Почему-то её было жалко. Молоденькая липа, похожая на девчонку в юбочке. Когда он смотрел на неё из окна второго этажа, то казалось, что девчонка делает книксен. Она и сейчас его делает, но дрожит вся. Впрочем, это ветер и чересчур богатое воображение. «Самурай» чвакнул и заткнулся. Хороший секатор, японский: режет и крупные ветки, и мелочь, и без заусенцев. За забором заворчал соседский пёс. Он был старый и вечно недовольный: ворчал на всех и всё - воробьёв, пыль, грозу, хозяев. На соседа – полковника в отставке Буй не ворчал никогда. А вот Александр Викторович на него ворчал, но чисто для профилактики. - Буй, не отвлекай – мешаешь. Я думаю… Буй вздохнул и полез в будку. Звякнула цепь, зацепившись за пустую миску. Миска в ответ визгливо вякнула, точно так же, как хозяйка Буя – истеричка Юленька. Юля любит покрикивать на своего нового мужа, на Буя, на сестру Наташку, на детей – на всех, кроме соседа. Увидев его на улице, она делается вежливой и тихой: «Здрасссти…» Александр Викторович непроизвольно напрягся, представив, как сейчас Юленька вылетит из дома и примется шумно воспитывать свою собаку, но вовремя вспомнил, что сегодня вторник, а не суббота. На работе Юленька, и муж её на работе. Какой по счёту муж? Хм… Соседи давно сбились со счёта, но собака у неё была одна, старая и верная. Поскольку мужья у Юленьки менялись как перчатки, ей было особо не до собаки. Кормила - и уже хорошо, а будку, настил и навес полковник обеспечил заслуженному псу, когда Юленьки не было дома. Она с очередным мужем загорала на море, а соседи по-соседски присматривали за собакой. Юленька вернулась без мужа, но с другом. Друг не успел удостоиться высокой чести называться "законным", хотя собирался. Не срослось, сбежал домой в далёкий город Н, что ближе к Северу, за неделю устав от детского визга. Трое детей, погостив у мамы остаток лета, уехали к бабушке: учиться, расти и воспитываться. Буй остался жить дома в просторной новой будке под навесом. Александр Викторович отвинтил пару саморезов, сдвинул в сторону профиль и убедился, что у собаки есть вода, а заодно насыпал сухого корма в визгливую миску. На всякий. Буй привычно ткнулся холодным носом в ладони, посопел и пошёл грызть собачьи сухари. А Александр Викторович завинтил саморезы и быстренько обчекрыжил лохматую войлочную вишню. Апрель – самое время для обрезки. Липка делает книксен и трепещет-трепещет. Молоденькая совсем... «Самурай» плотоядно жамкает нержавеющими лезвиями, но Александр Викторович не спешит удовлетворить аппетит трудяги–секатора. Из зелёных лапищ пирамидального можжевельника вылетела зеленушка. Заверещала тревожно, увидев фигуру в бушлате нараспашку рядом с деревом, где в гнезде сидят два птенца, запричитала вся в тревоге за свой малочисленный выводок. Прохладная весна, мало птенцов. Ничего, вторым выводком наверстает. - Хорош, - недовольно буркнул хозяин и птица успокоилась. Бушлат она не помнила, а вот голос… Усевшись неподалёку, птичья мамашка принялась наблюдать: обрежет полковник липку или нет. Не стал. Вздохнул только: - Ладно… Давай на следующий год. Окрепнуть тебе надо. Да, липке можно ещё сезон пофорсить в юбчонке, а вот смородину надо бы укротить, укоротив. «Самурай» жамкнул лезвиями и… выскользнул из руки на зеленеющий газоновый шлейф. Выдохнув боль, полковник выматерил сам себя. А кого больше-то? Жена с дочерью в санатории принимают важно-нужные процедуры по оздоровлению. Дин с утра укатил по своим делам и забыл напомнить другу про таблетки от спины. Впрочем, он и про свои таблетки забыл. Дел много, обещал появиться не раньше двадцати двух. Буй загремел цепью, выползая из конуры. Александр Викторович сжал в кулак левую руку – нормально. А правую? Нормально. За забором нервно заскулил чуткий пёс. - Не паникуй, старик. Доползём. Один шаг… Второй… Тревожно заверещала зеленушка. Боль нарастала со скоростью хорошего бегуна. Снова запричитала зеленушка. - Хорош, - буркнул полковник и птица умолкла, но никуда не улетела, осталась сидеть на ветке яблони: крутить головой, и тревожно посверкивать чёрными бусинками глаз. Зеленушки гнездятся тут давно. Пугливые от природы, они абсолютно не боятся хозяев даже разрешают посмотреть гнездо и птенцов. Буй скулит всё громче. Надсадно звякнула цепь. Когти скребут железный профиль забора. - Буй, иди спи. Третий шаг… Новый удар боли опоясал всё тело до потери сознания. В глаза потекла темнота. Падая, последнее, что услышал полковник, надсадный вой собаки, перетекающий в крик: - У-ууубивают! Скорее! Это не Буй, это память. Дин… Он часто не отвечал на звонки. И сегодня не ответил. Но именно сегодня, не меньше пяти раз прослушав мелодию-вызов, полковник прыгнул в машину и помчал к дому, где жил Дин. Предчувствие? Да, именно оно – запах горячей крови, ни с того ни с сего. У подъезда два божьих одуванчика перемывают кому-то кости. Узнали, подскочили со скамейки, словно их одновременно укусил кто, и махом слили нужную информацию, уложившись в одно предложение: - Шалава в «Придорожное» укатила, а он за ней. "Придорожное" - это даже не кафе... И от дороги далеко, и вокруг - сплошные поля и посадки. Гнал, как на авторалли «Париж – Дакар». Хозяин кафе мечется у входа, тычет трясущимися пальцами в кнопки телефона. Падает телефон. Тормоза визжат в тон его крику. - У-ууубивают! Скорее! Выпрыгнул из машины чуть не на ходу. Посетителей - никого. Девчонка-официантка и мать хозяина - уборщица. Интим-притон, а не кафе. В отдельном зале - голоса-голоса-голоса. Запах горячей крови… Красное пятно на белом свитере Дина. - Стоять, суки! - рычит полковник. Звуки-голоса гаснут, свет-краски – тоже. Тишина внутри наливается эмоциями: своими, чужими. Стремительно наливается, мгновенно. Всю энергию тело сливает в чёткие отработанные движения: разворот - рука, разворот - нога, разворот - ножницы. Двое вылетели, третий уполз под стол. Правильно, нефиг было и выползать, Казанова из аула, если один на один - это не твой принцип. Обдолбаный взгляд четвёртого сливается с кривым ощером и матовым отсветом окровавленного ножа. Но тишина опаснее холодного оружия. Намного опаснее. Комок эмоций сконцентрирован на кулаке. - Сашка! Сашка, не надо! Единственный голос, который он слышит, и тишина осыпается. Она больше не смертельна, просто помогает держать тонус. Обманка-удушающий, и нож звенит, поцеловав напольную кафельную плитку. Один из самых спасающих навыков. - На пол! Всем на пол! Здравия желаю, товарищ полковник! Быстро Вы... Дин сползает по стене. На зачуханной побелке остаётся кровавый след. - Сашка… Спина отказывается помнить о том, что у неё есть позвоночник, но быстро приходит в себя. Не до неё. Парни помогают затащить Дина в машину. - Александр Викторович, мчите. Сопровождение обеспечим. Да, вовремя приезжающая скорая - это в кино. На восьмой день Дин дома. Не у себя. Туда он больше никогда не вернётся. В опалово-карих глазах навсегда останется печаль. Навсегда… В серых глазах – красное пятно на белом свитере и красная полоса на зачуханной побелке. И тоже навсегда. Давно, это было. Давно... - У-уууу! – завывает Буй. Зеленушка верещит и вдруг затихает. Буй повизгивает, но не воет. - Чёрт… Сань… Саня? Посмотри на меня. Спина? Дин… А ведь говорил, что дел до темна не переделать. Предчувствие? Наверное… - Ну-ка, обними меня за шею. - Погоди… - Чего такое? Молоденькая липка вся трепещет. Ветер крепчает. - Решил пока не обрезать. Не вытянет – маленькая… На Дине куртка нараспашку. На белом свитере никаких пятен нет. В опалово-карих глазах мечутся тревожные искры. - Ну вот что, садовод, вернутся девчата и займёмся твоей спиной. Вплотную! Ясно, товарищ полковник? - Так точно. * Апрель... Хороший месяц, но я его не люблю.
Хорошая работа!
Не всегда, увы, оставляю комменты, но я её вижу! И читаю.)