- Я тебя разбудила? Она виновато вздыхает, приминает подушку. - Прости. Четыре утра – это уже не ночь. Двоеточие на электронном будильнике равномерно мигает, отсчитывая секунды: раз, пять, двадцать пять… Минута… Хас, уткнувшись носом мне в плечо, уютно сопит, но тоже не спит. Он поводит ушами в её сторону, и вообще весь на стрёме. Удивительное чувство сопричастия животного к человеку. Хас всегда нас чувствует, её особенно трепетно: до озноба по бархатной коже. Сейчас озноба нет, но кот всё равно напряжён. Беззвучно отодвигается оконная штора, да так и остаётся чуть распахнутой. Невесомая Янька настороженно крадётся, ложится рядом с ней, прижимается к груди, тихо-тихо мурчит. Котёнком пережившая шок, она остро чувствует тревогу. Я знаю, что, возможно, понадобится «Валосердин». Двадцать одна капля на треть бренди-стакана. Этого хватит – проверено. Но пока не пришёл Дюшка, можно надеяться, что она успокоится сама и задремлет, и «Валосердин» не понадобится. Дюшан – это индикатор края её нервов. Где бы кот не был, он приходит, если им край. Он умеет открывать двери: подпрыгивает, виснет на ручке, и дверь открывается. Половина пятого, а рассвет даже не намечается. Небо чернильно-чёрное, беззвёздное, мрачное. Тихонько открывается дверь – Дюшка пришёл. Он запрыгивает на кровать и прямиком идёт к ней, а я на кухню. Бренди-стакан. Треть кипячёной воды. «Валосердин». Двадцать одна капля. Хрустальные стенки стакана мутнеют. - Серёг, что случилось? - Похоже, сон. - Сделаю чай с мелиссой? - Да, делай. Почти пять утра. Мы сидим на кухне, пьём чай с мятой и мёдом. Она кутается в розовый махровый халат, который с капюшоном и до пят. В доме тепло, а её знобит. В изумрудной зелени нет тревоги, нет слёз, нет сна, но есть тоска – мутная, как «Валосердин», потерявшийся в чистой воде, и такая же пронзительная, как запах лекарства. - Ленуська приснилась… Здоровая, весёлая, в том платье, что было на ней на выпускном вечере: белое с зелёными розами. Розы такие сказочные, все в витушках… Они дружили с шестого класса, вместе работали больше пятнадцати лет. Дюшка запрыгивает прямо на стол. Его не интересуют бокалы, блюдце с бисквитными пирожными. В его глазах отражается её сон – больной, тревожный, тоскующий. Она берёт на руки Дюшку, оглядывается, ища глазами остальных. Они все тут, все пришли на кухню и разлеглись кто где, но рядом. Она тихонько рассказывает нам, рассказывает им о шёлковой розе, которую Лена сделала специально для её причёски. Рассказывает о бутербродах с салом, которые подружка приносила из дома для неё, чтобы она хоть что-то поела перед тем, как до вечера уйти на занятие в музыкальную школу. Родственникам было всё равно, поела она или купила акварельные краски, сэкономив на обедах. Они считали, что покупать хорошие краски – это баловство. В двенадцать лет она весила двадцать девять килограммов и отменно рисовала. Она стала лауреатом областного фестиваля «Музыкальная весна», прогремев на всю область. Маленькая, худенькая девочка с шёлковой розой в волосах, так профессионально сыгравшая «Адажио» Корелли, что консерваторская комиссия аплодировала стоя. Посовещавшись, учебная часть музыкальной школы подарила ей дополнительный приз – тёплое демисезонное пальто на замену старого, затёртого до плешин. Пальто было изумрудного цвета - в цвет её глаз. Дюнька успокоился. Он уже не теребит махровый ворс халата, не заглядывает ей в глаза. Он щурится и, кажется, дремлет. Дэн взбивает белковый коктейль. - Света, выпей и попробуй уснуть. Уходя к себе, он шепчет: «Серый, сегодня никуда не поедем. Я решу вопрос – телефоны забрал. Попробуй тоже уснуть.» Попробовал – не получилось…
