- Останови немедленно!

Николай затормозил и, свернув на обочину, выключил двигатель. Резко открыв дверь, Мария выскочила из машины. Николай прижался лбом к тёплой коже руля.

- Чёрт возьми, - прохрипел он. - Опять двадцать пять.

Он вышел на дорогу, огляделся. Безлунная ночь. Пустое шоссе надвое разделяет осиновую рощу, сухо шелестящую на ветру. Над головой - столько звёзд, и они такие яркие. Николай удивился, что раньше не замечал, как красиво ночное небо. Да и где ему было видеть небо? Городская суета, работа, семья... Но разве это семья? Только он да несчастная его жена. Вечно чем-то недовольна, портит кровь и себе, и ему. Вот и сейчас взбрыкнула ни с того ни с сего. Вон она стоит в темноте, сойдя с дороги. Руки скрестила на груди - обычный признак её гнева или задетого самолюбия. Когда она в добром расположении духа, её руки покоятся на животе или трогают предметы, попадающиеся ей на глаза, и тогда она так мила, просто неотразима. Но стоит ей взвиться в негодовании, как она превращается в бесчувственную статую или упрямую злюку.

- Может, поедем? - крикнул ей Николай, чувствуя, что не миновать ему ещё одной пытки: чтобы отношения между ними наладились, ему снова придётся наступить на хвост своей гордости. Это не всегда спасает от скандала, но уж точно смягчает жену. Да уж, придётся и на этот раз унизиться и притвориться виноватым, хоть, видит Бог, он ничего плохого ей не сделал.

- Вот чёрт! - буркнул Николай и направился к Марии, стоящей спиной к нему. - Ну, прости меня. Я не хотел. Ты же сама завела разговор о Серёже.

Он приблизился к ней. Она оглянулась и смерила его сердитым взглядом.

- Нет, Коля, не о Серёже я говорила, а о нас с тобой.

- А при чём здесь мы? - Николай попытался взять Марию за руку, но она вырвалась и отошла от него на два шага. - Послушай, Машунь... Да пойми ты наконец, что Серёжа - дело прошлого...

- Дело? - воскликнула Мария. - Ты называешь нашего сына делом?

- Да перестань ты цепляться к словам! - Николай немного подождал её ответа, но она молчала. - Я не то хотел сказать...

- Ты всегда хочешь не того, что нужно мне, - презрительно выпалила Мария, не глядя на него.

- Пусть так... - Николай с трудом подавлял кипящую в нём обиду.

Мария снова оглянулась:

- Ты всё ещё считаешь, что в его смерти виновна я?

- Нет, что ты? Никогда так не считал...

- Считал, ещё как считал! - В голосе Марии появились слёзы. - Я подслушивала тогда... Ну, когда ты говорил Петру Иванычу о том, что моя наследственность виновата и что мне нельзя было рожать, такому чудовищу...

- Не называл я тебя чудовищем.

- Может, и не называл, но точно думал.

- И не думал. И вообще, я одинаково любил и тебя, и Серёжу, и его смерть была для меня не меньшим ударом, чем для тебя, но ты-то осталась, и мои чувства к тебе не изменились.

Мария повернулась к Николаю, её рот скривился от душевной боли.

- А чувства к моей наследственности? - выпалила она рыдающим голосом. - Ведь это часть меня, и ты винишь в смерти Серёженьки её, а значит, и меня...

Она уже не могла говорить. Рыдания хлынули из неё неудержимыми толчками. Она захлёбывалась, скулила, вскрикивала что-то нечленораздельное, а её полубезумные-полуосуждающие глаза вцепились в мужа, и тот не знал, что ему делать. Он боялся подобных её приступов - в таком состоянии она была способна на самые неожиданные и гадкие поступки: например, могла запустить в него цветочным горшком или попытаться расцарапать ему глаза. Он понимал, что такой она стала от горя, и даже не после смерти их трёхлетнего сына, родившегося с жутким букетом врождённых болезней, а после того, как полгода назад она узнала, что у них больше не будет детей. Этот день был поворотным в их отношениях. Мария замкнулась в себе, очень редко смеётся, а на улыбки её жалко глядеть: в них читаются горечь, вина, осуждение, а часто и нечто, похожее на ненависть. Она бросила работу и целыми днями либо сидит перед телевизором, либо исчезает куда-то из дома на полдня, а то и на целые сутки. И любое неосторожное слово может вывести её из себя, вызвать истерику.

Вот и в ту ночь, когда они возвращались из Твери, погостив там три дня у тёщи, Мария снова заговорила о покойном Серёже и сама себя довела до срыва. Она стоит у дороги, плачет, а Николай не знает, как ему быть.

Наконец он решился. Подступил к ней и, схватив за руки, крепко прижал к себе. Она стала вырываться, кричать, но он держал её, надеясь, что этот новый способ подействует и несчастная его жена быстро придёт в себя.

Ещё несколько рывков, с десяток безумных криков - и она действительно начала успокаиваться. И даже заговорила:

- Я не нужна тебе!

- Тсс, - вполголоса произнёс Николай, - не говори глупостей.

- Прогони меня! - продолжала она, всхлипывая. - Ты же видишь: я гнилая, ни на что не способная женщина... Даже обед сготовить не могу... Даже ребёночка... - И она заплакала, но теперь тихо, почти беззвучно. И сама уже прижималась к нему всем телом.

«Как же ей нужна моя защита, - подумал Николай, - а я... Эх, слабый я человек...»

- Послушай, Машунь, - сказал он, - пожалуйста, перестань искать во мне врага. Я никуда тебя не отпущу...

- Чувство долга, да?

- Нет, Маша, - сам чуть не плача, возразил Николай, - это выше долга...

- Почему ты никогда не говоришь, что любишь меня? - перебила она.

- А для тебя это имеет значение? Это же просто слова...

- Но, не слыша их, я начинаю думать, что у тебя опять кто-то есть... Как тогда... Как та...

- Перестань! - взмолился он. - Нет у меня никого.

- Конечно, никого у тебя нет. Ведь ты всегда один. Гордый романтик. И я в твоей жизни - всего лишь тень...

- Хватит, Маша! Ты обижаешь меня. Ты же знаешь, что я люблю тебя.

- Единственное, что я знаю точно, - что у меня не будет больше детей.

- Я же предлагал усыновить...

- Ну да, взять чужого ребёнка и строить из себя счастливых родителей.

- Почему сразу строить? От жизни надо брать по возможностям, а не по неисполнимым желаниям.

- Как же легко тебе сыпать мудрыми банальностями!

- Пусть так, но я хочу, чтобы мы были счастливы.

- Я тоже этого хочу.

Разговор иссяк. Они долго стояли, обнявшись. Каждый из них думал о чём-то своём, она хотела согласиться с ним, он - с нею, но для полного согласия не хватало чего-то важного, как скалолазу, который остановился на середине подъёма, потому что дальше - ровная, гладкая стена и не за что ухватиться рукой, не на что опереться ногами. Николай понимал это, чувствовал, и ему было страшно: ещё немного - и их брак сорвётся в пропасть, и тогда и он, и она потеряют опору, надежду, которая всё ещё связывает их в единое целое.

- Пойдём в машину, - наконец сказала Мария, - я замёрзла.

Они вернулись к автомобилю, сели, Николай протянул Марии её любимую шоколадку «Альпенгольд с орехами»... И вдруг раздался металлический скрежет, визг, их ослепил яркий свет, а через мгновение накрыло резкой болью и темнотой. Николай даже не успел испугаться, а только подумал, почему-то глядя на происходящее с заднего сидения: «Это грузовик, он налетел прямо на нас...» - и всё исчезло в кромешной тьме.

Однако не прошло и нескольких секунд, как он очнулся. Это было похоже на выныривание из глубины. В отрочестве он часто нырял, купаясь в море или озере, доплывал до самого дна, после чего начинал отчаянно грести вверх, а когда голова его оказывалась над водой, с облегчением вдыхал такой сладкий воздух и словно в первый раз оглядывал изменившийся мир, в котором всё казалось другим, более ярким и приветливым. И он, любитель фантастики, был уверен, что вынырнул в ином измерении, но никто, кроме него этого не знает.

В тот раз было нечто подобное: Николай открыл глаза - и дух у него захватило от прозрачного света и необычайно ярких красок. Он приподнялся на локтях, сел. Оказалось, что он лежал на траве, посреди небольшой поляны, а вокруг - прекрасные цветы, какие могут расти только в тропиках, тёмная зелень высоких деревьев. Птицы поют на все голоса, а рядом спит Мария. Она в белом подвенечном платье, именно в нём она была в день их свадьбы. Он оглядел себя: на нём - серый в мелкую чёрную полоску костюм, в котором он, семнадцатилетний красавчик, когда-то давным-давно пришёл в свою школу на выпускной бал. Странно, откуда взялся этот костюм? Он же лет десять как выброшен. Да и вырос из него Николай - однако вот он, на нём, и сидит как влитой. А в нагрудном кармане, наверное... Николай сунул руку в карман: кто бы сомневался? Вот она, пачка мятных жвачек, его любимых... Столько лет прошло...

Но что всё это значит?

Николай нагнулся к лежащей на спине Марии. На её лице - улыбка. Словно она притворяется спящей, а хитрую ухмылочку победить не может.

Он поцеловал её.

- Просыпайся!

Её карие глаза распахнулись и в удивлении уставились на него.

- Какой ты красивый! - сказала она и охватила руками его шею. - Иди ко мне!

- Погоди, Машунь! Лучше взгляни: куда мы попали?

Она повернула голову налево, направо.

- Коленька, где мы? - испуганно проговорила она. - И что это было... там, на дороге?

- Ты тоже всё помнишь?

- Да, я вспомнила... как на нас наехал грузовик... мне стало так больно... во всём теле... а потом... Но это значит? Нет, не может быть!

- Я же говорил тебе, что в мире может случиться всё, что угодно, вот почему нужно быть осторожным и внимательным к близким своим...

- Опять поучаешь! - Мария усмехнулась. - Всё никак не привыкнешь, что я уже взрослая девочка...

- Посмотри лучше на своё платье, - оборвал её Николай, чтобы сменить тему: ему неприятно, когда к его выстраданным истинам относятся легкомысленно и без должного уважения.

- А что с моим платьем? - Мария села и стала осматривать себя. - Что это? Почему на мне это платье? Ты на меня его надел, пока я спала? Но зачем?

- С таким же успехом я мог бы подумать, что ты нарядила меня в костюм, в котором я был на выпускном вечере.

- Что происходит? - Мария протёрла глаза кулаками и вновь огляделась по сторонам.

- Мне кажется, я начинаю понимать, - ответил Николай. - В этом платье ты была такая счастливая...

- О да! Мне в тот день казалась, что я летаю.

- Вот потому-то оно сейчас на тебе. А на мне - этот костюм. Ведь на выпускном вечере Снежана Сидоренко призналась мне в любви, и я тоже летал высоко-высоко...

- Не вижу связи.

- Мы умерли, Машунь. Погибли от удара того грузовика. И с нами остались предметы, вызвавшие в нас первое, самое сильное, окрыляющее чувство.

- Ты думаешь? - Мария обеими руками крепко вцепилась ему в локоть и стала внимательно осматривать цветы, деревья, небо. - О Господи, этого ещё не хватало! Послушай, а может, мы просто спим?

- И видим один и тот же сон? - Николай с сомнением покачал головой. - Нет, Маша, не будем обманывать себя. Я хорошо помню: это был такой огромный грузовик, и он наехал на нас. Я даже почувствовал, как с меня срезало голову. Чик - и голова отлетела на заднее сидение...

- Да ну тебя! Не пугай! Твоя голова на месте, и на мне ни одной царапинки. Это значит, что мы спим. Понимаешь, впали в кому и видим чудесный сон... Так сказать, отправились в отпуск на экзотический остров.

- Может, и так, - нехотя согласился Николай. - Некоторые философы утверждают, что смерть - обычный сон перед новой жизнью. - Но если мы спим, то мы с тобой - всего лишь видения. Ты, конечно, можешь ощущать себя настоящей, ведь твоё сознание отождествляет этот твой образ с тобою реальной, но я - как быть в этом случае со мной?

- А что с тобой?

- А то, что в твоём сне я уж никак не могу быть настоящим, а буду всего лишь плодом твоего воображения. Либо это я вижу сон, но тогда ты - просто картинка в моём мозгу. Но это же не так, согласись. Каждый из нас ощущает свою реальность. Стало быть, мы не спим, а умерли и попали в какое-то странное место...

- В рай?

- Судя по этим растениям и птичьим песням, скорее всего, в рай.

Мария вскочила на ноги.

- Значит, умерли, говоришь? - Она не спускала с Николая глаз, в которых внезапно зажглись решимость, восторг и сумасшедшая надежда. - Тогда здесь должен быть и Серёженька! Согласись, это логично.

- Возможно, - пожал плечами Николай.

- Возможно! - передразнила его Мария. - Это будет единственным доказательством того, что мы в раю. Ведь и наш сын там, не в ад же он попал.

Мария отошла на несколько шагов от сидящего на траве Николая и стала кричать, бегая по поляне и поворачиваясь в разные стороны:

- Серёженька! Мальчик мой! Ты где? Отзовись! Это я, твоя мама. И папа здесь. Серёженька!

Глядя на вышедшую из себя жену, Николай хотел по привычке чертыхнуться, но невольно произнёс:

- О Боже! - И с грустью осознал, что и на том свете Маша осталась такой же непредсказуемой.

И его вдруг кольнула неприятная мысль: ведь и в их смерти виновата Мария. Если бы она не потребовала остановить машину на той обочине, если бы они продолжали ехать, а не выясняли отношения на опушке осиновой рощи, то грузовик не врезался бы в них.

Николай усилием воли отогнал от себя эту горькую догадку, но тёмный след на сердце она всё же оставила. Наверное, из-за неё так неприятно было ему глядеть на бегающую по поляне жену, обезумевшую от надежды найти здесь покойного ребёнка. А когда он подумал, что всё же она сильнее любила - да нет же, любит - сына, ему стало так гадко на душе, что он несколько раз ударил кулаком себя по лбу.

Мария подбежала к нему:

- Коля, что ты сидишь? Пойдём искать Серёжу!

Она схватила его за руку и сильно потянула вверх. И он подчинился, встал. И подумал, что лучше с нею не спорить. Хочет искать сына - он не против, тем более что на этот раз она может быть права.

Но не успели они сделать и трёх шагов, как замерли в изумлении: из лесной чащи вышел незнакомец. Высокий, стройный, лет тридцати, с изящной эспаньолкой и густыми чёрными волосами до плеч, он был в чёрной жокейской курточке, странно гармонирующей с белой футболкой, на которую куртка была надета. Незнакомец шёл по песчаной тропе и улыбался Николаю с Марией доброжелательно, однако с достоинством истинного аристократа.

- Вы кого-то ищете? - спросил он, подойдя к ним.

- Сына. Серёжу! - ответила Мария. - Вы не видели его?

- Боюсь огорчить вас, но нет здесь никого, кроме меня. О, простите, я не представился. Хозяин этого острова, зовут меня... Пожалуй, не стану утомлять вас перечислением своих имён, их так много... Зовите меня просто Никодимом, это имя мне особо нравится.

Они тоже назвали свои имена, а Мария, явно разочарованная и находясь на грани очередной истерики, проговорила сквозь слёзы:

- Остров? Вы сказали, что вы хозяин этого острова...

- Да, сударыня, это остров.

- И здесь нет нашего сына?

- Боюсь, что нет.

- Значит, это не рай?

- Для меня - рай, самый настоящий.

- И давно вы... так сказать... умерли? - поинтересовался Николай.

Никодим рассмеялся.

- Умер? Нет, я просто физически не могу умереть. Я стар как мир и молод как надежда ребёнка на вечность.

- Вы Бог? - спросила Мария.

- Ну же, сударыня, не вгоняйте меня в краску. Скромность не позволяет мне ответить на этот вопрос. - Он словно вдруг опомнился и всплеснул руками. - Но что же я делаю! Держу гостей здесь, в лесу, хотя давно следовало пригласить их в замок. Да, одиночество портит характер и притупляет манеры.

- Замок? - удивился Николай.

- Ну да, скромное такое имение, которое я называю замком. Я же король острова, а королю положено жить в замке. Итак, дорогие гости, если вы не против...

- Мы не против, - ответил Николай и хотел добавить, как они рады встретить здесь такого вежливого и гостеприимного человека, но прикусил язык, так как Никодим взял под руку его жену и повёл её по тропе, не обращая внимания на присутствие мужа.

Николай проглотил обиду и сказал себе, что, безусловно, хозяин прав: одиночество несколько подпортило его манеры.

«Посмотрим, что будет дальше, - подумал он. - В любом случае, слепо доверять этому барончику не стоит. Нос по ветру, Колька, ухо востро!»

Замок оказался не таким уж и скромным жилищем: трёхэтажная каменная громадина с высокой черепичной крышей и четырьмя толстыми башнями по углам стояла на возвышенности, круто спускающейся к берегу моря. Внутренность замка тоже нельзя было назвать эталоном скромности, скорее, наоборот: залы и комнаты были обиты морёным дубом и красным деревом и обставлены дорогими вещами разных стилей и эпох. А на стенах висели картины знаменитых живописцев, причём Никодим уверял, что все они подлинники.

Он провёл гостей в роскошную комнату, в которой им предстояло жить, а сам удалился. В покоях был и отличный гардероб, и все костюмы и платья как будто нарочно были подобраны под их размеры. Николай и Мария переоделись и спустились в гостиную.

Слуги накрыли на стол, и хозяин пригласил гостей присоединиться к его трапезе. Стол был длинный. На одном его конце сел Никодим, против себя усадил гостя, а его жене было предложено занять место справа от хозяина, рядом с ним. Чтобы удобнее было общаться, - пояснил он эту свою прихоть, обидой кольнувшую мужа.

От неприятных мыслей Николая отвлекло странное поведение слуг. В замке их было много, но они не попадались на глаза, пока хозяин не вызывал их или пока они прислуживали за столом, в остальное же время казалось, что кроме Никодима и его двух гостей никого в доме нет. Выполнив поручение и выйдя из комнаты, слуги тут же становились невидимками или просто исчезали, растворяясь в полумраке.

За обедом хозяин вёл разговор о всяких пустяках, о своих предпочтениях и вкусах, о том, как вот уже полтысячи лет он скучал в одиночестве и сколь милостива оказалась к нему судьба, закинув на остров таких чудесных гостей.

Мария слушала его раскрыв рот. Она быстро оправилась от разочарования, охватившего её после того, как она узнала, что не найдёт здесь Серёжу, и помогла ей, конечно, харизма хозяина. Встречать таких людей при жизни ей не приходилось, а в образе Никодима, очевидно, были собраны все её представления о романтическом принце. Да и сам хозяин намеренно разжигал в своей красивой гостье новое увлечение.

Видеть это и слышать их болтовню Николаю было мучительно. За всё время обеда никто из них не обратил на него ни малейшего внимания, как будто он был бедным родственником, приглашённым к столу из милости.

И всё же не прислушиваться к разъяснениям хозяина он не мог, ведь они могли ответить на главные вопросы: что же всё-таки случилось с Николаем и Марией и куда они попали? Из разрозненных намёков Никодима (а надо отдать ему должное - он старательно избегал прямого признания того факта, что его гости мертвы) Николай убедился в том, что не ошибся в своих первоначальных предположениях: они с Машей в самом деле погибли в автокатастрофе. Оставались неясными два вопроса: что это за остров и кто такой Никодим. И Николай решил притворяться паинькой, чтобы ничто не мешало ему исследовать положение, в котором они оказались.

После обеда они собрались на пляж.

Переодевшись, гости спустились в прихожую, где их уже ждал Никодим. Он был в спортивной майке и шортах, на ногах его сверкали стразами мокасины из крокодильей кожи, а на плечи он накинул большое махровое полотенце.

Как и в прошлый раз, он взял Марию под руку, и снова её мужу пришлось тащиться сзади. Но теперь это обстоятельство не задевало его самолюбия - он был поглощён лихорадочными размышлениями:

Кто такой Никодим? Бог? Странный какой-то бог, слишком человекообразный. Хотя откуда нам знать, как выглядит настоящий бог? А если принять за истину, что человек создан по образу и подобию божьим, то вполне естественно предположить, что и Творцу не чуждо ничто человеческое.

А если это дьявол? Но тогда они с Марией попали не в рай, а в самый настоящий ад. Однако разве в аду растёт такой замечательный лес? Разве там есть такие цветы, бабочки и птицы? Нет, ад - это нечто ужасное.

В таком случае напрашивается предположение, что Никодим лжёт: никакой он не бессмертный, а оказался на острове так же, как они двое, погибнув и очнувшись хозяином замка. Но какой смысл ему врать? Чтобы вызвать восхищение гостей? Или не обоих гостей, а только Марии?

Подумав об этом, Николай резко остановился. Ему расхотелось идти на пляж. Скорее всего, и там хитрый Никодим продолжит свой аристократический флирт с его женой.

Николай чертыхнулся, но опять из него вылетел только полный горечи выдох:

- О Боже!

И он снова заставил себя казаться тупым и беспечным. Изучать и ждать. Чего ждать? Если б он знал. Но ему было ясно, что только терпением и бдительностью он сможет одолеть этого опасного соперника. А то, что хозяин замка не друг ему, было ясно.

Как Николай и предполагал, Мария с Никодимом и на пляже были заняты друг другом, совсем не замечая третьего. А тот, искупавшись, лёг в сторонке на своё полотенце и, закрыв глаза, размышлял, вполуха слушая смех и визги разыгравшейся парочки.

Ночью он не прикоснулся к своей жене, а она и не настаивала. Она была чем-то озабочена и, как только он задул свечу на прикроватном столике (электричества в замке не было, так как Никодим, по его словам, соблюдал старинные обычаи), Мария повернулась на бок и утихла. А он лежал рядом и думал о том, что зря любовь называют бессмертной. Стоило им умереть, стоило на глаза его жене попасться романтическому ловеласу - и конец любви. Как всё просто и пошло!

Но вот наступило их первое утро на том свете. Проснувшись, Николай с горечью поглядел на пустое место, где ночью спала жена. Но тут до него донёсся плеск воды: Мария принимала ванну, и ему стало немного легче. Вставать не хотелось, несмотря на то что желудок сводило от голода. Вообще ничего не хотелось обманутому мужу, обнаружившему, что святость, верность, сострадание - всё это пустые слова, которые, если из них вытечет религиозная патока, можно использовать в качестве ругательств. Неприятны были все эти новые для него мысли, он гнал их от себя, но они упорно напирали на его издёрганный разум, уставший от разочарований.

В комнату вошла нагая Мария. На голове - чалма из полотенца. При жизни она не позволяла себе ходить по дому в таком виде: либо халат накинет, либо наденет мужскую рубашку. О, как хороша была она в этих рубашках, и, зная это, нарочно дразнила мужа: ему так нравилось угадывать её едва прикрытые прелести!

- Что с тобой? - спросил Николай.

- Со мной? - Она присела на кровать. - Со мной ничего. А вот ты какой-то странный. Замкнулся в себе. Мы вчера так веселились, а ты всё букой глядел.

- Ты до сих пор считаешь, что мы в раю? - сказал Николай, приподнявшись на локте и вглядываясь в изменившийся почти до неузнаваемости облик жены.

- А ты сомневаешься? - Она глянула на него с удивлением. - Конечно, в раю.

- Но почему тогда здесь нет Серёжи?

- Ник говорит...

- Ник?

- Ну да, Никодим позволил мне так его называть. Так вот, он говорит, что Серёжа - на другом острове и что его усыновил сам Архангел Гавриил.

- И ты ему веришь?

- Конечно, верю. Да и какой ему смысл водить нас за нос? Он же Бог, а значит, заботится о нас, а не о себе. А ты, вместо того чтобы радоваться жизни...

- Мы же умерли, ты забыла?

- Мы живы, Коля! Уж я-то точно такой живой, как сейчас, никогда себя не чувствовала. Это рай, Коленька, хочешь ты того или нет. Так что выброси в мусорное ведро все свои философии и присоединяйся к нам с Ником. Он, кстати, человек широких взглядов и не против всевозможных пикантных отношений... Ну, ты меня понимаешь.

Николаю захотелось дать ей пощёчину - может быть хорошая оплеуха заставит её опомниться. Но вот беда: он и при жизни никого никогда не бил, и после смерти не собирался делать это. К тому же он уже не сомневался: Мария подпала под очарование Никодима и в случае любого неосторожного мужнего поступка будет искать защиты у нового друга. И тогда прощайте и любовь, и брак, и надежда на счастье. Действовать надо как можно осторожнее.

- Я вижу, мои слова о широких взглядах Ника тебя покоробили, - беспечно продолжала Мария, поглаживая мужу грудь и живот. - Извини, конечно, но твоё пуританство попахивает фарисейством. Ты же преспокойно изменял мне с Зойкой, то есть предал, по сути, и меня, и нашу любовь...

- Это было так давно, - попытался отмахнуться Николай.

- Но это было, - всё так же мягко и вкрадчиво произнесла Мария, и Николай удивился: раньше ей не свойственен был подобный тон, раньше она либо ластилась к мужу, либо обиженно замыкалась, и только полгода назад стала впадать в истерики. А сейчас она сидит рядом и словно соблазняет его. А он лишь с трудом терпит её ласки, её присутствие. И всё уговаривает себя играть роль податливого тупицы. Но это не очень-то хорошо у него получается.

- Да, было, - кивает он. - И что из того? Кто в молодости не оступался? Мне до сих пор стыдно.

- И хорошо, что стыдно, - сказала Мария. - Вот только чего тебе стыдно - что путался с этой вертихвосткой или что предал меня?

- Что предал тебя.

- Вот то-то и оно. - Мария похлопала его по груди и поднялась с кровати. - А Ник не предлагает тебе предавать ни меня, ни кого бы то ни было. Мы просто втроём будем радоваться жизни.

Она направилась в гардероб. Николай крикнул ей вдогонку:

- Скажи, ты всё ещё любишь меня?

Она остановилась, оглянулась.

- Конечно, Коленька, я безумно тебя люблю, иначе не заботилась бы о твоём счастье.

День прошёл весело. Они купались в море, катались на лодке, а вечером устроили пикник. Никодим много говорил, рассказывал увлекательные истории из жизни знаменитых людей, сыпал смешными анекдотами. Даже Николай немного оттаял и тоже смеялся шуткам остроумного хозяина. Но при этом он ни на мгновение не терял бдительности и продолжал наблюдать за играми двоих влюблённых (а то, что Мария и Никодим влюблены друг в друга, сомнений не оставалось) и всё думал, думал...

Когда стемнело и они вернулись в гостиную, освещённую двенадцатью свечами в четырёх подсвечниках, расставленных на столе, Никодим предложил посмотреть какой-нибудь фильм. И впервые за время их знакомства обратился к Николаю:

- Что бы ты хотел?

- Фильм? Без электричества? - возразил Николай.

- Для искусства у меня и электричество найдётся, - с милой улыбкой ответил хозяин. - Итак, что тебе хотелось бы посмотреть?

- «Адаптацию», - не задумываясь, бросил Николай.

- Какое, однако, у тебя мрачное настроение, - заметил Никодим и спросил у Марии:

- А тебе чего, прекрасная принцесса?

- «Красотку» с Джулией Робертс.

- Отлично, - сказал Никодим. - Коле - Мерил Стрип, Маше - Ричарда Гира. Как же много можно сказать о человеке, изучив его вкусы! Ну что ж, пройдёмте!

Он ввёл Николая в тёмную комнату, предложил ему кресло, а когда тот сел, направился к выходу. Но в дверях обернулся:

- А мы с Машуней будем «Красотку» смотреть. Жаль, что ты такой скептик. А то бы вместе повеселились.

- И вот ещё что, - спохватившись, вновь обернулся он, - Маша жалуется на тебя, говорит, что ты много раз обижал её и продолжаешь обижать. Нехорошо это, Коленька. Ну, ничего, мы тебя исправим. - И он вышел.

Николай едва сдержался, чтобы не наорать на обнаглевшего аристократа, и, наверное, так и сделал бы, если бы дверь вовремя не захлопнулась и он не остался в комнате один. Ещё спустя несколько мгновений стена перед ним ярко осветилась: начался фильм.

Николай был уверен, что в таком состоянии не сможет смотреть кино. Ему было так скверно, что он даже подумал, что неплохо было бы встать, выйти из замка, прибежать на пляж и утопиться в море, чтобы эти двое остались одни, а Мария поняла, что виновна в смерти мужа, с которым затеяла нечестную игру. Она думает, что поставила его в безвыходное положение и заставит либо терзаться ревностью, либо избавиться от мук, присоединившись к их блуду, но она просчиталась, он утонет, а она будет рвать на себе волосы и наконец опомнится и поймёт, что хозяин замка никакой не бог, а простой негодяй.

Но потом Николай рассмеялся, вспомнив, что и так уже умер. А можно ли умереть дважды? Вряд ли. Как невозможно уснуть во сне. И он погрузился в сюжет фильма, вполне отвечавший его настроению.

Немного погодя дверь открылась, вошёл слуга, неся на подносе графин, бокал и стопку песочного печенья.

- Гранатовый сок, сударь, - с сухим достоинством произнёс он, поставив поднос на столик справа от кресла.

- Спасибо, - буркнул Николай. Он хотел что-нибудь полезное для себя выведать у слуги, но решил не вызывать лишних подозрений: тот, наверняка, передаст хозяину каждое слово, сказанное гостем, и даже каждый его жест.

Слуга ушёл, а Николай, подумал, каким образом Никодим дознался о его любви к гранатовому соку. Наверное, Мария проболталась. Если так пойдёт дальше, её любовник будет знать о сопернике всё. «И пусть знает!» - отмахнулся Николай и, наполнив бокал соком, взял одно печенье. Оно было в виде пятиконечной звезды.

- Ещё одно доказательство, - буркнул он и, подумав, отхлебнул немного сока. - Однако, чудесный вкус!

Но кино он так и не досмотрел. Голова отяжелела, глаза слипались, кадры фильма на стене начали замедляться, пока вовсе не остановились, и перед затуманенным взором Николая замер мрачный эпизод: ночь, вода, стволы деревьев, даже почудился запах болотных испарений...

А потом открылась дверь. Он хотел глянуть, кто пришёл, но не смог повернуть голову, налившуюся целой тонной свинца. Однако веки чуть-чуть приподнялись, и сквозь туман он увидел склонившуюся над ним Марию. Она потрясла его за плечо и произнесла так громко, что её голос показался ему языком колокола, гулко бьющегося о стенки его черепа:

- Коля! - Подождала несколько секунд. - Уснул.

Мария выпрямилась, и снова загудел её голос:

- Ник, а ты уверен, что это безопасно? Я боюсь за него.

- Вполне, - ответил Никодим. - Это особое снотворное, оно ввело твоего мужа в транс. Его душа устремится искать тебя и увидит, чем мы с тобой занимаемся. Ему станет завидно, он сам захочет делать то же. Поверь мне, метод безотказный. Для тех, на кого не действуют словесные доводы. Ну ладно, пойдём. Начнём в саду, в китайской беседке. Сегодня такая луна...

На этом голос прервался, зато тьма вскоре рассеялась. Николаю сдавалось, что он летит сквозь стены, его манит к себе яркая звёздочка, обещая блаженство и покой. И вот он уже над этим сгустком сладкого света. Ну конечно, это Мария, только её сердце может так светиться. Но что это? Она обнажена, её ласкают длинные, тонкие пальцы мерзавца, назвавшегося хозяином замка. Вот что они хотели показать ему во сне, вот почему усыпили! Они стараются переубедить его, заставить играть по своим правилам! Но он не сдастся!

«Вы уверены, что я буду завидовать вам, глядя, как вы совокупляетесь? Опять вы просчитались, глупцы! Это непристойное зрелище вызывает во мне только ненависть. И стыд. Стыд за Машку и за себя. И за то, как я поступил с нею, спутавшись с Зойкой. Тьфу, гадость! Как я мог! Это же, наверное, выглядело так же непристойно. Если бы Маша видела нас тогда, она бы...»

Николай очнулся в полной темноте. Только под дверью светится щёлка. Откуда-то доносятся голоса, смех. А вот и мягкий баритон поёт что-то по-немецки.

Николай встал, но головокружение бросило его обратно в кресло.

- Так, надо собраться, - произнёс он вслух. - Я помню. О Боже, я же помню каждое их движение, каждый стон!

Его сердце сильно забилось от негодования. Ненависть вытеснила из души все прочие чувства и как будто сама стала его душой.

Николай снова встал. На этот раз удержался на ногах. Подошёл к двери и, тихонько приоткрыв её, выглянул в гостиную, освещённую всё теми же двенадцатью свечами. Голоса стали громче. Он пошёл в ту сторону, откуда они доносились. Пересёк зал. Ещё одна дверь. Они там!

В его душе окрепла решимость. Он резко раскрыл дверь и, пройдя по коридору, очутился в просторной кухне. У плиты стоит Мария и деревянной лопаткой переворачивает колбаски, которые скворчат на сковороде. Никодим же, только что закончив песню, забавно раскланивается перед нею, садится за стол, а она смеётся, неприятно, визгливо.

Николай уже знает, что ему делать. Он больше не сомневается. Подбежав к столу, он схватил большой нож. Никодим поднялся на ноги, что-то закричал, Мария взвизгнула, а Николай, подступив вплотную к своему врагу, вонзил нож ему в живот. Никодим охнул, побелел в лице и рухнул на пол.

А дальше случилось нечто невообразимое: всё закружилось, загудело, загремело, послышался колокольный звон, его сменил волчий вой, прерванный внезапным рокотом электрогитары...

И всё исчезло во тьме.

Затем темноту пронзил истошный крик Марии:

- Коленька, прости меня! Проснись! Мне страшно! Прости, пожалуйста! Можешь избить меня, как шелудивую сучку, можешь покинуть меня навсегда, только проснись! И прости...

Крик сменился рыданиями и непонятными причитаниями.

Николай открыл глаза. Сел, огляделся: ночь, луна, редкие звёзды. Вокруг - ничего, кроме холмов, покрытых то ли мхом, то ли вереском, и огромного моря, страшного в своём равнодушном спокойствии. И ни леса, ни замка, ни его лукавого хозяина. Но остров тот же, то же очертание пляжа, та же возвышенность, где мгновение назад стоял замок... Николай сидит на берегу, на влажном песке. Рядом на коленях стоит его Маша, она согнулась, закрыла лицо руками и вздрагивает, рыдая.

Он сразу всё понял.

- Вот теперь мы точно в аду, - сказал он, с презрением отвернувшись от жены. Его раздражает её плач, её легкомысленность, ему противна уверенность в том, что она виновна и в смерти Серёжи, и в их смерти, и в том, что поверила Никодиму. А Николай убил его - и чары развеялись. Вот так, он убил зарвавшегося, завравшегося бога. Или это был дьявол? Всё равно. Поделом ему.

Услышав голос мужа, Мария потянулась к нему, но он встал и отошёл к воде, едва дышащей, глубоко спящей.

Что теперь делать? Как жить после смерти, после бездарной жизни, итогом которой стал пустынный остров?

- Коленька, ну прости меня! Я не хотела... Я запуталась...

Он обернулся. Она стояла перед ним, такая щуплая и несчастная. И только тогда он заметил, что на них нет никакой одежды. И ощутил, как ночной холод лижет его тело. А Мария дрожит и то и дело передёргивает плечами, совсем озябла, бедняжка.

Николай обнял её, прижал к себе. Вдвоём теплее. И не так страшно.

- Что же с нами будет? - с тяжёлым вздохом произнёс он, борясь со свербящими в носу слезами. - Мы не выживем здесь без одежды, без огня, без пищи...

- Но я люблю тебя, - отозвалась Мария.

- И крыши над головой нет, - продолжал Николай.

- Но разве ты не любишь меня? - возразила Мария.

- Так и будем стоять, обнявшись, под зноем и дождём? А если здесь холодные зимы...

- Скажи, ты любишь меня? - не унималась Мария.

- Люблю, конечно, - горько усмехнулся Николай. - Да толку-то что от этой любви? Мы в аду.

- В аду нет любви, - возразила Мария.

- Может, ты и права.

- Нет, я не права! - Она вдруг взглянула на него ясными, обжигающе честными глазами, он даже испугался этого взгляда, в котором как будто собралась вся сила звёзд, луны и всего, что борется с темнотою. - Я не права, потому что изменила тебе. И с кем! Он был злым волшебником, а я приняла его за бога и поверила в него. Но это не умаляет моей вины. Я причина всех твоих бед, Коленька...

- Не говори так!

- Нет, буду говорить, потому что это правда!

- Но я тоже изменял тебе.

- Знаю, с Зойкой.

- И всё-таки мы любим друг друга, разве не так?

- Так-то оно так, вот только...

Мария ладонью закрыла Николаю рот и тут же убрала руку, но этот жест заставил его замолчать и слушать её внимательнее.

- Тихо! - с мягкой властностью в голосе произнесла она. - Теперь я буду командовать. Потому что знаю, что всё у нас получится. Смотри, сколько на берегу всяких брёвен и веток. Волны постоянно приносят их. Мы будем сушить эти деревяшки, научимся высекать огонь. Из камней и брёвен построим дом. В море полно всякой живности. Вон, смотри, крабы бегают, ракушки всякие ползают, рыба плавает. Разве в аду есть столько полезных вещей? Ну что, разве я не права?

- Права, вообще-то, - ответил Николай, - но...

- Никаких больше «но»! - И Мария зажала ему рот поцелуем.