая между толпой и оконным стеклом. В историческом центре города новостройки с закрытыми дворами, охранниками и консьержами соседствуют с покосившимися избушками-гнилушками. Некоторые – после пожара, с заколоченными окнами. Словно здоровые и больные зубы. Какие-то из этих домиков уже снесены, на их месте – поросшие бурьяном пустоты.

Улицы скалятся щербатым ртом и шепчут мне: «Прогуляй сегодня работу… Сойди на остановке и просто полежи в этой мягкой траве. И вообще – не выходи из комнаты, не совершай ошибку. Классику, что ли, не уважаешь?..»

Убедительная сволочь. Почти покоряюсь, но вовремя вспоминаю, зачем все это. Новая ответственная работа, на которой приходится напрягать извилины. Творчество и преодоление. Страх – это нормально, говорю я себе. Значит, все правильно…

Психотерапевт сказал, что при комплексном посттравматическом стрессовом расстройстве меняется структура личности. Происходят какие-то нарушения в коре головного мозга. Я не могу отделаться от образа коры, пожираемой личинками жуков-древоточцев…

Во мне живет некая личность, готовая умереть, лишь бы ничего не менять. Она не поддается доводам и увещеваниям. Это иррациональный, звериный страх.

Эту сомнительную личность я представляю в виде двуликого Януса: с одной стороны – пятилетний ребенок, с другой – старуха.

Нечто, чья жизнь застыла между Макдональдсом и порталом госуслуг. Девочка-бабушка всегда чего-то хочет. Коньяка и конфет. Картошку фри в сырном соусе. Лузгать семечки и посмотреть все сезоны «Отчаянных домохозяек». Сплетничать, спать до обеда и прятаться от монстров под кроватью (терпеливо разжевываю, что работа и театр – не монстры). Хочу, хочу, хочу!..

У девочки нет родителей, у старушки – внуков. И соцопеке они не интересны. Они наседают с двух сторон, внушая, что мне непременно нужны отношения. Хоть какие-то. Любая иллюзия, похожая на трехмачтовый парусник. Чтобы снова плыть в нем в никуда, пока не останется один лишь остов. Чтобы свернуться уютно, как птенчик в гнезде, и спать в обнимку. Найти портал в давно потерянный мир - мир без боли и страха. Там, где было чувство защищенности, давно уже пустоты, поросшие бурьяном.
И можно не думать, не решать, ни за что не отвечать…

Зачем тебе это дурацкое саморазвитие?.. Ты была так счастлива. Главное – заткнуть уши и не слушать голос, орущий пожарной сиреной, что все не так и надо спасаться. Если перестаешь думать, он постепенно затихнет.
Не думать, не думать, не думать. Спи, моя радость, усни…

Интересно, что на самом деле отношения не нужны ни девочке, ни бабушке: одна слишком мала, другая – стара.
Я слушаю их и отвечаю: не.

…Недавно я пребывала в воинственном настроении, и под горячую руку попался очередной жук. Он полз по белым обоям отвратительной черной кляксой. Я взяла тапок, размахнулась – и буквально за мгновение до надвигающейся смерти жук сердито взмахнул крыльями и взлетел.
У них есть крылья!.. Ну разумеется, у них есть крылья – это объясняет их появление на шестнадцатом этаже. Но почему они обычно не улетают даже под угрозой расправы? Как заставить их улететь?..

Мы часто ориентируемся на воображаемого наблюдателя. Смотрим на себя его глазами. Это может быть бог, отец, возлюбленный…
А я всегда оглядываюсь на восемнадцатилетнюю девочку в драных джинсах – рыжую, лохматую и упрямую. С ее идеализмом, мечтами и огоньком в глазах. С ее оранжевыми кедами, дерзостью и уверенностью, что ей никогда не стать такой, как те, кого она презирает.
Хочется сказать ей: прости, мы все про… профукали.
Но я стараюсь наверстать упущенное. И она видит, я знаю. Улыбается, кивает и смотрит сочувственно на уставшую тетку, ползущую сквозь свое яркое тридцать пятое лето, как улитка по склону Фудзи. Чтобы выползти на обратной его стороне прямо под свет софитов.
Чувствую ли я себя счастливой? Вряд ли. Но я чувствую себя собой.

Я смотрю в зеркало и вижу тоненькое, сутулое тельце. Как и всегда. Но вчера вечером я увидела то, чего не могла разглядеть раньше… Возможно, это зависит от освещения. Золотой час перед закатом дарит особенно мягкий свет.

И в этом свете проглядывает торчащая за моей спиной странная объемная конструкция.

Разноцветные, как леденцы монпансье. Переливающиеся. Сплетенные из провокационных пьес, перформансов, поэтических вечеров, желтых наушников и оранжевых кед, из радуги и дождя, травы, пробивающейся сквозь асфальт, песен Егор Летова, питерских крыш, арт-кофеен, сюрреализма, панк-концертов в подвале, заброшенной железной дороги в лесу, андеграунда, песен под гитару в электричке, смеха, объятий, картины Босха «Сад земных наслаждений», странных знакомств, рисунков, созданных в три часа ночи, граффити и пыльного занавеса…

Крылья были настолько тяжелыми, что я устала волочить их за собой. Их края немного потрепались и испачкались в пыли. Эх, если бы я знала…

Улыбаясь, как идиотка, я крутилась перед зеркалом на цыпочках, в тонкой ночной сорочке. И откуда-то из самой глубины меня поднимались вверх слова, как воздушный шарик, отпущенный в небо. Детское желание поделиться сокровенным.

Мама, я умею летать.