- Ну и ладно! - кричал юноша, стоящий под окнами замка. Он глядел на одно из окон на втором этаже и, судя по его плаксивому голосу и судорожным взмахам руками, был расстроен и возмущён до предела. - И пусть! Я всё равно научусь играть! Без тебя и твоей скрипки. И никакая она не волшебная! Ты просто пускаешь пыль в глаза, околдовываешь людей, чтобы они не отличали хорошую музыку от твоего жалкого пиликанья.

В окне показалось лицо, обрамлённое гривой непослушных седых волос. И из-под густых рыжеватых усов вылетели сердитые слова:

- Глупый мальчишка! Ты думаешь, что высказываешь мысли? О нет, это не мысли, а карканье молодого грача. Если ты полагаешь, будто колдовством возможно подчинить себе музыку, то ты непроходимо туп. Музыке подчиняются, смиренно преклонив перед нею гордую голову. Кто мы все против божественных гармоний?

- По крайней мере, я - человек! - с достоинством заявил юноша.

- А ну, человек, поднимись ко мне!

- Чтобы ты снова выставил меня во двор?

- Не бойся, обещаю больше не делать этого.

Юноша (а звали его Петером) пожал плечами и неохотно вошёл в замок. Поднялся по широкой каменной лестнице и, немного помедлив, открыл кованную медью дверь. Вошёл и вновь очутился в вожделенной комнате, заваленной стопками нот и скрипичными футлярами. По стенам висели смычки и мотки струн. Посреди этого беспорядка стоял Георг - тот самый, что выглядывал в окно. Ехидно улыбаясь, он протянул Петеру скрипку.

- Ну что ж, если ты такой умелый музыкант, сыграй-ка на этом инструменте.

- И сыграю! - Петер больше не колебался, а обиду в его душе превозмогло желание показать всё, на что он способен.

И он заиграл.

Что же это была за чудесная скрипка! Казалось, она пела сама, без участия музыканта, сама подсказывала ему все тонкости, а тому только и оставалось, что поспевать за её мыслями. Никогда раньше он не играл так вдохновенно!

Несмотря на то, что эту пьеску сочинил он сам и пока не исполнял на публике, скрипка знала её до мельчайших подробностей и даже подсказывала автору, как её улучшить.

Когда замер последний звук, Петер торжествующе взглянул на мастера:

- Ну как?

- Для начинающего недурно, - пожал тот плечами.

- Недурно? - возмутился Петер. - Да это божественно!

Георг рассмеялся и, подойдя к окну, поманил юношу рукой. Когда тот приблизился к нему, он сказал:

- Видишь ту острую скалу за окном?

- Ну, вижу.

- Видишь сидящего на ней орла?

- Вижу.

- Смотри, он взлетел. Ты заметил, как неуверенно машет он крыльями? Вот опять сел. Это птенец, вчера выпал из гнезда. Я думал, разобьётся, но у него хватило догадливости заработать крыльями. Голову даю на отсечение, он, перепархивая от скалы к скале, гордится тем, что родился птицей и хвастается перед козами и кроликами своим сомнительным умением летать. И кричит всем и каждому, какой божественной грациозности исполнен его смехотворный полёт.

- Ты это о моей игре? - обиженно проговорил Петер.

Георг положил ладонь ему на плечо.

- О тебе, мальчик. И о себе, и о каждом, кто взялся творить. Ты неплохо играешь, но твоя музыка пуста, нет в ней ни мысли, ни страсти, ни слёз, ни радости. Как расписная шкатулка, она может тешить взор неискушённого человека - мастера же ни капельки не убеждает.

- Я не верю тебе, - чуть не плача, проговорил Петер. - Ты смеёшься надо мной.

- Если не веришь мне, зачем тогда пришёл? Не верить надо тому, кто хвалит неумелые твои действия - учитель же потребует от тебя совершенного доверия.

- Прости, Георг, я погорячился. Я знаю, что ты лучший в городе музыкант...

- Но твоя гордыня не хочет признавать, что ты плох в моих глазах? Ведь так?

- Ты видишь меня насквозь.

- Я вижу в тебе себя: когда я был молод, я точно так же брыкался, называя эти козлиные прыжки грациозным танцем души.

- И долго ты учился, прежде чем стал играть так, как сейчас?

- Если честно, я до сих пор недоволен своим мастерством. Тем более что многое зависит... - Георг осёкся и отошёл от юноши на несколько шагов.

- От чего зависит многое? Почему ты замолчал?

- Тебе ещё рано это знать.

- Но если я стану твоим учеником, ты откроешь мне тайну?

- Конечно. Я открою тебе все тайны.

- В таком случае, прошу тебя: возьми меня в ученики!

- Даже не знаю... - Мастер бросил на юношу неуверенный взгляд. Но тот смотрел на него сквозь слёзы с такою мольбой, что старик наконец согласился:

- Ты принят.

- Ура! - крикнул юноша и исполнил на скрипке сочинённую покойным отцом «Оду победе».

Слушая её, Георг снисходительно улыбался, и в лучах заката играли две слезинки в его глазах.

***

Петер переселился в замок учителя. Мрачным было это сооружение. В нём жили не только хозяин и трое слуг, но и целая толпа привидений. Призраки были безобидными, хоть порой и досаждали Петеру, особенно по ночам: стуки, шарканье по полу, шелест шелков и скрип пера по бумаге и ещё добрая сотня звуков, мешавших ему спать. Но постепенно он привык и к этому. Лёжа в кровати и прислушиваясь к суете привидений, он улавливал в ней следы гармонии, связывал звуки в единое целое - и рождалась музыка, вернее, колыбельная без слов, помогающая ему заснуть.

Каждое утро Петер входил в комнату, заваленную нотами и скрипичными футлярами, и Георг занимался с ним музыкой. После урока хозяин брал любимую свою скрипку и уходил на городскую площадь - играть для всех. Когда он возвращался, они обедали, затем шли на прогулку по саду или ехали в карете в горы, к озеру, в лес, и во время этих прогулок учитель открывал ученику свои тайны.

Однажды вечером Петер вошёл в комнату, где они занимались, и сказал:

- У тебя здесь столько всего! Позволь мне навести порядок.

- Хорошо, Петер, если хочешь. Мне-то всё недосуг.

- Неужели всё время ты тратишь на сочинительство?

- Не в том дело... Ладно, мальчик, поделюсь с тобой ещё одним секретом. Садись вон на тот стул, он ещё довольно крепкий, а я посижу на этой стопке бумаги. Итак, слушай внимательно. Город, в котором ты родился, ещё не весь мир.

- Ну да, - перебил его Петер. - Город - только часть острова.

- Но и остров не весь мир.

- Разумеется, вокруг него - море.

- Но и море не весь мир.

- Значит, за морем есть земля?

- Есть, конечно. Мир огромен.

- Но почему я ничего о нём не знаю?

- В городе давно забыли о большом мире.

- Почему?

- Потому что люди остались только здесь, на этом острове. В других местах их было в миллионы раз больше, но они исчезли.

- Исчезли?

- Ты же слышал выражения «конец света», «придёт конец времён», «до скончания века». Вот этот конец и наступил на земле несколько сотен лет назад. Люди умерли, и Земля, избавившись от них, впервые за многие тысячелетия вздохнула свободно и принялась залечивать раны.

- Но почему они умерли?

- Потому что не любили ни друг друга, ни свою кормилицу Землю. Они вели себя как самоубийцы, вот и убили себя.

- Как это - убили? Ножами, что ли сами себя зарезали?

- И ножами тоже. Но основная причина - та, что Земля больше не смогла терпеть издевательства своих детей. Она поразила их смертельной болезнью. Когда-то она умела лечить не только свои язвы, но и растения, животных и людей, но люди довели её до полного изнеможения. Там, где были густые леса, болота, реки и озёра, простиралась мерзость запустения. У Земли осталось сил ровно настолько, чтобы произвести на свет страшную смертельную лихорадку, а создать лекарство от болезни она, даже если бы захотела, не смогла бы. Это было последнее, отчаянное действие больной Земли. Если бы она не успела вовремя, то непременно погибла, а с нею - и всё живое. А так она избавилась от причины...

- Но почему на острове остались люди?

- Земля пожалела их, последних двуногих. Она ведь не кровожадна, не жестока, просто ей приходится защищать не только себя, но и всё живое. И ещё одна причина, почему люди ещё живут на острове, - это моя скрипка.

- Скрипка? - Удивлённый Петер вскочил со стула и стал оглядывать футляры. - Которая из них?

- А та, на которой ты играл здесь в первый раз. Моя любимая. Это Скрипка Счастья. Слушая её, люди умиротворяются, чувствуют себя довольными жизнью, их не тянет ругаться, делить наследства, бить слабых, мстить сильным.

- Вот почему ты каждый день играешь им! - догадался Петер. - Чтобы они вели себя прилично?

- Точно, для этого я им и играю. Но стоит мне прекратить свои выступления хотя бы на неделю, в городе начнутся беспорядки, воры будут красть, злодеи - грабить и убивать, хитрецы - выдавать негодный товар за хороший, мужья станут изменять жёнам, жёны - мужьям, родители - обижать детей, дети - издеваться друг над другом. Лесорубы изведут весь лес, рыбаки выловят всю рыбу, рудокопы изуродуют землю, и на ядовитых отвалах вокруг шахт больше ничего не вырастет... Вот для чего я играю - чтобы хотя бы на острове не прекращалась жизнь потомков Адама и Евы.

- Теперь я понимаю, - сказал Петер. - Но смотри, сколько у тебя скрипок. Неужели каждая - для счастья?

- Все они для счастья, - усмехнулся Георг, - но каждая - для особого дела. Вон та, что у стены, на самом верху, - для полётов птиц, та, что под нею - для цветения садов, следующая - для урожая хлеба и овощей, есть также для плодовитости скота, смягчения нравов в семье, ну, и много других...

- Прямо как молитвы! - восхищённо произнёс Петер.

- А игра на скрипке, только настоящая игра, а не пустая бравада, и есть молитва Богу. А молитве необходимо учиться особенно старательно. Так что, если ты хочешь стать таким, как я, тебе придётся освоить все эти скрипки.

Петер подошёл к ближайшему футляру и бережно поднял его с пола.

- Это скрипка для мужской силы и женской радости, - пояснил Георг.

Петер смущённо улыбнулся и прижал футляр к груди. А мастер сказал, подмигнув ему:

- Можешь взять её себе в комнату. Пусть утешает тебя. С нею ты быстро найдёшь общий язык.

- Спасибо, - покраснев, проговорил Петер и, помолчав, добавил: - Но почему ты играешь в городе только на той, одной?

- Потому что на других я играю по ночам. Когда спят все, кроме звёзд и луны, кроме летучих мышей и сверчков. Это лучшее время для молитвы: чистым звукам не приходится пробиваться сквозь шум суеты, ломаясь и пачкаясь. Бог любит прозрачную музыку, а не хлюпающую грязь.

***

Петеру пришлось осваивать все скрипки, и это было трудно - у каждой оказался свой нрав: одна была слишком нежна и не терпела резких движений, вскрикивая от боли всякий раз, когда Петер забывал, что ей нужны ласки; другая, напротив, только и ждала, когда смычок залихватски ударит по струнам, и тогда музыка взвивалась в небо, как крылатая кобылица, пробуждая бесшабашную радость даже в слуге Рихарде, старом брюзге; третья отличалась задумчивым, философским настроем, навевала глубокие мысли... И так далее. К каждой из сотен скрипок, хранящихся в замке, нужен был свой подход. Стоило Петеру не учесть малейшего оттенка в настроении взятого в руки инструмента - и музыка получалась неживая, а то и упрямилась, не хотела сотрудничать с человеком, не сумевшим понять её.

Только одного футляра Петеру запрещено было касаться.

- Что в нём? - спросил он.

- В нём скрипка, - коротко ответил Георг.

- Понятно, что не рыба, - обиженно буркнул Петер. - Разве так трудно объяснить, в чём тут дело?

- Сказать-то не трудно, - ответил Георг, - да трудно понять. Я и сам ещё до конца не разобрался с этой скрипкой. Честно говоря, я побаиваюсь её.

- А как она называется?

- Это Скрипка Покаяния. Самый сложный инструмент. Музыкант, породнившийся с ним, станет волшебником.

- Равным тебе?

- Нет, выше. Я ведь так и не постиг всей глубины её тайны. Есть легенда о ней. Вот послушай:

Случилось так, что ангел влюбился в земную девушку, дочь скрипичного мастера. Сделанные отцом девушки инструменты не были особо хороши, но их охотно покупали площадные музыканты, что за гроши играют на ярмарках.

Пришёл ангел к этому человеку: так, мол, и так, полюбил я твою дочь, она меня тоже любит, хочу взять её в жёны.

- А каким ремеслом ты добываешь хлеб насущный? - спрашивает отец девушки.

- Я ангел.

- Странно, - пожал плечами старик, - никогда не слышал о таком деле. Какой же доход приносит оно тебе?

- Никакого, я же небесное существо, не сею, не жну, а Отец мой Небесный питает меня.

- Так ты ещё и нахлебник? - рассердился старик и прогнал ангела с глаз долой: дескать, научишься ремеслу - тогда и приходи просить руки моей дочери.

Делать нечего, пришлось ангелу учиться. Подался в подмастерья к другому скрипичных дел мастеру. А так как ангелы, в отличие от людей, существа дотошные, старательные и совестливые, наш ангел учился долго, лет шестнадцать, если не больше, всё совершенства добивался. И добился-таки. Сделал скрипку такую чудесную, что люди, слыша её, рыдали.

А пока он учился ремеслу, дочь мастера ждала его. Все её подруги давно замужем, детей нарожали, вот-вот внуки появятся, а она всё ждёт своего ангела.

Наконец явился её суженый и заявил старику, отцу девицы: «Ты заставил меня столько лет мучиться, да и о счастье своей дочери не подумал. А ведь Отец мой Небесный кормил бы нас, не нужно было бы нам заботиться о хлебе насущном. Теперь же поздно: я сделал лучшую в мире скрипку, а дочь твоя - старая дева. Не нужна мне она, разлюбил я её за столько лет, зато полюбил свою скрипку, да так, что душу вложил в неё».

Услышала дочь мастера эти слова ангела, побежала к морю и с горя бросилась со скалы на острые камни. Только тогда осознал ангел, какое зло случилось по его вине, затосковал, ушёл в горы, где никого нет, кроме сурков да орлов, стал играть на своей скрипке молитвы Отцу Небесному. День играл, два, десять, месяц, год, тридцать лет, и ни на миг не остановился. Плакала скрипка, умоляла Бога упокоить душу девицы, а неразумного ангела - простить. Смилостивился Всевышний над ними обоими, воскресил дочь мастера и наделил её вечной молодостью. Взял её ангел за руку и увёл в страну блаженных, а скрипку спрятал в пещере, чтобы никто её не нашёл.

Но однажды пастушок, что пас коз в тех местах, набрёл на едва заметный, заросший кустарником вход в пещеру и обнаружил там ангельскую скрипку. Научился играть на ней и стал отшельником и великим пророком божиим. А когда лежал на смертном одре, подарил её своему ученику.

Но никто не мог играть на ней так, как её создатель. Музыкантов она одаривала блаженством, а слушателей оставляла холодными. Но я-то знаю: в ней великая сила, опасная, как мощное лекарство. Лучше держись от неё подальше.

***

Шли годы. Петер освоил уже все скрипки Георга, да так хорошо, что тот сам просил ученика поиграть ему перед сном. Бывало, когда Георгу нездоровилось, он посылал Петера в город, и тот играл людям.

Все инструменты мастера нравились Петеру, но один был особенно желанен, не давал ему покоя - тот, который был сделан ангелом.

Когда Георг уходил в город, Петер прокрадывался в его комнату, вынимал из футляра Скрипку Покаяния и играл на ней. Сердце сжималось у него от печальной красоты её звуков, слёзы текли по щекам от жалости к людям, живущим по законам стада, а не по божьим заповедям. Ему казалось, что душа ангела беседует с ним, пробуждённая смычком, дрожащая в струнах.

Однажды весной, когда Петера особенно томило одиночество, он вышел ночью из замка и отправился бродить по улицам. И незаметно вышел за город.

Только что прошёл тёплый дождь. От земли поднимался пар и одурманивал Петера волнующими запахами. Ему было так тоскливо и так сладко, и хотелось с первым встречным поделиться своими чувствами.

Навстречу ему шли трое. Они были на охоте в горах. Заблудились там, дней десять искали дорогу, потому возвращались сердитые, подавленные неудачной охотой. Давно не слышали они умиротворяющей музыки Георга, вот и клокотали в их душах разнузданные страсти.

Увидев Петера, они стали смеяться над ним, один из них толкнул его, другой ударил...

Надругавшись над беззащитным юношей, охотники продолжили путь, а Петер, едва живой, вернулся в замок.

Георг позвал врача, тот прописал лекарства, и Петер неделю лежал в постели, не желая говорить о том, что случилось с ним той ночью. Так учитель ничего и не дознался. Но догадывался, что среди спокойных и счастливых горожан появились негодяи. И удвоил усилия по умиротворению людей. Теперь он не только играл на главной площади, но и заглядывал в отдалённые кварталы города, чтобы его могли слышать все.

Петер же, поправившись, оставался печальным, пропала его простодушная восторженность, он больше не приставал к учителю с настойчивыми вопросами. Даже музыка не могла вытянуть его сердце из чёрной ямы, куда оно провалилось той страшной ночью.

Боясь за душевное равновесие ученика, Георг увещевал его:

- Только не озлобься, мой мальчик, не позволяй сатане вывести тебя на путь мщения. Делай что хочешь - только не желай обидчикам гибели.

«Делай что хочешь!» - вот что прозвучало для Петера как призыв к действию. Он может делать что хочет! Именно так. Нет, он не станет мстить тем насильникам - он заставит их раскаяться! Они посыплют голову пеплом и станут вымаливать прощения - не у него, простого музыканта, а у Всевышнего. Ну конечно, как же Георг не догадался сразу: не Скрипка Счастья нужна людям - она лишь держит в узде их страсти, но ни на йоту не меняет их нравов - им нужно Покаяние! Они должны понять, насколько они злы, равнодушны, себялюбивы, алчны и жестоки, они должны отшатнуться от своей мерзости и наконец начать поиски чистоты!

Вдохновлённый этим открытием, Петер переключил всё внимание на ангельскую скрипку. Ночами он прокрадывался в комнату занятий, брал заветный футляр и спускался в глубокий подвал. Там он играл до самого рассвета, и никто из людей не слышал его музыки. Только привидения собирались вокруг него. Слушая чудесную музыку, они плакали, молились, каялись, а музыкант, видя, как преображаются лица призраков, какими светлыми становятся их глаза, уверился в том, что ступил на верный путь.

И вот однажды, когда Георг мучился приступом подагры, Петер, отправившись как обычно вместо него играть горожанам, на этот раз взял с собою Скрипку Покаяния.

Он был уверен в том, что этот день - начало новой эпохи, золотого века нравственного преображения. Петер хотел, чтобы его музыка пробудила в людях совесть. Он научит их справляться со нечистыми желаниями, они перестанут пренебрежительно относиться к себе и своим ближним, полюбят друг друга, мать свою Землю и Отца Небесного. И больше никогда не придут в мир ни война - из недр злых душ, ни потоп - с неба, ни мор - из ноздрей истерзанной Земли. Петер подарит людям вечное счастье. А Бог, умилённый их чистотою, вернёт им потерянный Эдем.

В тот день Петер играл особенно вдохновенно. Он был счастлив, исполняя безжалостно честную, удивительной силы музыку, в которой слышались и шум прибоя, и завывание ветра, и крики всполошённых птиц, и топот несущихся по степи лошадей, и пение церковного хора, и тревожный звон колоколов...

Время от времени напряжение спадало, и музыка вливалась в озеро задумчивой колыбельной, но, словно опомнившись и устыдившись минутной своей слабости, вновь расправляла шумные крылья, принималась клекотать, разражаться жутким громом, топтать тишину копытами апокалиптических коней. Она призывала, уговаривала, пугала, затем слёзно молила, чтобы внезапно вернуться к угрозам.

Стёрлись границы между музыкантом и скрипкой. Она пела его чувства, а он выплакивал её печаль, и сквозь ливень музыки и слёз не мог ни слышать, ни видеть того, что происходит вокруг.

А происходило вот что.

Слушая игру Петера, люди рыдали, рвали на себе одежды, падали на колени, умоляя Бога и друг друга простить их за все прегрешения, за всю их нечистоту.

И вдруг мясник в испачканном кровью фартуке возопил громче всех:

- Не достоин я света солнца! Не достоин любви вашей, о люди! Не достоин самой жизни! Я проклят и никогда не выйду из преисподней! И чем дольше живу на земле, тем злее становлюсь и тем ужаснее будут муки мои после смерти. Так не лучше ли покончить с этой мерзостью сразу? Быть может, есть ещё надежда на прощение! И вы, братья мои и сёстры, поторопитесь - как бы не было поздно!

И мясник пошёл вон из города.

- Он прав! - послышались выкрики из толпы. - Он дело говорит! Мы все погибнем духовно, если одним махом не пресечём дьявольские козни и возможность грешить дальше! Идём за ним! Идём! Идём!

И все горожане - мужчины, старики, женщины с детьми - рыдающей покаянной процессией двинулись вслед за мясником.

Когда музыка затихла, Петер протёр рукавом глаза и, оглядевшись по сторонам, удивился: он стоял один на пустой площади. Даже торговцев не было за прилавками. Только ветер тихонько свистел, вольно гуляя по безлюдным улицам.

- Что случилось? - сказал Петер, обращаясь то ли к самому себе, то ли к статуе Спасителя, глядящей на него с фасада собора. - Неужели горожане так прониклись моей истиной, что и в самом деле очистились от зла и Бог забрал их всех на небеса? А город? Кому остались эти дома, лавки, церкви? Как же любовь к земле? Разве она уже ничего не стоит? Печально...

Его размышления прервал голос учителя:

- Что ты наделал, дерзкий мальчишка? - кричал он, ковыляя по площади. В руках он держал Скрипку Счастья. - Я слышал твою игру и видел из окна, как люди шли к морю. Они остановились на самом краю обрыва. Если бы не моя подагра, я бы успел, но теперь, боюсь, поздно...

- Да, поздно, они все бросились вниз, на скалы, - послышался голос. Из-за угла вышли юноша и девушка. Они держались за руки и, судя по их бледным лицам и дрожащим губам, были смертельно напуганы.

- Гадкий мальчишка! - кричал Георг. - Ты погубил всех! Я же запретил прикасаться к этой скрипке! Ты не музыкант, а убийца!

- Но я не хотел... - трепеща от осознания тяжкой вины, пробормотал Петер. - Я думал...

- Думал он! - бушевал вышедший из себя Георг. - Сколько раз я говорил тебе: послушание для ученика дороже матери и отца. А ты, дубовая твоя голова, осёл необъезженный...

- Прости меня! - взмолился Георг.

- А толку-то от моего прощения? Оно не вернёт погибшего человечества. Простить его! Ишь чего захотел!

Петер взмахнул скрипкой:

- Я разобью её! Это её музыка убила их!

Георг вовремя успел схватить его за руку. Отняв у него скрипку, он сказал:

- Ишь чего учудил! Сам виноват, а сваливает вину на музыку. И что я так долго возился с этим олухом?

Петер упал на колени и обнял Георгу ноги.

- Прости меня, учитель! Я готов понести любое наказание - только не прогоняй меня!

- Ну ладно, - смягчился старик. - О наказании подумаю после, на досуге. - Он помог Петеру подняться с колен. - Похоже, теперь у меня будет много свободного времени. - Он повернулся к юноше и девушке. - А вы почему не прыгнули?

Девушка пожала плечами:

- Не знаю.

- Понятия не имеем, - сказал юноша. - Мы сироты, нас приютила старая Мара, она живёт там, за городом. Утром мы пошли за холмы - собирать для Мары целебные травки, а когда возвращались, услышали льющуюся из города такую сладкую музыку. Я вдруг увидел душу Люси (кстати, вот она, моя Люси, а меня зовут Игнат)...

- А я увидела душу Игната, - сказала девушка.

- И такая красивая была её душа...

- А твоя - такая добротная, надёжная, как наш остров, как дом моих родителей...

- Постойте! - прервал их Георг и, вручив Петеру обе скрипки, вплотную подошёл к юноше и девушке. - Скажите мне одно: разве вам, когда вы слышали эту музыку, не хотелось плакать, не тянуло каяться в грехах?

- Нет, - ответил Игнат. - Мы были в те минуты так счастливы!

- А когда увидели, как люди прыгают в море, испугались, - добавила Люси. - Я хотела бежать, спросить у них, что случилось, но Игнат крепко держал меня. Он иногда бывает слишком груб...

- Я о тебе заботился: чтобы и ты не сиганула с обрыва за компанию, - возразил Игнат. - Груб я...

- Ну прости, - девушка обняла юношу, - я не то хотела сказать.

- Так! - Георг осмотрел всех троих ликующими глазами. - Теперь я всё понял. Не только ты, Петер, неразумен, но и я - старый дурак. Вот они, мудрецы, эти два цветка! Мы-то с тобой думали, что от умения играть зависит воздействие на человека музыки, но оказалось, что я учил тебя лишь половине истины. Вот они, Игнат и Люси, они полюбили скрипку, которой я боялся и на которую ты возлагал ложные надежды. Все остальные поддались зову кающейся души ангела, заключённой в этом инструменте, да и мы с тобой услышали в ней тревожные призывы к покаянию, а эти двое - красоту своих душ.

- И что из того? - спросил Игнат, похоже, ни слова не понявший из того, что выкрикивал машущий руками Георг.

- А то, что мы, умея играть, не умеем слушать! - выпалил учитель и, крепко обняв ученика, расцеловал его с превеликой радостью.

- Не пойму я тебя, - пробормотал смущённый Петер. - Люди погибли, а ты веселишься...

- Не веселюсь я, мальчик, а радуюсь открытию, и никакие в мире несчастья не в силах омрачить этой радости. А радуюсь я тому, что нашёл учителей и себе, и тебе - Люси и Игната. Они научат нас слушать музыку, и они же станут началом нового человечества, способного видеть и слышать вещи, о существовании которых их предкам и не снилось. Идёмте в замок, дети мои! Если, конечно, согласны быть нашими учителями.

- Ну, если вы просите, - ответили юноша с девушкой, всё ещё не понимая, что нужно от них волшебнику музыки.

- Тогда вперёд! - Георг обнял их за плечи и повёл в замок. Он вышагивал так бодро - и куда только делась его подагра!

Выходя с площади, он оглянулся:

- Петер! Что стоишь? Идём с нами! Не бойся, я не забыл о тебе. И не думай покидать меня! Кто будет играть новому человечеству на Скрипке Покаяния? Она признаёт только тебя, а меня почему-то невзлюбила...

- Она любит всех! - крикнул в ответ Петер. - Ты ошибся, учитель: ангел вложил в неё не покаяние, не сожаление...

- Ты хочешь сказать...

- Да, Георг, это Скрипка Любви. Вот почему она может и убить, и воскресить. И ты прав: надо учиться слушать её, чтобы жизнь продолжалась.

И окрылённый чудесой истиной, Петер бросился к учителю и их новым друзьям. И они пошли в замок - начинать всё заново. Они были счастливы, ведь в их сердцах горела вера в то, на этот раз у них всё получится.

Конечно, получится! Не зря же Георг, несмотря ни на что, не теряет веры в людей.