Этот рассказ я брался написать трижды, и всякий раз оставлял, так и не завершив. Чувствовал, что не хватает чего-то важного в нём, ощущения того духа, что живёт во всех поколениях русского солдата. Около года назад, в две тысячи двадцать третьем, встретил на улице молодого парня в полевой форме. Наград на ней не было, но были две нашивки за ранения: красная и жёлтая, и тогда я понял для себя, что просто обязан закончить этот рассказ, ради таких ребят.
С Александром Владимировичем я познакомился через его жену, преподававшую в школе английский язык моему сыну в девяностые. Хорохорится, хотя вижу, что тяжело ему ходить. На парадном пиджаке целый «иконостас» наград. По ленточке вслух назвал, узнав, «За оборону Одессы», «За отвагу». - Разбираешься? – С доброй улыбкой отозвался ветеран. - Немного. - А сам служил? - Конечно! - А по какой специальности? - Стрелок. - Ворошиловский? - Ну, да – смущаясь, отвечаю ему. - Знаешь, а я ведь тоже, снайпером войну встретил! Под Измаилом. Год уже отслужил к тому времени, в полковой разведке был. Пока Александр Владимирович одевался в парадное, он рассказывал мне про то, как воевал. Про оборону Одессы, про отступление по Украине, про то, как его вместе с другими разведчиками, обученными прыжкам с парашютом, отозвали с фронта в глубокий тыл. Как они высадились под Наро-Фоминском неудачным десантом. - Я читал книгу. Виктор Тельпугов написал. «Парашютисты» называется. - Витька! Вот баламут! Выжил, значит! Ты особо не верь – он всегда был мастер приврать! А что там написал? - Про то, как десант в метель и ветер снесло вместо немецкого тыла прямо на их позиции и треть его расстреляли ещё в воздухе. - Я же говорю, что, врёт – с горестным вздохом подытожил фронтовик. Нас всего горстка уцелела. До темна отстреливались, переползая, и у убитых патроны забирая, а ночью к своим пробились. Меня тогда в ногу и ранило. Так с палочкой и стал старшиной развед.роты, и хожу с ней с тех пор. Ну, ладно о грустном! Праздник же! Девятое мая, как-никак! Я готов! Поехали? При нём, во всём праздничном, я почувствовал себя неловко в джинсах и клетчатой рубахе, и потому предложил заскочить ко мне, чтобы тоже, переодеться. Пока я прыгал в брючине, Александр Владимирович, как некогда я сам его, с любопытством изучал мой парадный китель со значками. - А что китель не оденешь! - Мал он мне стал. Я вышел к гостю. Лицо его было серьёзным. - Что это такое! – он держал на ладони пару моих жёлтых нашивок – почему не на кителе! - Ну, в наше время не принято… - замямлил я. Не хотел я выворачиваться душой про то, шипевшее нам в олимпийском восьмидесятом в след: «Мы вас туда не посылали», про то, как самому было стыдно тогда вернуться живым, в отличие от друзей. - Отставить! Рядовой, перед тобой старшина роты! Ты что, присягу только на время службы принимал! Изволь отвечать по уставу, старшему по званию! Понятно излагаю? - Так точно, товарищ старшина! - Твоя? – он взял с полки мою армейскую пилотку и отвернул её сбоку. Увидел аккуратно намотанные нитки на двух иголках, белую и чёрную. - Ну, хоть здесь у тебя нет бардака! – уже мягче констатировал гость, и тотчас последовал новый приказ: - Примётывай к рубашке, помнишь как? - С правой стороны, на два пальца выше клапана кармана, посередине. - Умничка, всегда бы так! - Неловко, вроде как примазываюсь к празднику, к ветеранам. - Что!? – это прозвучало столь грозно, что я моча начал распутывать нитку. - За что получил? - Первое - осколочное в спину. Позвонок склеивали. Второе ещё глупей: после боя поднялся, и когда спиной повернулся, мной же недобитый, раненый басмач очнулся, стрельнул и в ногу попал. Кровотечение остановили, но там такой климат, грязь, что воспаление пошло, ногу в госпитале еле спасли. А за нашивки вы зря меня ругали. Когда я из госпиталя выписался, старшина мне нашивки выдал и сказал, что выдать их он мне обязан, но чтобы я не вздумал их нашивать – наша страна ни с кем не воюет, и раненых не может иметь, что мы исполняли свой интернациональный долг, а не воевали. Дядя Саша вздохнул: - Ничего в этом мире не меняется! Как был бардак! Наградили? Я усмехнулся, кивнув на нашивки. - Ну, готово? - Готово! - Одевайся, а я тебя у машины подожду. Он вышел из квартиры, а я глянул на себя в зеркало, в зелёной форменной рубашке с нашивками, и, аж в глазах от стыда чуть не потемнело!
По дороге к Поклонной горе Александр Владимирович старался меня ободрить, видя явное смущение: - Вот, анекдот тебе расскажу солдатский, образца сорок первого года. Украина. Мать сына провожает на войну. Причитает, мол, где тебя, сынку теперь искать, куда писать! А сын отвечает ей: Та, нэ волнуйтесь, мамо, пишите зараз у плэн!
Подходим к нескольким фронтовикам, их пятеро. Дядю Сашу они издали узнали. Радостно приветствовали, обнимались с ним. - Внук? - Внук, только не родной! - Ну, орёл парень! Что смущаешься, что побрякушек нет? Эх, дурашка, да если хочешь знать, мы, фронтовики, заслуги не по ним определяем, а по вот этим нашивкам. Вот ты – наш парень! Героический! - Почему героический? – искренне удивился я. - Лёнь, ты же у нас по полит.части, объясни бойцу, ликбез проведи – обратился говоривший к другому ветерану, заканчивающему разливать по стопочкам. - Геройство, оно не в том, что ты сделал то, что должен, пусть и рискуя жизнью, на то ты и солдат. Но! Но надо иметь мужество, чтобы после тяжёлого ранения найти в себе силы и вернуться к своим боевым товарищам и не трястись от страха, о чём свидетельствует твоя вторая нашивка. Не сдрейфил. - Ну, Егор, командуй, ты у нас, теперь, старший по званию. Товарищ гвардии лейтенант, принимайте командование полком на себя! От этих слов у меня ком к горлу подкатил, и навернулись слёзы. Скольких же они потеряли за эти годы, но остаются и вшестером – полком! Молча выпили. - Тебя тоже, Александром кличут? Я только кивнул в ответ. - Терял друзей в бою? Снова кивнул. - Ты не тушуйся! Эти слёзы не стыдные. - Что ты к парню пристал! Давай, по второй накатим! Вскоре водка сделала своё дело, и я отмяк. Фронтовики с уважением отнеслись к моей армейской специальности. - В разведке был? - Нет, в секрете боевого охранения. - Понятно, смертник. - Ну, да, нас в учебке, за глаза, так и называли. - А правда, что ваш брат держит последний патрон для себя, чтобы смерть не была мучительной в плену? Я залез в нагрудный карман и показал на раскрытой ладони свой смертный патрон. Фронтовики передавали патрон из рук в руки. Молча смотрели на него, такой же, какими заряжались в ту войну трёхлинейки, и каких побывало в их руках тысячами. - Я же говорил, что геройский внук у тебя! А после мы ещё отмечали, пели песни военных лет. Я чувствовал то, что они мне стали как родные, будто сто лет их знаю, но, что гораздо важнее, что я - свой для этих героических людей, не смотря на разницу в возрасте, в нашем солдатском братстве. Стемнело, и был салют, и возвращение домой. Прощались мы с дядей Сашей с объятьями.
В прошлом году, в Кондрово, выйдя из машины на парковке, собираясь идти в магазин «Фикс прайс», я увидел его, парня в полевой форме, с двумя нашивками за ранения, поднимающегося по улице от храма. Я надел зелёную, воинскую, давно выгоревшую кепку, и когда он поравнялся, отдал ему воинскую честь. Парень смутился, автоматически поприветствовав и меня. - Зачем! Неловко как-то! - Затем, что ты – герой, по градации воевавших. - Как это? - У меня самого две жёлтых. На Поклонной горе, в Москве, лет тридцать назад, один фронтовик мне объяснил: тот, кто после ранения нашёл в себе мужество и вновь вернулся воевать – герой. Ты и есть герой – даже получив второе ранение, не скинул форму, вернулся к своим боевым братьям. Это не я сказал, это сказал фронтовик, а я только доношу до тебя то, как думали наши воевавшие деды, и что эти нашивки ими ценились выше медалей. - Спасибо! - чуть дрогнувшим голосом отозвался парень. Мы пожали друг другу на прощание руки, и он продолжил свой путь, а я – свой, но уже с ощущением того, что сделал некое важное дело, словно передал эстафету от русского солдата прошлых времён - нынешним. Маковцы. Ноябрь 2024г.
