Я не пишу про героев. Про сильных духом воинов. Про них напишут и без меня.

Всю жизнь я пишу сказки для потерявшихся. Это, в общем-то, все, что я умею делать. Кто-то скажет, что это глупо - ведь те, для кого я это пишу, вряд ли их прочтут. Им обычно не до сказок.

Они потерялись, и даже поисковые отряды не помогут, даже полицейские ищейки не возьмут след. Все. Баста.

Я знаю, что сказки едва ли кого-то спасут. Мои истории - точно не маяки в ночи. Это всего лишь маленькие светлячки.
Но если ты потерялся в темном сыром лесу и остался там навсегда – в густой пелерине палых листьев, в тумане, похожем на молочный улун – светлячки могут ненадолго составить тебе компанию.

Они кружатся вокруг потерявшегося, и он видит красивые сны наяву.

Они умеют успокаивать и убаюкивать. Усыплять и давать облегчение, как долгожданный укол.
Это порой очень мрачные сказки. Но завораживающие, как древние заклинания шаманов, как мелодичные напевы матери у люльки младенца, как завывания ветра, похожие на стон диких зверей. Для каждого – своя.
Для кого-то это – сон, для кого-то - наркотический трип.

Потерявшихся ищет осень. Ходит по лесу, распустив длинные рыжие волосы, как путеводный клубок. Тонкие рыжие нити, прозрачная паутина. Но попадаются в нее все больше грибы да шишки. Осень идет по следу, и кличет неразумных детей своих. Изредка они отзываются, но чаще всего давно забыли уже свои имена. А еще они любят прятаться и убегать, потому что всего боятся. Прячутся за деревьями, роют норы в земле, сворачиваются клубочком в дупле дерева, закапываются в листья. Или просто становятся прозрачными.

Сказки мои для обычного человека звучат как бред. Но это – шифр «для своих». Почти как азбука Морзе. В каждой сказке спрятано чье-то забытое настоящее имя. Если поймешь – найдешься. Хотя надежда очень слаба. Слыша «свою» сказку, потерявшиеся даже не понимают, почему вдруг слезы подступают к глазам, почему дрожь идет по телу, а мир на секунду ощущается ярче и острее. Это последнее утешение. Это руки осени гладят их сквозь сотни дней беспамятства.

Все светлячки возвращаются потом ко мне. Они живут со мной, как обыденное чудо. Проваливаешься в промозглое октябрьское утро как в прорубь, завариваешь чай, хмуришься – а они светятся по углам. По сути, это просто маленькие жуки с крыльями. Ничего особенного. Никаких гипнотических видений они мне не показывают – у них тут, вроде как, база отдыха. Ну или станция подзарядки.

Кажется, крылатые домочадцы снова утащили куда-то мои носки…

По ночам они жужжат, как мухи. Мешают. Иногда хочется передавить их всех свернутой в трубочку газетой. Или тапком.
В их жужжании я слышу отрывки из сказок. Они все перемешались в моей голове. Как фрагменты чьих-то потерянных снов, частички неприкаянных душ.
…далеко от беды, в районе треснувшего, как ледяное озеро, разума, в царстве святых и боязливых, родилась черная тварь, блестящая настолько, что все смотрели в нее, как в зеркало, и видели себя такими черными, что ужасались…
…вот и стало светло, а легче не стало, ты просто ослеп. Слепота – не тьма, слепота – навязчивый свет, и ничего в нем не различить, ни одного силуэта, ни птицы, ни зверя. Слепим из слепоты снеговика, и назовем его твоим именем, именем нерожденного взрослого. Нос-морковку утащили собаки, где-то внутри тает улыбка, тает снег в форме улыбки, почему же никто не видит…

Включаю газ, ставлю на плиту допотопный чайник с зеленой крышечкой, открываю окно, и в дом врывается осенний воздух – дурманящий, бодрящий, как глоток крепкого кофе.
Выхожу из дома – прогуляться и купить газету – светлячки сидят у меня на плече. Роюсь в сумке – паспорт, ключи, светлячки, кошелек. Скучно им, видите ли. Вчера я был настолько рассеян, что пытался расплатиться ими в магазине, вместо мелочи.
А во мне все звучат и звучат эти сказки, кружатся, пугают, обжигают, смешат.

…Он считал себя пряничным человечком. И, что ожидаемо, однажды зачерствел. А его друг считал себя горячим чаем. И черствый пряничный человечек прыгнул в него, чтобы стать мягче. Он размяк моментально: у него отвалилась голова, затем руки и ноги. А потом он весь раскрошился и стал неотделим от своего приятеля – горячего чая.
«Теперь у меня нет ни чая, ни пряника» – грустно подумал человек…

Продолжаю внимательно к ним прислушиваться.

…и куда ни пойдешь – ничего не найдешь. Ничего там нет, ни ягодки, ни грибочка, ни Настюшки, ни Володьки. Только одноглазые собаки с головой в виде параллелепипеда проходят сквозь кирпичные стены и кусают тебя беззубой пастью…

Да, пора уже оставить эту затею. Смириться. Но в глубине души я все еще надеюсь однажды услышать зашифрованное в одной из историй свое настоящее имя. Барабанной дробью. Раскатом грома. Треснувшим зеркалом. Птичьим свистом. Оборвавшимся смехом. Или даже похоронным маршем. Пусть так.

Если только я услышу – я вспомню. Я тотчас же отзовусь. Просто я потерян так давно, что ничего, ничегошеньки не помню о своем имени. Не помню, какого оно цвета. Вы же знаете, что каждое имя имеет цвет?..

Я сочинял и буду сочинять сказки для потерявшихся, и только одна из них – для меня. Но какая?..
…много лет я видел один и тот же сон. В нем я ходил босиком по шершавой коре огромного, извилистого дерева с крепкими ветвями, похожими на кривые узловатые пальцы, держащие небо. Я перепархивал с ветки на ветку, ел сочные плоды, разговаривал с листьями и с насекомыми, и я не был человеком, я точно не был человеком. Не был я и птицей. И так мне было легко, что я пел. А потом стало так тяжело, что запел еще громче…
…он не спит в раю. Он не спит в каждом уголке сада наслаждений, в каждом звере, имеющем небесный окрас, в каждой рыбе и в каждой луне. И во мне он тоже не спит. Он не может уснуть, как алые маки, пробивающиеся сквозь кожу под темечком…
…я похож на остров внутри острова, который одновременно является смотрителем острова, но не может увидеть остров, потому что является островом, и из-за этого считает себя слепым…

Когда осень вступает в свои права, я снова чувствую себя дома. Чувствую запах дома. Обещание дома. Он вдруг становится близким, возможным. В нем звучат голоса и смех. В нем варят глинтвейн и вырезают на тыквах страшные рожицы.

Я засыпаю под стук дождя, и большое дерево стучится ветвями в мое окно. Иногда мне бывает очень жутко. Кажется, будто все потерявшиеся одновременно заглядывают в окна. Тут я еще вспоминаю, что скоро Хэллоуин, и становится совсем не по себе.

Никого тут нет, конечно. Только я и горстка ворчащих светящихся жуков.

Днем я долго хожу по лесу, надеясь увидеть поблескивающую на ветру прозрачную рыжую паутину. Слышу поскрипывания и шелест листвы, и чей-то негромкий смех, будто невидимки играют в догонялки. И откуда-то издалека, будто из прошлого, кого-то зовут по имени.
Нет ответа.

Набив карманы шишками и листьями, возвращаюсь обратно. Будто собрался нести в школу поделку к «Осеннему балу»… Вместе с листьями вываливаются из куртки довольные светлячки, освежившиеся и полные сил. Опять мне сегодня спать не дадут.
Ночью слышу их жужание где-то над ухом: «Ну хоть на что-то он все-таки годится…» Знаю, иногда они разглядывают меня, пока я сплю. Как хозяева – спящего кота. Светляки, конечно, думают, что они и есть мои хозяева.

Улыбаюсь, зеваю и переворачиваюсь на другой бок. Мол, да, я такой. На что-то гожусь.

А ночью мне снится детство. Снится, как я в смешном комбинезончике бегу за дворовым псом, а кто-то настойчиво и ласково зовет меня по имени. Которое, проснувшись, я снова забуду.