Трасса в Террено шла через пустыню. Бирс не любил пустыни. Особенно ночные. Скрытая тьмой с обеих сторон дороги пустота давила на психику. Стоило подумать, что на десятки миль вокруг нет ничего, кроме кактусов, маленьких, чахлых, сухих и кривых деревьев да выбеленных на солнце костей, как к горлу подкатывал ком и становилось трудно дышать. Такое гадкое чувство Бирс испытывал и дома, в Штатах, когда проезжал через Мохаве¹, и здесь, в Мексике. Огромный минус при его профессии, но так уж он устроен. К этому нельзя привыкнуть. Чёртова пустыня. В больших городах, несмотря на смог и канализационную вонь, ему всегда дышалось легче.
Если бы не Эстебан Мальдонадо, Бирсу не пришлось бы ехать через Сонору. На днях он позвонил Бирсу и предложил работу. Бирс сидел на мели, а мексиканец давал хороший аванс.
Мальдонадо, нотариус из Мехико, — известный дилер, специалист по покупке и продаже подлинных антикварных книг и документов. В этой среде он прослыл хищником, не выпускающим добычу из зубов. Бирс с удовольствием брался за работу на Мальдонадо, потому что тот всегда щедро платил.
Бирс познакомился с Мальдонадо несколько лет назад. Однажды в Гвадалахаре Бирс почти даром приобрёл первую песнь графа Лотреамона, что вышла тоненькой книжицей в 1868 году в Париже и стала библиографической редкостью ещё при жизни автора. Ему посоветовали поехать в столицу и связаться с Мальдонадо.
Встретились они в нотариальной конторе.
— Эстебан Мальдонадо, — представился маленький пожилой мужчина с курчавыми седеющими волосами. На кончике его мясистого носа чудом держались миниатюрные очки в круглой оправе.
Бирс пожал протянутую руку.
— Брайан Бирс.
— Бирс… Как писатель? — спросил профессор.
— Да, — ответил Бирс. — Как писатель.
Перешли к делу. Мальдонадо прекрасно говорил по-английски.
— Граф Лотреамон, он же Изидор-Люсьен Дюкасс, — сказал Мальдонадо, принимая папку с книгой из рук Бирса. — Обычный мастурбирующий подросток, по словам Жан-Поля Вебера. Буйнопомешанный, по замечанию Леона Блуа. Человек без родины, без судьбы, с непримечательной жизнью и туманной смертью.
— Даниель Грааф утверждал, что Дюкасс погиб от рук тайной полиции, — сказал Бирс.
— Теперь это нельзя узнать наверняка. Человек-загадка, — ответил Мальдонадо. Он рассматривал титульную страницу. — Сколько вы за неё хотите?
Бирс назвал цену, и Эстебан заплатил не торгуясь. Он знак толк в стоящих вещах.
В другой раз Бирс искал для Мальдонадо настоящий клад — первый французский перевод «Гусмана де Альфараче», издание 1600 года. Тогда сделка сорвалась и книгу увели из-под носа. После Бирс выполнил несколько мелких заказов, а на этот раз, судя по предложенному авансу, дело предстояло серьёзное и интересное.
Встретились рано утром в той же нотариальной конторе.
— El que no madruga con el sol no goza del día², — сказал Мальдонадо и указал Бирсу на кожаное потёртое кресло. — Как насчёт небольшого путешествия в Эрмосильо?
Бирс сел и улыбнулся.
— Ну если дело стоящее, то почему бы и нет.
Мальдонадо кивнул.
— Туда самолётом, там возьмёшь тачку напрокат. Конечный пункт — Террено, это небольшой старинный городок недалеко от Бахо-эль-Мар на побережье.
— И что там, в этой дыре?
— На окраине городка есть старый дом, где до недавнего времени жила вдова Карденос. Около месяца назад она умерла, родственников у неё нет. Её дом вскоре перейдёт в собственность муниципалитета, если никто из наследников не объявится, что, думаю, вряд ли случится. Я взялся подготовить документы. После смерти вдовы в доме обнаружили хорошую библиотеку. И вообще старый дом до отказа набит раритетами.
— На какие средства она жила?
— Сложно сказать, — ответил Эстебан. — Но деньги у неё водились, это несомненно. Когда приедешь туда, перетряхни дом, пыль просей, землю рой. Надо выжать из этого дома всё по максимуму.
По блеску глаз, как правило, невозмутимого Мальдонадо Бирс понял, что тот что-то не договаривает.
— Я так понимаю, что должен найти что-то… необычное, верно?
Мальдонадо выдержал непродолжительную паузу, словно оценивая собеседника и пытаясь предугадать его реакцию, и ответил:
— «Жёлтый мир».
Бирс усмехнулся.
— Вы верите в эти сказки?
Мальдонадо пожал плечами.
— Сказки это или нет, не так уж важно. Важно то, что сказки иногда очень хорошо продаются. Есть определённое свидетельство, что книга Рейеса в библиотеке вдовы имелась, во всяком случае в начале века. — Он вынул из ящика стола тонкую папку, взял оттуда помятый лист бумаги. — Вот письмо префекта Террено Маурисио Каррераса своему адвокату из Мехико. В числе прочего он пишет…
Мальдонадо слегка склонился над листом.
— «Лично держал в руках одну из первых мексиканских печатных книг ”Жёлтый мир“. Это дело поручаю вам как самое важное, займитесь им сразу же после того, как получите письмо»… Но адвокат не занялся этим делом, так как письмо осталось неотправленным. Префект Маурисио Каррерас скончался в тот же день, когда это написал.
Мальдонадо бережно положил лист на место.
— Так что у нас есть шанс, Бирс…
Ближе к обеду Бирс улетел в столицу штата Сонора. Он взял напрокат бьюик и вскоре, сжимая зубы и проклиная всё на свете, вклинился в пустыню.
Рейес может быть найден. Бирс не то чтобы верил в существование «Жёлтого мира», но допускал возможность его существования. А Мальдонадо… Тот чётко представлял прибыль от продажи такого раритета. За работу он предложил хорошие деньги, к тому же Бирс ещё рассчитывал поторговаться.
Ради этого стоило претерпеть любые муки.
Радио, которое Бирс нервно включал и выключал каждые десять-пятнадцать минут, выдавало только тревожащий белый шум, и это раздражало. Раздражала и собственная невнимательность — днём он пропустил поворот на Террено. Во всём виноват чёртов Рейес. Задумавшись, Бирс углубился в пустыню, где шоссе внезапно оборвалось. Он потратил целых четыре часа, чтобы вернуться и найти нужную дорогу. Теперь же он беспрестанно курил. Давно настала ночь, придётся искать дом чёртовой вдовы Карденос в потёмках.
Чёртов Террено. Чёртова пустыня. Чёртовы указатели, которых нет.
Рейес.
О миссионере брате Антонио Рейесе из Ордена Святого Иеронима, который нёс Слово Божие мексиканским индейцам, и его книге «Жёлтый мир» поведала сестра Хуана Инес де ла Крус, которую современники называли «Кастильской музой». Она писала, что нашла томик in octavo в библиотеке деда. Она же в записках (среди собственных стихотворений и светских комедий) привела несколько цитат из книги.
Второй раз текст Рейеса упоминался в переписке Марии дель Пилар, опубликованной после её смерти. Поэтесса восхищалась «Жёлтым миром» и много цитировала. Она упоминала, что книга издана в 1540 году итальянцем Джиованни Паоли, мексиканским первопечатником, которого на испанский лад прозвали Хуаном Паблосом.
Третий раз (при этом первый и последний раз в художественной литературе) «Жёлтый мир» Рейеса всплыл в романе о временах Конкисты «В крови под крестом» (1864) мексиканского писателя Эдуардо Сепеды.
Спор о том, принадлежат ли фразы, приведённые сестрой Хуаной Инес де ла Крус, Марией дель Пилар и Эдуардо Сепедой перу Антонио Рейеса или они выдавали за таковые собственные измышления, вели многие литературоведы, искусствоведы, архивисты, книговеды и библиографы, поскольку сама книга «Жёлтый мир» не сохранилась, во всяком случае в ХХ веке её ещё никто не видел. В итоге все они разделились на два лагеря.
Первые считали, что Джиованни Паоли никогда подобную книгу не издавал и что произведение Антонио Рейеса и все цитаты из него выдумала «Кастильская муза», а Мария дель Пилар и Эдуардо Сепеда продолжили литературную игру. Их утверждения основывались на том, что сохранились почти все книги, изготовленные в мастерской Джиованни Паоли, начиная с 1544 года. Правда, Мария дель Пилар упоминала 1540 год, но этот факт не имел существенного значения. Их главный довод — «Жёлтый мир» упоминался только в трёх источниках.
Вторые утверждали, что итальянский мастер всё же напечатал книгу Антонио Рейеса. Между собой они спорили лишь о том, какие из приписываемых Рейесу цитат принадлежат его перу, а какие нет.
Когда фары бьюика вырвали из тьмы дорожный знак «¡Bienvenido a Terreno!»³, за которым уже виднелись слабые очертания то ли гаражей, то ли невысоких промышленных строений, Бирс облегчённо вздохнул. У заправки он заметил одинокий полицейский автомобиль, остановился рядом, вышел из машины и постучал в стекло.
— ¡Buenas noches!⁴
Двое полицейских хлопнули дверями, один из них, невысокий, достал пистолет, второй, рослый крепыш, держал руку на кобуре.
— ¿Qué pasó?⁵ — спросил полицейский с пистолетом. Бирс не знал испанского, но вопрос понял.
— Помогите, пожалуйста, — ответил он по-английски. — Мне надо найти дом вдовы Карденас.
Невысокий полицейский с пистолетом подошёл к бьюику Бирса и заглянул внутрь. Рослый приблизился к Бирсу.
Невысокий всё осмотрел и, не заметив ничего подозрительного, тоже подошёл к Бирсу.
— Coche de mierda⁶, — сказал он, засунул пистолет в кобуру и перевёл: — Плохая машина.
Бирс кивнул и, обращаясь к рослому, ещё раз попросил указать путь к дому вдовы Карденос.
— Я буду там жить и работать некоторое время, — сказал он и, словно желая доказать своё право работать в доме вдовы Карденос, показал связку ключей. Рослый кивнул Бирсу, чтобы тот следовал за их машиной. Невысокий сплюнул в сторону.
Бирс двинулся за своими провожатыми.
— «Бьюик» 1970 года — плохая машина? — буркнул он. — Купи себе такую, а потом вякай.
Через несколько минут полицейские, а следом за ними и Бирс, остановились у небольшого каменного дома, покрытого черепицей. Бирс вышел и помахал вслед отъезжающей полицейской машине. Затем он не спеша покурил, за несколько минут оглядел дом снаружи, подхватил свой чемодан, смахнул паутину с замочной скважины, звякнул ключами и распахнул дверь.
Густой спёртый воздух, хоть режь ножом. Бирс включил свет и осмотрелся. Кухня, гостиная с окнами на улицу, фреска в левом крыле коридора — женщина в тунике, похожая на музу прерафаэлита Россетти, у её ног красуется павлин с раскрытым хвостом. Лепнина, обрамляющая окна и двери. Две спальни с окнами в сад, куда выходила и задняя дверь, запирающаяся изнутри. Охра, оранжевый, кое-где салатовый. Глиняная посуда в нишах в качестве декора. В гостиной статуя Девы Марии Гваделупской. Все комнаты населял антиквариат: шкафы, комоды, диваны, тумбы, кровати, сундуки, секретеры, столы, стулья и кресла. И повсюду — плетённые коврики из пальмового волокна.
Бирс открыл окна, чтобы проветрить.
В одной из спален на стене висела репродукция картины, на которой женщина в чёрном платье преклонила колени в молитве перед Святым Себастьяном, пронзённым стрелой. «Ex voto. Анхель Саррага», — прочитал Бирс имя автора.
Рядом угрюмо притаились два широких книжных шкафа. Бегло осмотрев их, Бирс нашёл издание 1868 года «Гаспар из Тьмы», вышедшее во Франции, «Книгу оборотней» 1865 года, «Жизнеописание Гусмана де Альфараче, наблюдателя жизни человеческой» 1843 года и многое другое, заслуживающее пристального внимания исследователя.
Бирс решил обустроить рабочий кабинет в комнате с книжными шкафами. Он приволок к окну стол и вынес лишние вещи, оставив лишь небольшую софу для отдыха.
На кухне Бирс обнаружил кофе и чуть ли не до рассвета, попивая крепкий напиток, просидел с лупой, которую выудил из ящика стола, над изданием «Дон Кихота» 1880 года с иллюстрациями Гюстава Доре. Что-то его тревожило, но что именно, Бирс не мог понять. То ли какая-то беспокоившая мелочь, то ли недодуманная мысль, что-то навязчиво сидело в голове, словно тупая боль. Так он и уснул на софе с книгой в руках.

* * *

…Бирс лежит на земле и видит ночное небо. Тысячи крошечных иголок ярких холодных звёзд колют глаза, и лишь небольшая тучка, медленно проплывающая по небу, приносит слабое облегчение. Когда Бирс прикрывает веки, глаза отдыхают. Ему хочется спать.
Встань, человек, слышит Бирс чей-то голос рядом с собой.
Он с усилием поворачивает голову набок и вздрагивает — спиной к нему, неестественно вывернув морду и вывалив толстый язык, лежит мёртвая лошадь, её большущие умные глаза смотрят прямо на Бирса. Его рвёт.
Встань, человек, повторяет лошадь одними глазами.
Бирс утирается, приподнимает голову и оглядывается. При тусклом лунном свете он видит долину, на которой то здесь, то там лежат небольшие валуны. Рядом с Бирсом валяется его винтовка. Бирс с трудом поворачивается набок — он почти не чувствует ног. Бирс привстаёт на локте и видит, что штанина на левой ноге разорвана и пропитана кровью. Он тянется к ней, но окровавленные пальцы не слушаются, им не даёт работать глубокий порез чуть выше кисти. Бирс рассматривает руку — кровь уже запеклась. Он закатывает рукав мундира, достаёт из кармана носовой платок и кое-как, помогая зубами, перевязывает руку. Теперь необходимо заняться ногой, думает он, но это можно сделать только сидя. Бирс подползает ближе к лошади и, помогая только здоровой рукой, прислоняется спиной к спине животного. Немного отдохнув, он осматривает рану сквозь дыру в штанине. Рана небольшая, но рваная и очень грязная. Бирс пытается оторвать штанину выше колена, но у него не выходит, не хватает сил. Мне нужен штык, думает Бирс. Он наклоняется, подтягивает к себе винтовку и надрезает штанину штыком. Немного подумав, отрывает и другую штанину у колена, затем, работая зубами и штыком, изготавливает подобие бинтов. Нестерпимо хочется пить. Он откидывается на остывшее тело лошади, закрывает глаза и тут же засыпает.
Встань и иди, снова говорит лошадь, тебе поможет твоя вера.
Бирс вздрагивает. Рана и бинты терпеливо ждут дальнейших действий. Я потерял много крови, думает он. Бирс снимает ремень и туго затягивает его над коленом. Перевязывает рану. Затем опирается на винтовку и кое-как поднимается.
То, что он поначалу принял за разбросанные по долине валуны, оказывается трупами его сослуживцев — пехотинцев императорской армии…

* * *

Утром Бирс проснулся разбитым и уставшим, будто бы проделал ночью долгий и тяжёлый путь. Шея не поворачивалась, спину ломило. Он встал, выглянул в окно, выходившее в заросший неухоженный сад. Вспомнил странный сон. К его удивлению, «Дон Кихот» с иллюстрациями Доре стоял на полке в шкафу, хотя Бирс не помнил, как вернул туда книгу, да и лупа лежала на прежнем месте. По дороге на кухню глянул на фреску и вспомнил — это Гера и Аргус, превращённый в павлина.
После кофе он принялся за работу. Чтобы случайно не пропустить «Жёлтый мир», Бирс решил выложить на стол и на пол все книги из обоих шкафов. К обеду он просмотрел всю библиотеку вдовы, закуривая сигарету за сигаретой. Вместо пепельницы он приспособил банку из-под пепси.
Книга Антонио Рейеса так и не попалась. Что ж, подумал Бирс, возьмём хотя бы то, что есть. Он уже приметил два-три фолианта, которые можно выгодно продать, не вызывая подозрений, тем более что каталог библиотеки вдовы Карденос для Мальдонадо ещё не составлен.
Затем Бирс пешком отправился осматривать городок. На небе не было ни единого облачка, но поднялся слабый ветерок. На главной площади, прямо у церкви Святого Иакова, высилась гигантская хакаранда⁷. Старое дерево цвело так, словно чувствовало близкий конец и стремилось наполнить мир красотой, пока ещё корни могли питать ствол, ветви, цветы, что розовели на освещённой стороне и приобретали более тёмный, близкий к фиолетовому, оттенок в тени. Глядя на хакаранду, Бирс неожиданно для себя осознал, что видит то самое дерево, которое упоминал Мальдонадо, когда рассказывал о долгой жизни вдовы Карденос…

— Весть о гибели Фернандо Карденоса в Террено принёс уроженец здешних мест полковник Августо Ибарра, воевавший на стороне республиканцев под предводительством легендарного генерала Альберто Сегарра⁸, — рассказывал Эстебан Мальдонадо. — Возвращение полковника с войны стало всенародным праздником —городок встречал его как героя. Улицу, по которой полковник Ибарра въезжал в город, жители украсили цветами. Играл оркестр, все веселились и танцевали, на площади у церкви Святого Иакова под молоденькой хакарандой поставили скамейки и соорудили трибуну для выступлений, а дон Педро Суарес, прадед нынешнего владельца заведения Энрике Суареса, объявил, что его заведение с бесплатной выпивкой ожидает желающих хоть до самого утра.
Полковник Ибарра произнёс пламенную речь, в которой заклеймил проклятых имперцев и ненавистных французов, вытащил боевую саблю и погрозил ею на восток, затем принял поздравления с победой от жителей и благодарные напутствия на дальнейшую жизнь и щедрые подарки от отцов города. И тут к нему подошла двадцатилетняя красавица Долорес, проводившая на войну супруга Фернандо Карденоса на следующий день после венчания (а полковник, до войны живший неподалёку от семейства Карденос, знал юного Фернандо с младенчества).
Родители девушки отошли в иной мир ещё в детские годы Долорес. Тётка воспитывала девочку до семнадцати лет, а затем отправилась вслед за родной сестрой и её мужем. В качестве приданого Долорес от любящих родителей досталась печальная красота, а от тётки — небольшой дом на окраине Террено.
Долорес потупила взор и тихо спросила у полковника, нет ли у него каких-либо сведений о её муже. Бедная девочка и не подозревала, что полковник и её муж сражались друг против друга. Полковник, подкрутив ус, заявил со свойственной ему прямолинейностью, что вечером того дня, когда республиканские войска, внезапно выскочив из засады, атаковали имперцев у Санта-Гертрудис⁹, он лично с небольшим отрядом и двумя обозами руководил поиском раненых на поле боя и видел молодого Фернандо Карденоса, одетого в имперскую форму. Тот лежал навзничь, сжимая левой рукой винтовку. Правую руку юнец откинул, его указательный палец указывал в сторону родного городка; вьющиеся волосы заливала тёмная кровь из глубокой раны на лбу, а открытые глаза не мигая смотрели в высокое и свободное мексиканское небо. Юная вдова вскрикнула и едва не упала в обморок, но всё-таки сдержалась, поблагодарила полковника, развернулась и медленно, словно сомнамбула, пошла в сторону дома. Полковник Ибарра крикнул вдогонку, что бедный Фернандо выбрал не ту сторону, чтобы воевать, поэтому и поплатился. Долорес на мгновение приостановилась, но ничего не сказала и даже не обернулась.
Несколько дней девушка не выходила из дому, а затем появилась на городском рынке, одетая в траур. С тех пор Долорес в городке называли не иначе как «вдова Карденос». Она жила затворницей, поскольку родных у неё, как я уже сказал, не имелось, а немногие друзья и знакомые перестали с ней общаться, когда узнали, что её муж Фернандо воевал на стороне проигравших. Правда, некоторые из холостяков, что плевали на предрассудки, пытались заговорить с нею, потому что Долорес славилась необычайной красотой, но девушка пресекала на корню все их попытки сближения. Так продолжалось долгое время — вдова сохраняла красоту на протяжении многих лет до глубокой старости.
Когда вдова Карденос достигла преклонного возраста, за ней принялась присматривать живущая неподалёку донья Эмилия Дельгадо. А когда и донья Эмилия постарела, ухаживать за вдовой взялась дочь доньи Эмилии Кучита, а затем пришёл черёд дочери Кучиты Эстер.
Более века вдова Карденос носила траур по мужу. И вот недавно она, видимо, предчувствуя скорую кончину и не желая, чтобы её тело обнаружили слишком поздно, вышла на площадь и стала под старой хакарандой, воздев руки. Вскоре вокруг собралась толпа любопытствующих, узнавших в согбенной старухе вдову Карденос. Вдруг она громко крикнула и упала замертво на руки зевак.
Господь отмерил вдове Карденос сто двадцать восемь лет.
— Да, — продолжал Мальдонадо, — у меня есть церковные записи 1847 года, где указано, что 15 сентября, в день Пресвятой Марии Скорбящей, у дона Родриго и доньи Хиселы Карденос родилась дочь, которую, естественно, назвали Долорес¹⁰.
Бирс пообедал «У Суареса» тунцом с тушёным кактусом, перебросился парой слов с барменом за рюмкой-другой текилы, заглянул в прохладную тишину церкви Святого Иакова, ещё раз полюбовался цветами хакаранды. Более никаких достопримечательностей он не обнаружил, за одним исключением. На одной из улиц, что уходила от главной площади, высился памятник, покрытый зеленовато-коричневой патиной, легендарному генералу Альберто Сегарра. Генерал грузно восседал на коне, его левая рука уверенно удерживала поводья, а правая высоко взметала саблю.
В конце прогулки Бирс зашёл на телеграф и отправил короткую телеграмму Мальдонадо: «Пока ничего», затем вернулся в дом вдовы Карденос — и оторопел.
Вещи, которые он рассовал по шкафам, висели и лежали там же, где и прежде, а мебель, что он передвинул, снова стояла на старых местах. Бирс кинулся к своему чемодану — деньги и документы лежали нетронутыми. В доме едва улавливался запах чего-то протухшего.
К книгам в шкафах словно никто и не прикасался — они держали плотный строй, как и до появления Бирса.
Ну дела. Мальдонадо не предупреждал, что у кого-то ещё есть ключи. Странно всё это. Не доверяю я мексиканцам, подумал Бирс и недовольно скривился. Если кто-то здесь бывает, то мне нельзя задерживаться надолго. Завтра же обыщу весь дом, потом займусь каталогом. Два дня, максимум три. Быстро закончу и уеду.
Он открыл окно и до вечера перебирал книги и составлял каталог, пока не почувствовал, что скоро свалится. Взял лупу и первую попавшуюся книгу, между её страниц покоились засушенные фиолетовые цветы. Его клонило в сон, и в конце концов он, едва успев затушить очередную сигарету, выронил лупу и уснул на развороте «Хромого беса» Луиса Велеса де Гевары.

* * *

…Бирс бредёт по пустыне третий день. Он то и дело натыкается на колючие кустарники, и, если бы не разряженная винтовка, на которую он опирается, его ноги давно бы подкосились. В пустыне быстро вечереет, фиолетовые скалистые горы на горизонте почти мгновенно растворяются во тьме, словно перед ними опускается бархатный занавес, а огромные фигуры разлапистых кактусов в полумраке кажутся застывшими путниками, от их угрожающих поз Бирс часто вздрагивает, так как очень боится. Встреча с кем-либо в пустыне не сулит ничего хорошего, вернее, она означает неминуемую смерть, и Бирс это прекрасно понимает.
Благо, поблизости нет людей. Да и откуда им здесь взяться?
Бирс устал. Он тяжело ранен, хотя и может передвигаться; при ходьбе кровь сочится сквозь неумело намотанные повязки. Бирс очень хочет пить. Жажда усиливает боль от ран. Он натыкается на спасительный ручеёк, пьёт и некоторое время идёт вдоль течения на восток. Ручей вдруг отказывается сопровождать Бирса и сворачивает на юг. Бирс ночует у костра и, набрав воды в две фляги, которые он взял у убитых солдат (а ещё спички, нож и плащ), с большим сожалением прощается с ручьём и покидает ложбину. Он двигается на восток.
Да, его цель находится на востоке страны. Его там ждут.
В глубине души Бирс знает, что пустыню ему не перейти. У него остаётся немного воды и совсем нет еды. Спасают кактусы, некоторые из которых оказываются съедобными.
Пустыня слишком опасна для человека, истекающего кровью.
Смерть, где твоё жало, иногда вслух малодушно повторяет Бирс и всё идёт и идёт, подволакивая раненую ногу и стараясь ни о чём не думать. Когда забываешься, время движется быстрее, а расстояние сокращается в разы. Вариантов немного.
Бирс идёт, почти ни на что не надеясь. Но это ещё не отчаянье — он знает, что иногда случается невозможное.
Даже если тебе об этом говорит лошадь.
Даже если это мёртвая лошадь.
Даже если она идёт за тобой.
Даже если она существует только в твоей голове…

* * *

Что за чертовщина, подумал Бирс, проснувшись утром и обнаружив, что книга, над которой он вчера уснул, снова стоит на полке в шкафу. Этого не может быть. Бирс точно помнил, что не возвращал книгу на полку. Но кто-то же её туда поставил!
Бирс проверил входную дверь — заперта изнутри, ключ в замке. Бирс обошёл весь дом и осмотрел все места, где гипотетически кто-либо мог бы спрятаться.
Никого.
Бирс заварил крепкий кофе и стал размышлять. Но ничего путного в его голову не приходило. Единственное, что хоть как-то объясняло и оправдывало случившееся, это сомнамбулизм, но Бирс никогда не ходил по ночам. Или он чего-то не знает о собственном здоровье?
Всё утро Бирс рассуждал, мог ли он поставить книгу в шкаф. В споре лунатизма и усталости победила последняя, и вскоре Бирс убедил себя, что нет, не мог.
Неприятный запах усилился. Наверняка, где-то сдохла мышь. Или даже крыса. Он снова проветрил дом и обшарил все уголки в поисках разлагающегося животного, но тщетно.
Тогда Бирс переключился на поиски книги и до обеда рыскал по дому и заглядывал везде, куда мог быть спрятан «Жёлтый мир». Он переворошил все ящики в шкафах, столах и тумбочках, не утруждая себя тем, чтобы класть вещи на место, но искомого не нашёл. Какие-то записки, счета, саше с пряными травами, сахарные черепа, карандаши, шкатулки со старинными украшениями, миниатюрные ножницы, бусы, хрустальные флаконы с остатками духов, вышитые салфетки и ручное кружево, нитки и иголки, булавки, заколки, ленты, прочая мелкая дребедень.
Но только не книга Рейеса.
Бирс оделся, стряхнул нить, приставшую к рукаву, затем замер, усмехнулся, оглядел разбросанные по всему дому вещи из ящиков и шкатулок, поднял нить, рассмотрел её и вышел из дома. Навесив замок, он запер его и оглянулся. Никого. Тогда Бирс аккуратно прицепил нить к замку, сел в бьюик и поехал обедать к Суаресу.
Мексика порядочно надоела. Надо быстрее всё закончить и убираться отсюда, подумал Бирс.
Потом он заскочил на телеграф. На этот раз телеграмма ещё укоротилась: «Ничего». Покатался по городу, купил сигареты, выпил кофе с корицей в небольшом уютном кафе. Многие здоровались с ним, и Бирс недоумевал: то ли Террено — настолько маленький городок, что некоторые люди уже пересекались с ним в магазинах, в ресторане, на улице, то ли это всего лишь принятая здесь форма вежливости..
Когда он вернулся, нить висела на месте.
А в доме царил идеальный порядок.
Бирс громко выругался. Постоял с минуту, потом огляделся и выругался ещё раз.
Мистика, подумал он.
Позже Бирс обложился раритетами вдовы, читал, осматривал, составлял каталог и сверялся со своими пометками из потёртой, видавшей виды записной книжки. Он вытаскивал несколько книг, вносил в реестр, оставлял их на столе или на полу, вытаскивал новую партию. К ночи, прерываясь лишь на кофе и бутерброды, Бирс описал половину библиотеки вдовы. К тому моменту, когда Бирс понял, что ещё минута, и он свалится с ног, один шкаф уже пустовал. Тогда Бирс написал на листе бумаги: «2 часа 43 минуты. Ложусь спать. Книги на полу», положил лист на стол, присел на кушетку и уснул, ещё не коснувшись подушки.

* * *

Бирс почти в полной темноте продирается через заросли колючего кустарника. За ним гонятся шестеро или семеро республиканских пехотинцев. Время от времени кто-нибудь из них останавливается и стреляет. Тогда Бирс инстинктивно пригибается, хотя и понимает, что поздно, пуля уже пролетела. Быстро бежать не получается — нестерпимо болит нога.
Бирс как может одной рукой закрывает лицо, но ветка больно хлещет его по щеке, затем другая. Вдруг за что-то цепляется ремень винтовки. Бирс дёргает раз, другой — бесполезно. Приходится бросить. Всё равно патронов нет. Останавливаться нельзя. Они догоняют, думает Бирс. Сволочи. Откуда они взялись? Что же делать?
Бежать. Не останавливаться. Ни о чём другом не думать. Не отвлекаться.
Бежать.
Мундир изорвался донельзя. Бирс получает десятки новых царапин и порезов. Да что ему теперь царапины!
Не думай, Бирс, говорит он себе, беги! Беги и не оборачивайся!
Заросли кончаются внезапно. Бирс выскакивает на луг и едва не сшибается ещё с двумя солдатами, греющимися у костра. Они застывают от неожиданности. Бирс резко сворачивает вправо и видит в паре десятков ярдов от костра двух лошадей. Пока они поймут, в чём дело, я успею, думает он.
Бирс вскакивает в седло и хватает поводья другой лошади.
— Пошла, пошла! — орёт он со всей мочи. Лошадь ржёт, дёргается и кружится на месте. Те двое подхватываются и бегут к нему. Они не будут стрелять, чтобы не зацепить своих лошадей, успевает подумать Бирс.
Из кустов выскакивают остальные преследователи. Они замечают Бирса и рвутся к нему, что-то крича.
— Пошла, сука! — снова орёт Бирс, переходя на истошный крик, и лупит пятками так, что лошадь приседает на задние ноги. Затем она срывается с места.
Грохочут выстрелы, Бирс прижимается к животному, сливается с крупом. Он не выпускает поводья второй лошади ещё несколько минут, потом всё же бросает. Когда они найдут её, Бирс будет уже далеко. Лошадь отстаёт. Бирс всё пришпоривает, не оборачиваясь. До этого он никогда не ездил на лошадях, лишь видел, как это делают другие. Тело само подсказывает, как управлять лошадью. Сердце бьётся в унисон со стуком копыт. Бу-бу-бух, бу-бу-бух, бу-бу-бух… Только бы сейчас не упасть, думает Бирс.
Только бы не упасть…

* * *

Утром все книги снова стояли в шкафу. Бирс почему-то не удивился.
— Ну и хорошо, — громко сказал он, — самому не надо расставлять.
Тот, Кто убрал книги, обязательно должен это услышать.
За ним однозначно следили, иначе и быть не могло. Всё утро Бирс непроизвольно оглядывался. Иногда ему казалось, что Гера на фреске провожает его взглядом. Чтобы избавиться от наваждения, Бирс посмотрел внимательно в её глаза, потрогал роспись на стене, погладил хвост павлина. Не удержался и поковырял ногтем глаза древнегреческой богини.
Вскоре трупный запах усилился. Бирс чертыхнулся, стукнул по стене кулаком и ушёл. Работать в таких условиях просто невозможно.
В Террено стояла необычная тишина. Город-призрак, подумал Бирс.
Он перекусил в каком-то кафе, сходил в кино на мелодраму про контрабандистов, вечером зашёл к Суаресу. Там было людно, как никогда. Вентилятор на потолке не справлялся с плотным сизым дымом, висевшим над столиками. Бирс оглядел зал — человек пятнадцать пили, курили, кричали, кто-то даже пытался петь.
Бирс сел у стойки и заказал виски. Он намеревался выпить рюмку-другую, а затем надеялся вернуться к работе. Бармен плеснул немного виски, поставил перед Бирсом и продолжил протирать стаканы.
— Весело тут у вас, — сказал Бирс и отхлебнул. Виски оказался дерьмовым.
Бармен кивнул.
— Это ещё что, — сказал он по-английски. — Бывало и веселее.
Недалеко от Бирса мужчина с обвисшими усами клевал носом перед бокалом пива. Он поднял голову и уставился на Бирса. Тот поднял бровь.
— ¿Americano?¹¹ — спросил вислоусый.
— Да, американец, — ответил Бирс.
Вислоусый ухмыльнулся.
— Tu América es una mierda. Un país de mierda. ¿Me entiendes? ¿Comprendes?¹²
Бирс покачал головой. Вислоусый снова опустил голову.
— У нас не все любят Америку, — сказал бармен. — Многие бегут отсюда через границу. Молодёжь уезжает, остаётся там.
— В наше время и у нас многие её не любят, — ответил Бирс и заказал ещё.
Вислоусый снова оживился.
— ¿Eres escritor? ¡Escribe sobre mí, escritor!¹³
— Что он говорит? — спросил Бирс у бармена.
— Спрашивает, не писатель ли вы.
— О нет, увы, я не писатель. Может быть, к сожалению.
Вислоусый пересел ближе к Бирсу. Бармен кому-то кивнул, и позади вислоусого из табачного дыма материализовался громила со сломанными ушами и молча постучал того по плечу. Вислоусый обернулся, сразу как-то сник, сполз с табурета и ретировался к выходу. Громила тоже исчез.
— Странный тип, — сказал Бирс.
Бармен улыбнулся.
— Наша жизнь вообще странная штука, не правда ли?
…Вскоре Бирс изрядно набрался.
— Был такой писатель, Бирс, как я… Он пропал где-то… — Бирс неопределённо помахал рукой, — здесь… в Мексике…
— Вы не пропадёте, — сказал бармен. — Все знают, что вы живёте в доме вдовы Карденос, вас туда любой отведёт.
Потом Бирса погрузили на заднее сиденье машины и повезли. Ещё он помнил, что его рвало на какие-то белые цветы. Кто-то шарил у него по карманам и искал ключи.

* * *

Вечером Бирс замечает деревеньку на краю леса и влезает в сарай у дома, что стоит немного на отшибе. В темноте Бирс натыкается на лестницу и понимает, что она ведёт на сеновал. Он кое-как взбирается, ложится и засыпает почти мгновенно. В последние дни он вырубается сразу же, как только предоставляется малейшая возможность, и спит чутко, как дикий зверь. Да он, в сущности, и есть дикий зверь. Грязный, оборванный, голодный и затравленный.
Вскоре Бирс приходит в себя, мокрый от пота — его бросает в жар. Он ощупывает ногу — за ночь она распухла и онемела. Возможно, начинается гангрена, думает Бирс.
Ещё не рассвело, но от лунного света очертания окна хорошо просматриваются. Бирс ползёт ближе к окну, стараясь не шуметь. Самое время сматываться, думает он. Если бы не эта чёртова нога…
Бирс выглядывает в окно, но оно грязное снаружи, поэтому он ничего не видит. Тогда он ползёт туда, где стоит лестница. Бирс нашаривает её и с трудом ставит больную ногу на первую ступеньку. Он пробует спуститься, но опереться не получается — Бирс не чувствует ногу. После нескольких попыток он всё же немного спускается, и тут нога неловко подворачивается и Бирс падает…
…Сначала всё расплывчато и мутно, в тумане что-то мельтешит. Спустя некоторое время Бирс понимает, что видит старуху, а вскоре к его глазам приближается морщинистое лицо. Вскоре старуха замечает, что Бирс приходит в себя, и прикладывает палец к губам:
— Т-с-с-с!
Бирс хочет кивнуть, но не может. Тогда он пытается приподняться на локте, но старуха легко и решительно давит ему на грудь ладонью.
Когда она снова попадает в поле зрения, Бирс видит, что седые космы старухи перевязаны рваной тряпкой так, как носили платки пираты в романах, что он читал в детстве.
— Пить, — просит Бирс. — Пожалуйста…
Старуха кладёт что-то Бирсу под голову и прислоняет к его губам ковш с водой. Напившись, Бирс оглядывается.
Он лежит на овечьих шкурах, а старуха колдует над его ногой. Она густо смазывает рану мазью, воняющей псиной, затем перевязывает ногу относительно чистой тряпкой.
Уже полдень, думает Бирс.
— Где я? — шепчет он.
Старуха усмехается.
— Далеко, — негромко отвечает она. — Намного дальше, чем ты думаешь.
Бирс удивляется.
— Вы же не знаете, откуда я и куда шёл, — хрипит он.
— Знаю, — говорит старуха. — Гвозди Господни, я всё знаю. Ты шёл долго и забрёл далеко. И до того места, где тебя ждут, тоже долгий путь.
Она смотрит Бирсу в глаза, склоняется над ним и добавляет:
— А ещё я знаю, что ты — это не ты.

* * *

Жирный паук пробежал по лицу Бирса. Тот дёрнулся и проснулся. Нестерпимая тошнотворная вонь выгоняла его из дома. Бирс открыл окна, поплёлся заваривать кофе. Попытался вспомнить вчерашний вечер, получилось не очень. Понял, что не отправил телеграмму Мальдонадо. Пил кофе, уставившись в тёмные глаза Геры на стене.
Чёртов Террено.
«Жёлтого мира» здесь нет. Мальдонадо всё же обманулся. Ничего, перепишу один шкаф и уеду в Штаты. К чёрту Террено. К чёрту Сонору. К чёрту Мексику.
Днём Бирс сходил в кино. Показывали чёрно-белый фильм об отшельнике, который прожил в пустыне шесть лет, шесть месяцев и шесть дней. Остался на следующий сеанс и снова посмотрел мелодраму о контрабандистах. Весь день его мутило от одной мысли о выпивке. К вечеру стало немного легче, и он заглянул в бар у кинотеатра, где ему предложили такой же, как и вчера, дерьмовый виски. Через время Бирс вышел в поисках женщины. Бирс снимал проституток почти в каждом городе, где бывал. Он считал, что только они помогут понять, каков город на самом деле. К тому же, как он считал, нет ничего лучше с похмелья, чем хороший секс.
Но на улицах Террено Бирс не заметил ни одной проститутки, поэтому решил поискать в барах. В первом же из них он заметил среди посетителей одинокую ярко накрашенную девушку. Едва Бирс подсел к ней и заговорил, его с силой развернули за плечо. Чей-то кулак впечатался ему в нос. Кто-то помог встать с пола, вывел Бирса на улицу и исчез. Чуть позже Бирс, немного пошатываясь, забрёл в бар у бронзового генерала Сегарры. В пустом зале темноволосая девушка деловито протирала столы. На стенах висели психоделические картины с переплетёнными деревьями и змеями, людьми с крокодильими головами. Пахло корицей. Девушка взглянула на Бирса и покачала головой.
— ¿Te golpearon?¹⁴ — спросила она и указала на кровавые пятна на рубашке Бирса.
— Я не понимаю. Второй год езжу по Мексике, а выучить испанский так и не удосужился, — ответил Бирс.
Девушка повторила по-английски.
— Немного, — ответил Бирс. — Жить буду.
Она взяла Бирса за руку и провела на кухню, где он смыл кровь. Затем он сел у стойки.
— Выпьешь?
— Немного. Меня зовут Бирс.
— Хуанита.
Она налила виски.
— Один виски. И тебе пора домой, Бирс.
Бирс кивнул.
— Я в норме.
Она усмехнулась.
— Далеко живёшь?
— У вдовы Карденос. Мне сказали, что все знают, где это.
Они разговорились. У девушки неплохой английский, отметил Бирс. Этот бар принадлежит её семье. Практически выросла здесь, с детства помогала матери. Убирала, училась смешивать коктейли. Английский? У матери был друг-американец. Ходила в школу за углом. Рано вышла замуж. Недавно рассталась с мужем. На стенах картины одного знакомого, которого зовут Гарри. Он художник. Он какой-то странный. Настоящий индеец.
Через час Бирс привёл Хуаниту к себе. Выпили прихваченную в баре бутылку вина. Она спросила, чем он здесь занимается. Бирс вытащил стопку книг из шкафа и водрузил на стол.
— Вот, переписываю названия и всё такое в свой блокнот.
— И тебе за это платят? — она подняла бровь и указала на книги незажжённой сигаретой.
— Да… И иногда даже очень хорошо.
Позже, когда она уснула, Бирс вспомнил об очередной неотправленной телеграмме Мальдонадо. Завтра обязательно отправлю, подумал он.
Тут Бирсу почудился странный шум. Он вышел в коридор. Из-под задней двери тянуло сквозняком, при этом звук, создаваемый воздухом в щели, напомнил Бирсу сиплое дыхание умирающего.

* * *

Из небольшой рощицы на пригорке, которая вплотную приближается к Террено с востока (в этой рощице Бирс прежде, до войны, любил гулять с Лолес по воскресеньям), он выезжает на худой грязно-белой кобыле, когда уже совсем темнеет, и останавливается. Городок внизу спит, и лишь кое-где светятся огни подслеповатых фонарей, словно глаза тысячеглавого Аргуса, нехотя подсматривающие за смертным человеком на лошади. Некоторое время Бирс приглаживает усы и бороду, отросшие за последние недели, прислушивается и присматривается, затем медленно слезает с кобылы, стараясь не разбередить рану на ноге.
К дому надо подойти тихо, думает он. Очень тихо. Совсем бесшумно.
Лошадь фыркает, сверкает глазами и тревожно ржёт. Бирс размышляет всего мгновение, затем отпускает лошадь, и та тут же срывается с места и рысью убегает назад, в рощицу, через реку и лес, в прошлое, во вчерашнюю ночь, к трупу того несчастного мальчика-лейтенанта, что так не вовремя...
Бирс подбирает небольшую палку для опоры и, беспрерывно оглядываясь по сторонам, идёт в сторону дома на окраине городка.
Вокруг никого. Стрекочут цикады, пролетает одна летучая мышь, затем другая, третья. Бирс почти беззвучно подходит к освещённому окну своего дома и заглядывает в него.
На кухне, закрыв лицо ладонями, неподвижно сидит девушка.
Это Лолес. Его Лолес.
Он пришёл.
Он добрался.
Он смог.
Это невероятно.
Его сердце колотится. Бирс хочет постучать, но вместо этого просто прикладывает изрезанную ладонь к стеклу. И Лолес что-то чувствует, словно угадывает его присутствие. Она вздрагивает, вскакивает, на мгновение льнёт к окну, но тут же вскрикивает, отшатывается и выбегает.
Через несколько мгновений Бирс держит любимую в объятиях.
— Лолес, — шепчет он.
— Ты жив… — вторит ему девушка.
— Моя Лолес…
— Ты вернулся, Фернандо…
— Фернандо... да... я Фернандо Карденос! — повторяет Бирс. — Я едва не забыл, что меня зовут Фернандо… Лолес, я Фернандо Карденос, меня зовут Фернандо…
— Господи всемогущий, что с тобой… — Девушка прижимает его голову к груди и плачет. —Ах, Фернандо...

* * *

— ¡Dios mío!¹⁵
Бирс проснулся. Фернандо. Чёрт. Фернандо Карденос. Вот оно что!
Хуанита трясла его за плечо.
— Что здесь так воняет?
— Фернандо Карденос…
— Что ты несёшь?
— Что?
— Что за вонь?
— Не знаю.
— Бред какой-то… Во сне ты называл меня Лолес. А книги… Это ты убрал их в шкаф?
— Какие книги?
— Посмотри!
Книги снова стояли в шкафу. Фернандо Карденос. Чёрт. Чёрт.
— Всё нормально. Забудь.
— Забудь? Ты здесь не один? Я на такое не подписывалась! ¡Maldita sea!¹⁶
Хуанита в спешке оделась и пошла к двери.
— Погоди, — догнал её Бирс и остановил.
— Да пошёл ты!
Фернандо Карденос. Вот в чём вся штука. Столько дней, вернее, ночей. И только сейчас он понял, чьи сны видел.
Только сны ли это?
Конечно нет.
Бирс ещё раз оглядел комнату и внезапно понял, что его тревожило с первой минуты, когда он вошёл в дом вдовы Карденос.
Он быстро оделся, нашёл на кухне моток верёвки и вышел через заднюю дверь в сад. Там подобрал сухую ветку, отломил часть, воткнул её на углу дома и привязал край верёвки. Затем размотал верёвку, измерил ширину дома и вошёл внутрь. Он знал, что его догадка верна. Так и оказалось. Когда он размотал верёвку по длинному коридору, оставалась ещё значительная часть, даже если изрядно откинуть на толщину стен.
— Здесь есть ещё одна комната, — проговорил он вслух.
Бирс снова вышел наружу и измерил расстояние от задней двери до каждого из углов дома. Затем вернулся и быстро вычислил, что потайная комната должна быть в левом крыле. Поиски спрятанной двери ничего не дали.
Что он найдёт в потайной комнате? Драгоценности вдовы? Высохший труп Фернандо Карденоса? В любом случае это загадка из тех, ответ на которые надо обязательно найти.
— Эй! Слышишь меня, Фернандо Карденос! Придётся ломать стену!
Бирсу показалось, что по дому прошла дрожь, как при слабом землетрясении. Странно, подумал он. Вдруг раздался гул и затрясся пол, так что Бирс чуть не упал. Он тут же выскочил наружу.
Дом затих.
Что это было, мать твою, подумал Бирс. Нет, здесь оставаться нельзя, мало ли, что может произойти.
Он покурил, затем нерешительно вернулся.
Тишина.
Так, надо что-то предпринимать. Мне нужен большой молоток, думал Бирс. Потом этот, как его… Лом. Лопата. Ну или что там ещё… Надо купить всё это в лавке.
Бирс надел последнюю чистую рубашку. Постоял немного у бьюика и пошёл к Хуаните пешком. Бар по-прежнему пустовал. За стойкой стояла полная седоватая женщина, внешне похожая на его новую знакомую, вероятно, её мать. Бирс заказал виски, выпил и спросил Хуаниту.
— Ну я Хуанита, — ответила женщина хриплым прокуренным голосом.
— Нет, мне нужна ваша дочь.
— Всем нужна моя дочь, — сказала женщина, махнула рукой и отошла в сторону.
Потом Бирс долго гулял по городу и думал. Покурил у памятника генералу с саблей. Покормил вездесущих голубей. Дал телеграмму Мальдонадо: «Всё ещё пусто».
Возвращаться в дом вдовы Карденос ему не хотелось.
И вдруг он улыбнулся, а потом вполголоса рассмеялся. Рушить стены не надо, ведь всё гораздо проще.
Надо всего лишь уснуть и посмотреть.

* * *

— Запомни, Фернандо, любимый. Тебе нельзя выходить из дома. Это очень опасно, да ты и сам знаешь. Если они узнают, что ты здесь, они тебя схватят и расстреляют.
Бирс молчит. Он оборачивается к зеркалу, долго смотрит на угрюмого молодого человека с изящной тростью, в волосах которого прячется седина. Долорес подходит к нему, берёт за руку.
— Я изменился, — говорит Бирс. — Я стал другим человеком.
— Это ничего, — Долорес гладит его по спине. — Пройдёт несколько дней, всё наладится. Всё будет хорошо.
Какое-то время они стоят молча.
— Ничего не наладится, — говорит Бирс. — Как мы будем жить, скажи, Лолес?
Долорес прикасается пальцами к его губам.
— Сейчас я покажу тебе кое-что, — говорит она и улыбается.
Девушка зажигает свечу и уводит Бирса в коридор, где на стене давно знакомое ему изображение Геры с павлином.
— Фернандо, если к нам кто-нибудь придёт, ты будешь прятаться здесь, — говорит Лолес. — Ничего не бойся. Об этой комнате никто не знает. Во всяком случае, среди живых.
Она поднимает руку и нажимает на глаз Аргуса на хвосте павлина. Раздаётся глухой щелчок, часть стены отодвигается внутрь на дюйм. Долорес толкает её, дверь открывается, за ней темнота. Девушка берёт Бирса за руку.
— Пойдём, — заговорщицки шепчет она и слегка тянет Бирса за собой. — Ничего не бойся, Фернандо.
Она зажигает ещё несколько свечей, расставленных повсюду. Потайная комната освещена.
Кровать, простой стол, табурет, книжная полка. Ничего лишнего.
— Закрывается так же, — говорит Долорес.
На внутренней стене комнаты продолжается часть фрески. Девушка нажимает в нужном месте на хвост павлина, и дверь плавно закрывается.
— Как тебе комната? — спрашивает девушка. — Нравится? Её оборудовал мой дедушка ещё до моего рождения, во времена войны за независимость Техаса. Я любила играть здесь в детстве. Некоторое время ты побудешь здесь, а потом мы что-нибудь придумаем. Дева Мария не оставит нас, любимый.
Бирс ничего не отвечает. Он берёт подсвечник, подходит к книжной полке, достаёт одну из старинных книг и кладёт её на стол. Открывает титульную страницу. На ней гравюра — конкистадор на лошади, скачущий от моря к лесу. Ниже название книги: ЖЁЛТЫЙ МИР.
Бирс едва не роняет свечу, и Долорес поддерживает его под локоть. Бирс бережно переворачивает страницу…

* * *

ЖЁЛТЫЙ МИР

Пояснение брата Антонио Рейеса из Ордена Святого Иеронима о путешествии в страны Индий, кои называются Новой Испанией, и о том, как тамошние жители поклоняются демонам, и о том, как они принимают слово Божие, и о том, как пишущий сие был болен и излечился

…С Вашего благословения мы с братией отправились из кастильской столицы города Вальядолида¹⁷ в Кадис в марте года Господнего 1525-го, вскоре после доброго известия о победе при Павии. Из сего достославного города мы пустились в долгий и опасный путь через океан в страны Индий, а именно в страну Анауак, что находится в Новой Испании. Прибыв на место, мы обнаружили, что обитатели Индий все поголовно черноволосы и росту малого, носят набедренные повязки и накидки из грубой ткани. Дома у них глиняные, покрытые соломою или дёрном. Спят тамошние жители, именуемые астеки, на циновках, брошенных на земляной пол, а кто и так ложится, потому как беден и циновки не имеет. Еда у них скудная и однообразная, излишеств нет, и все они довольствуются малым и тем живут…

…За три года жизни в окрестностях Мешико наша братия весьма преуспела в деле, и многие из оных астеков уверовали в Господа нашего Иисуса Христа, но большинство по-прежнему придерживалось своей сатанинской веры и поклонялось различным демонам, коих, как нам довелось прознать, бесчисленное количество. Те демоны управляют луной и солнцем, водой, огнём, животными, деревьями, травами, камнями и всем остальным миром. У каждого астека есть свой демон, которому тот приносит дары.
Вера астеков такова, что позволяет им совершать человеческие жертвоприношения на алтарях, посвящённых этим демонам. И даже среди тех, кто внял Слову Божию и посещает мессу по праздникам и воскресеньям, есть такие, кто прячет идолов и поклоняется им. Сих идолов наша братия уничтожила тысячи — каменных и глиняных разбили, а деревянных сожгли…

…И случилось мне в конце того года претерпеть немалые страдания от неведомой болезни, от которой слёг я и не мог ходить. Уста мои поразила безвестная язва, и я не мог молиться Господу нашему и всем Его святым и молился в уме своём. А после, когда язва пошла вверх по лицу, глаза мои перестали видеть свет Божий, и я полностью ослеп. Каждый день я чувствовал, как жизненные силы покидают моё грешное тело, как их остаётся всё меньше и меньше, и потому молился всё усерднее. Уж недалёк был час моей кончины и отхода в Царствие Божие. В уме своём я попрощался с братией и всеми, кого знал, и кто дорог моему сердцу, и кто молился обо мне. Лекарь, что был ко мне приставлен, с прискорбием сообщил мне, что надежды никакой нет и чтоб я готовился к встрече с Господом. Я не слишком опечалился, поскольку чист мыслями, а душой своей перед Иисусом Христом невинен.
И вот двое астеков, отец и сын, к которым я особенно благоволил за их усердный труд, почитание святых и знание Credo и Pater Noster, намерились излечить мою тяжкую хворь. В одну из ночей (я не видел белого света, но догадывался, что пришла ночь) они вынесли моё бедное тело из хижины, которую мы делили с братом Ансельмо. Потом меня положили в лодку, и я слышал только плеск вёсел. Я не мог противиться, поскольку к тому моменту был полностью парализован и готовился к смерти. Меня принесли, видимо, на сатанинский алтарь, потому что вскоре я услышал дьявольские песни астеков. Судя по голосам, пели десять-двенадцать человек. Я почуял, что воскурили копал, местное благовоние. Я слышал топот ног — видимо, кто-то танцевал вокруг моего тела. Астеки долго пели, затем затихали, но вскоре продолжали снова. Поскольку я, чтобы нести Слово Божие, хорошо изучил их язык, я понял, что они просили змеиную мать Коатликуэ не принимать меня и отпустить, а взамен ей сулили мою тень. На протяжении всей этой сатанинской оргии меня чем-то окропляли, а в конце влили в рот горькое снадобье, что обожгло все мои внутренности. Почти в тот же миг я уснул и проспал, как мне потом сообщили, три дня. Проснувшись в своей хижине, я обрёл зрение, а через неделю, хвала Господу, окрепшим и помолодевшим поднялся на ноги.
Куда пропал брат Ансельмо, мне неизвестно.

Писано по поручению преподобного отца Игнасио Гальего в столице Новой Испании, называемой Мешико, 26 числа месяца сентября 1531 года.

* * *

Бирс проснулся и резко поднялся с постели. Не одеваясь, он побежал по коридору к фреске и с колотящимся сердцем нажал на нужный «глаз». Ничего. Он нажал ещё. Никакой реакции.
— Так, — сказал Бирс вслух, — может, я жму не на то перо?
Он надавил в другом месте и почувствовал, что место под пальцем подалось вглубь. Раздался щелчок, стена отодвинулась на дюйм. Бирс толкнул её, затем вернулся на кухню за фонариком.
Комната — копия той, что он видел во сне. Кровать, стол, шкаф. И никаких трупов. Бирс медленно подошёл к книжной полке и только хотел взять уже знакомую ему книгу, как фонарик моргнул и погас. Бирс метнулся на кухню за свечой и снова вошёл в тайную комнату. Щёлкнул зажигалкой, зажёг свечу. Заметил на столе подсвечник с тремя свечами, зажёг и их. Вернулся к книжной полке, взял книгу. Перевернул потёртую обложку и обнаружил гравюру с конкистадором и название, набранное венецианской антиквой, — «Жёлтый мир».
Он нашёл его.
Бирс перевернул пару страниц.
«Куда пропал брат Ансельмо…»
Вдруг затряслись стены — дом словно содрогался в агонии. Раздался громкий скрежет, что-то треснуло, с потолка посыпалась штукатурка. Бирс схватил книгу и побежал к выходу. Его сильно ударило по голове и плечу, Бирс упал, выронил книгу и свечу. Огромная балка чуть не убила его. Бирс шмякнул рукой по раскрытой книге, вскочил. Сверху сыпались обломки досок и камни. Получив ещё пару крепких ударов, Бирс едва смог добраться до заклинившей двери. Бирс отошёл на пару шагов, с силой налетел на дверь, ещё раз и ещё, вывалился в сад, словно вырвавшись из плотной и прочной паутины, отполз на два-три ярда.
Пламя охватило дом за несколько секунд, чёрно-красные сполохи вырывались из дверного проёма. Бирс слышал скрип и стон, словно внутри страдал человек, которому кляпом заткнули рот. Он поднялся с земли и отошёл шатаясь ещё дальше. Кровь с разбитой головы заливала лицо.
Внутри всё пожирал огонь. Вдруг рухнула крыша, и на Бирса посыпались осколки черепицы. Бирс пригнулся, прикрыл голову руками, и в этот момент рухнули стены. Через несколько мгновений от дома вдовы Карденос осталась груда камней, черепицы, пылающих досок и брёвен, над которыми поднималось грязно-серое облако дыма.
И только тут Бирс увидел, что в его руке один криво оторванный лист, на который капает кровь.

* * *

Из письма Антонио Рейеса
двоюродному брату Педро Рейесу, торговцу

Досточтимый брат мой!
Вот уже три месяца как я покинул Вальядолид и переселился ближе к морю, а именно в город Кадис, так что теперь нахожусь недалеко от вашего семейства. Да, я снова проделал путь из Вальядолида в Кадис, но с более тяжкими думами, чем в предыдущий раз, и с глубокой печалью в сердце своём.
К вам в Севилью, наверное, уже дошли слухи об изгнании меня из монастыря. Это истинная правда, брат мой Педро, что пьянство послужило причиной моего изгнания, как тебе, видимо, уже сообщили. Но, смею тебя уверить, я ни в коей мере не подвержен греху чревоугодия, а именно пьянства, всё это обман во спасение. Вынужден признать, положа руку на сердце, что я склонен к другим грехам, — грехам лжи, лукавства, притворства и трусости.
Любезный брат мой! Ты не можешь представить, как я страдаю оттого, что обманул многих, в том числе горячо чтимого и уважаемого мною преподобного отца Игнасио! Но, поверь мне, иного выхода у меня не было. Нет, я снова лгу. Я мог бы никого не обманывать, но это привело бы к моей смерти. Выбирая между бесчестием и кончиной, я долго не задумывался.
Впрочем, пора рассказать обо всём по порядку. Надеюсь, дорогой мой брат, ты сможешь понять и простить меня.
Как ты знаешь, я провёл несколько лет в Новой Испании среди язычников, которые исцелили меня от тяжкой болезни…