Старый сундук стоял в углу дальней комнаты. Он не бросался в глаза и, покрытый потёртым домотканым ковриком, иногда служил местом отдыха бабушки Веры. Особенно в жаркие летние месяцы, когда лучи солнца проникали во все углы старого деревянного дома, за исключением той комнаты, которая находилась в тени старой мудрой берёзы.
Вера Васильевна из старых вещей вязала крючком коврики, для чего иногда заглядывала в старый сундук. Вот и сегодня, присев на старую скрипучую табуретку, она приоткрыла его тяжёлую крышку, достала несколько поношенных брюк, старый форменный пиджак давно вышедшего на пенсию мужа – железнодорожника, клетчатую кепку со сломанным козырьком и, наконец, небольшой сверток из пожелтевшей газетной бумаги.
Медленно развернув его, бабушка Вера застыла, как изваяние и несколько минут провела, словно в оцепенении.
– Что это? – вывела бабушку из раздумий вездесущая пятнадцатилетняя внучка Настя. Девочка с удивлением разглядывала содержимое свертка.
Вера Васильевна бережно расправила на стуле платье из... марли.
– А почему оно такое ... грязное, – не унималась Настя, тыкая пальчиком в пятна сажи и масла на марле.
– Это не грязь, Настенька.
Вера Васильевна прикоснулась к ткани. Осторожно провела по нему морщинистой рукой, строго глянув на внучку поверх очков.

* * *
Вера училась в пристанционной школе, расположенной прямо на узловой станции. И учителя, и ученики привыкли и к гудкам маневровых паровозов, и к стуку проносящихся мимо составов. Что говорить: вся жизнь жителей небольшого посёлка была связана с железной дорогой. Многие дети из семей машинистов и стрелочников, путевых обходчиков и ремонтников не только без труда могли отличить проходящий грузовой состав от пассажирского издалека по звуку, но по гудкам знали, какие манёвры совершаются на станции.
Выпускной вечер в их десятилетке был назначен на 20 июня 1945 года, но уже с середины апреля вся прекрасная половина 10 «а» была озабочена одним вопросом: что одеть на выпускной бал? Почти все девушки умели неплохо кроить и шить, у многих дома стояли простенькие, с ручным приводом, но такие надежные швейные машинки. Хватало и фантазии. Загвоздка была в другом: где взять материал? Никто не припоминал, чтобы в военные годы в их магазин завозили хоть какие-нибудь светлые ткани, не то что белую материю.
Остроумный выход нашла Наташка из параллельного класса. На примерку своего бального платья она пригласила только лучших подруг – соседок. Однако слух об оригинальном решении разнесся по домам со скоростью скорого поезда.
Очень скоро в двух десятках домов застрочили швейные машинки. Бальные платья разнились по своим фасонам, отличались размерами. Но их объединяло одно: эти творенья девичьих рук были пошиты из сложенной в несколько слоев обыкновенной марли.

* * *
Вот уже второй день танкисты парились на этой большой узловой станции, дожидаясь смены паровозных бригад, комплектации состава пополнением и загрузки топлива. Танковый полк перебрасывали из поверженной Германии на границу с Манчжурией. Ничего не было известно о предстоящей войне с Японией, но многие надеялись, что это произойдет в самое ближайшее время.
– Недолго ждать, – басил заряжающий Ковальчук, – вот подтянем дивизии, подвезут технику, боеприпасы, продукты, пятое, десятое. И шарахнем по самураям!
– Домой пора, – вступил в разговор старшина Сергеев, – бабы заждались. Косить надо! Глянь, какие тут, в Сибири, травы-муравы уродились!
Он ловко спрыгнул с теплушки и, сорвав стебелек, надкусил его. Из-за вагона появился молоденький танкист в запачканном комбинезоне.
– Ну, как обстановочка, командир? – поинтересовался Сергеев.
– Чёрт знает что! – лейтенант пожал плечами, плюнув далеко в сторону, – до утра ничего не обещают.
Ни формой одежды, ни внешним видом лейтенант Василий Веткин ничем не отличался от остальных танкистов. Он курил ту же махорку, пил из жестяной кружки тот же спирт и ел такую же американскую тушенку, как и все остальные.
Веткин не вышел ростом, не выделялся ни громким голосом, ни выправкой. Даже корреспонденту фронтовой газеты было сложно угадать в этом белобрысом и голубоглазом пацане отмеченного наградами героя, чей танк одним из первых взламывал передний край обороны противника и выходил победителем из самых сложных ситуаций.
Жизнь танка в бою коротка, и поговаривали, что Василию непостижимо везёт. Но никто не отрицал и мастерство слаженного экипажа, позволяющее выходить победителем из дуэлей с вражескими танками.
– Эх, закурим что ли, – вздохнул Ковальчук, пуская по кругу расшитый кисет.
Из стоящего рядом здания послышалась музыка.
– Танцы, так думаю, – заулыбался черноглазый механик-водитель Ашот Симонян, подмигнув Ковальчуку. - Девушки, наверное, – с надеждой в голосе продолжил он, искоса поглядывая на командира и как бы предугадывая его возможную реакцию.
«А почему бы и нет? – пронеслось в голове у Веткина, – тут рукой подать».
Ашот проворно спрыгнул с теплушки и начал подтягивать потертый ремень.
–Ладно. Разве что только посмотреть, – махнул рукой лейтенант, – какие мы к едреней фене кавалеры! В таком-то виде! Но чур – далеко от состава не отлучаться!

* * *

С самого утра у Веры было великолепное настроение. Экзамены позади, а сейчас она на выпускном вечере! Закончилась торжественная часть, и вот-вот начнётся самое интересное – выпускной бал! И не беда, что у проныры Наташки платье получилось чуть подлиннее, да пофасонистее. У Веры вышло тоже неплохо! И не случайно, наверное, соседский Витька чуть не свалился с забора, когда увидел ее, идущую на свой выпускной бал в новом белом платье!
Вера вспомнила, как потешно Витька вытянул шею, и прыснула.
У патефона пластинки то и дело заедало, так что старенькому учителю математики Ивану Ильичу приходилось возле него дежурить неотлучно.
По неписаному правилу первый танец танцевало несколько самых смелых пар. Но спираль праздника неотвратимо раскручивалась, и в круг выходили всё новые и новые танцоры. А тут ещё, невесть откуда, появились несколько танкистов, и вот уже один из них – черноглазый и смуглый – подхватил и закружил в вальсе хрупкую Наташку!
Остальные пока скромно стояли у входа.
– Белый танец! – торжественно провозгласил Иван Ильич, аккуратно опуская иглу патефона на пластинку, – дамы приглашают кавалеров! Вера поймала взгляд одного из танкистов – молоденького, голубоглазого и белобрысого. Словно какая-то непреодолимая сила заставила её пересечь зал и выпалить эти два слова:
– Вас... можно?
– Конечно, – густо покраснел тот, – но я... плохо танцую.
– Это ничего, – пришла на помощь Вера, сама удивляясь своей храбрости.
Вася Веткин действительно был не мастер в танцах. Честно говоря, у него и девушки-то никогда не было. Нравились многие, а познакомиться стеснялся... Несмотря на все старания, он пару раз наступил Вере на ногу и толкнул плечом Ашота. Впрочем, к концу танца, Василий, поглядывая, как ловко танцует Симонян, уже довольно сносно кружился со своей дамой по залу.
Он остался с Верой и на следующий танец, уже медленный.
– Меня зовут Вера, – удивляясь вновь своей смелости, сказала девушка, – а вас как?
– Василий, Вася.
Ни слова больше не говоря, они кружились и кружились до конца танца, а, когда пластинка закончилась, Вера не могла сдержать изумление:
– Ой! Что это с моим платьем!
В нескольких местах её бальное платье из марли было выпачкано сажей! Лейтенант смутился, достал из кармана комбинезона носовой платок, оглядываясь по сторонам. Но неожиданно в разных концах зала раздался смех. Хохотала Наташка в таком же перепачканном виде, вслед за ней Ашот и толстушка Людка. Переглянулись и засмеялись и Василий с Верой.
– Ой! Пойдемте, я переоденусь. Я тут рядом живу, – нашла, наконец, что сказать Вера, – а вы меня у дома подождете, ладно?
– Если близко, то можно, – согласился Веткин, – дело в том, что мне нельзя далеко отлучаться от эшелона.
Они не возвратились больше в зал, и весь вечер провели в беседке у школы, не заметив, как стихла музыка, и закончился вечер, как наступила тёплая ночь. Веткин рассказывал Вере про свою жизнь, а она ему про свою. Он рассказывал, как работал на тракторном заводе в Челябинске, и как при формировании Уральского добровольческого танкового корпуса два раза подавал заявление. А ему отказывали. Потому, что работал Веткин на главном конвейере Танкограда, подпадая под «бронь».
Василий рассказал про то, как, наконец, в третий раз бросил на стол хмурого уполномоченного вместе с очередным заявлением и две «похоронки» – на отца и на старшего брата. Но Вася не говорил больше про убитых, а совсем про другое. Рассказывал про дороги Польши и ухоженные города Германии, про синие уральские горы с чистейшими, но холодными озерами в долинах, про кружок ворошиловских стрелков и первый прыжок с парашютом, а Вера, в свою очередь, про сибирскую тайгу, кедровые шишки, да горную речку Кия, которую не каждый смельчак отважится переплыть. Про то, как шила вечерами это бальное платье.
Они не заметили, как наступил рассвет и как внезапно, словно черт из табакерки, возник у беседки запыхавшийся старшина Сергеев.
– Товарищ лейтенант, извините, – выдохнул он, – насилу нашёл вас, через пять минут отправление!
Втроем они побежали к эшелону, готовому к отправке. Вот уже паровоз, как бы пробуя сцепку на прочность, сделал первый, всего в несколько сантиметров рывок, издав протяжный сигнал...
Вера стояла перед теплушкой в простом ситцевом платье в горошек и напряженно вглядывалась в лицо Василия.
– Я тебя обязательно найду! Обязательно, слышишь! – перекрывая шум, прокричал он.
Эшелон вздрогнул и медленно потянулся на восток...

* * *
– Это не грязь, Настенька! – строго повторила бабушка Вера, бережно расправляя складки на марле. Она достала маленький платочек и промокнула выступившую слезу.
– А что у вас было, бабушка? – не сдавалась Настя, – расскажи!
– Что было? Да что ты имеешь в виду? Мы и не поцеловались даже ни разу, а стал мне тот танкист Вася самым близким и дорогим человеком! Он погиб... Если бы не погиб, то обязательно, обязательно вернулся бы ко мне... Я знаю.
Вера Васильевна аккуратно свернула свое первое бальное платье, завернула в газету и положила на прежнее место. Щёлкнули запоры старого сундука.