Я боюсь людей. Поэтому всегда смотрю случайным прохожим в глаза.

Когда-то мне казалось, что лучше вовсе ни на кого не смотреть, чтобы случайно не встретиться взглядами. Что безопаснее всего – включить музыку в наушниках и не обращать на людей внимания. Только рыжие листья под ногами, песни Placebo и собственные мысли. Но если закрыть глаза на угрозу, она не перестанет существовать. Шаги, шорохи, отражения в лужах. И взрывы смеха за спиной. Кажется, это должно было остаться в детстве… Но даже если тебе за тридцать – если мир выбрал считать тебя смешным, проще купить клоунский костюм, чем доказывать обратное.

В какой-то момент я поняла, что только позиция наблюдателя дает чувство защищенности. Беззастенчиво разглядывать всех, кто идет навстречу. Изучать мир отстраненно, с любопытством исследователя, а иногда – с безжалостностью вивисектора. Подмечать любую мелочь – грязные кроссовки красноволосой девушки в метро, оранжевую толстовку женщины, выгуливающей шотландскую овчарку; татуировку на руке велосипедиста и нервную походку молодой мамы, вновь и вновь спрашивающей у прохожих: «А вы не видели девочку с розовым самокатом?..»

Они были частью единой картины осеннего дня, созданной бесстрастным художником. Так же, как и каштаны, чья скорлупа хрустела под ногами. Не больше и не меньше. Если я ловила чей-то косой взгляд или слышала смешок, то оборачивалась и смотрела человеку прямо в глаза, не отрываясь. У меня тяжелый взгляд – мало кто может выдержать. Каждую минуту я чувствую себя объектом изучения и оценки, букашкой под микроскопом. Но те, кто оценивает меня – точно такие же объекты изучения. Как говорится – кто первый надел халат, тот и доктор…

Я люблю наблюдать, как жизнь проходит мимо меня. Сквозь меня. Как будто меня и вовсе нет. Это успокаивает. Люди кажутся страшными, когда не видишь их – как чудовища в темноте детской спальни. А посмотришь сквозь увеличительное стекло – они точно такие же, как я. Несовершенные. Им точно так же неуютно в этом мире. И большинство смотрит на меня, как и я на них: как на траву, дерево, закат или скорлупу каштана.

В детстве и юности, как и сейчас, я больше всего любила гулять и жадно рассматривать все вокруг. Мир казался волшебным. А если чего-то не было, но мне хотелось, чтобы было – я дорисовывала это в своем воображении. Например, на полу должна быть дверь. Я до сих пор уверена, что на полу в каждой комнате есть дверь, в которую можно куда-то выйти (но я бы вряд ли рискнула).

Как-то я гуляла по детской площадке, разрисованной многослойными цветными граффити (сейчас их все замазали серой краской). Мое внимание сразу привлекла оранжевая размашистая надпись «ТЫГЕЙ». Слово выглядело эффектно, загадочно и рифмовалось с республикой Адыгеей. Я решила, что это название города. Таинственный город Тыгей, в котором живут печальные тыгейцы… или веселые тыгейцы (тыгыдыкейцы – поправил бы мой кот). И только спустя несколько минут я поняла, что «ТЫГЕЙ» - это всего лишь «Ты гей»...

Наблюдать. Фантазировать. Уходить в себя глубже и глубже. Как раненый зверь, путать следы и мчаться по дикому полю, затем сквозь лес, в дремучую чащу собственных чувств. Моя отчужденность достигает предела октябрьской ночью, туманным серым утром, зябким дождливым вечером. Я говорю друзьям, что у меня много дел, что мне не до них, а сама…

Когда-то я любила по воскресеньям встречать трамваи. Я училась тогда в шестом классе, у меня была лучшая подруга, а вот телефонов еще ни у кого не было. Когда мы прощались в субботу у ворот школы, я говорила подруге: «Приезжай ко мне завтра». Она никогда не обещала. Но в воскресенье я выходила на остановку и встречала трамваи, и Маша иногда действительно оказывалась в одном из них. Двери медленно открывались, я видела знакомый силуэт, и сердце наполнялось радостью. Я помню эти волнующие моменты: когда трамвай еще только показывается из-за угла, алеет вдалеке, как маяк, дребезжит еле слышно…

А потом Маша уехала навсегда – не на трамвае и не на поезде, и даже не на корабле. На другом, совсем не романтичном транспорте. И я перестала встречать трамваи: если заранее знаешь, что никто не приедет – игра теряет смысл.

Вот и сейчас, спустя столько лет, я придумала для себя очередную игру. Каждый день после работы я покупала кофе в пластиковом стаканчике и полчаса-час гуляла у фонтана на площади Героев 21-ой армии. Сначала просто прогуливалась туда-сюда, слушала музыку, разглядывала людей. Потом вдруг мне пришло в голову, что намного интереснее было бы представлять, будто я кого-то жду. У фонтана часто назначают свидания – здесь встречаются, влюбляются, ссорятся, расстаются… Вечером в пятницу почти все скамейки заняты целующимися парочками. В центре площади установлен памятник детям – труженикам тыла. Мальчик и девочка сидят на скамейке и держатся за руки – бронзовые, застывшие, вечные. Они единственные, пожалуй, кто в этот вечер не целуется. Иногда я долго смотрю на них, ощущая какое-то странное родство.

А ближе к трамвайной остановке стоит в окружении ярких цветов фигура Родины-Матери. Именно здесь мне когда-то назначили первое свидание. «Встретимся у бабы с мечом», - сказал парень.

И много лет спустя я стою у «бабы с мечом» и поглядываю на часы. Озираюсь по сторонам, с надеждой и трепетом вглядываясь в лица случайных прохожих. Как будто действительно кого-то жду.

Мне нравится представлять, что это кто-то плохо знакомый, еще не познанный и не успевший надоесть. Возможно, кто-то, кого я раньше видела только на фото в интернете. И он вот-вот подойдет, но я не знаю, с какой стороны. Может, прямо сейчас он едет в метро? Или на трамвае? Или идет пешком? Не он ли это стоит на светофоре – долговязый, в красной шапке? А со стороны Ново-Садовой приближается к фонтану кудрявый парень в наушниках, слегка пританцовывая и напевая что-то под нос – не он?..

Вот сейчас, с минуты на минуту… Я хожу туда-сюда и кручусь во все стороны, как флюгер.

Я люблю эту игру. Ведь стоит только представить – и мир моментально меняется. Становится выпуклым, четким, мерцающе-золотистым, как протертая от пыли старинная шкатулка. Я чувствую запах свежести, и далеких костров, и прелых листьев, и душистого горошка. Плывет в воздухе аромат кофе, корицы и жареных каштанов. А еще яблок в карамели и сахарной ваты… Мягко, интимно светят фонари - глашатаи волшебства. Как много, бесценно много у меня сейчас есть – и шуршащие рыжие листья, и оранжевые бархатцы на клумбах – точно сделанные из гофрированной бумаги, и фиолетовые ирисы… И ветер.

И я смотрю на людей уже не бесстрастно – а с интересом, с немым вопросом. Я могу гулять в одиночестве часами. И не нужно никаких свершившихся встреч – ведь ничего нет слаще предвкушения, так почему бы не остаться в нем навсегда?..

Я даже знаю, что сказали бы об этом девчонки, с которыми я училась в старших классах.

«Вы только послушайте – у нее роман с призраком!.. Неудивительно: все ее друзья были воображаемыми…»

Нет уже никаких девчонок из старших классов – они все давно матери, жены, бизнес-леди, руководители отделов, примерные домохозяйки. Кто-то даже в религию ударился. А я все еще не придумала, что им ответить. И в моей голове иногда звучат их голоса – как фантомные боли из прошлого.

Не подумайте, что я схожу с ума, но… А что, если каждый раз, когда я представляю, будто кого-то жду у фонтана, ко мне действительно кто-то приходит? И приносит подарки – то стаю черных птиц в туманном небе, то удачную фразу или интересную мысль, то запах пряностей и земли после дождя… Как ежик с картинки из детской книжки, несущий на своих иголках яблоко, грибочек и кленовый лист.

Если бы каждый раз приходил кто-то новый, я бы успела встретиться уже с целым городом… Крошечный несуществующий город Тыгей с загадочными тыгейцами. Он точно есть, как и сотни свершившихся встреч – где-то на уровне тонких миров. А иначе почему мне так хорошо – будто за пазухой у меня осень и еще что-то очень теплое (свежеиспеченная буханка хлеба или упитанный рыжий кот…)?

Но однажды выпадет из рук волшебный клубок, сгинет в темном лесу путеводная нить…

Недавно я проснулась утром и почувствовала, будто целый город за ночь умер во мне. Все легли спать – и больше не открыли глаза. Будто выжила только я, и теперь во мне пусто, и слишком много места…

После работы я пришла к своему любимому фонтану – и ничего не почувствовала. Хотя весь день только об этом моменте и мечтала. Но вместо чуда - только затхлый запах тины. Да и фонтана никакого не было – его зачем-то осушили. Может, ремонтируют… Его оголенное нутро было неживым – таким же, как трупы голубей на дне (откуда они там?.. Кто их туда бросил?..) Обветренные руки быстро замерзли. Кофе в стаканчике был мерзок.

Я обошла всю площадь, пыталась по привычке начать что-то представлять, но не вышло. Воображение, как впавший в зимнюю спячку сурок, не реагировало на раздражители. Я вспомнила, что не разговаривала ни с кем уже месяц… Только по работе. Друзья пробовали меня растормошить, а потом оставили в покое.

Я села на скамейке у памятника детям-труженикам тыла и разревелась. Холодный, влажный, почти что питерский ветер спутал мои длинные волосы, я накинула капюшон черной бесформенной толстовки.

Я ведь скоро отсюда уеду.

И не смогу каждый день гулять у фонтана на площади Героев 21-ой армии. Здесь я провела детство и юность, здесь было мое первое свидание, здесь я встречала когда-то трамваи. Я пытаюсь запомнить все запахи, звуки и ощущения. Я до безумия привязана к этому месту.

Но я уеду. Могу остаться…

Нет. Не могу.

Все, что я заберу отсюда – свою дурацкую игру. Когда-то, где-то я ее вспомню, и ожидание чуда вспыхнет, как пылающие в закатных лучах оранжевые бархатцы.

Я вдыхала сырой воздух у гранитного постамента, и в горле уже начинало першить.

Асфальт был усеян скорлупой каштана – разломленной на части, шипастой, словно еж. Оголенные плоды выпали наружу и покатились по стынущим тротуарам куда-то навстречу ноябрю.