украсть у времени мгновенья и в них отчаянно шалить, и разорвать логичность звеньев – любить бездумно, но любить.
Длительное и поглощающее, отдельное и полное, оно – в тёмных водах: женское либидо – донное чувство, но выплывая на поверхность, её сущностный ум тут же освящается практическим восприятием «сегодня»; я же, удовлетворённый, теперь сонный, поднимаюсь над прибрежьем страстей в неземное «затем»: с губ ещё слетает чешуя охотного азарта, но во мне уже привкус застарелой вины и чувство так и не преступившего понимания ловли.
Кто тут рыба и кто рыбак? Что есть сети и блесна? Какой глубины достижимы ныряльщицы за жемчугом? Сколько вопросов, на которые нет и никогда не будет ответа, потому что мы с моей женщиной не ровня природой. Она человечески устроена земноводной и потому собою правдива и вечна, прежде – надёжной обыкновенностью; я же – мотылёк-однодневка, приспешник шальных чудес и не логических оправданий. Потому и вина продвигается во мне неловкой неотвратимостью: она забывается разве что в пенном коитусе соединения, но она усугубляется всякий раз, когда в пении осанны расходятся мосты насыщения. Размышление не подскажет истину происходящего, но замутит воды… Так и живёшь – не вызнав, но что-то, да осязав, притворяясь всея понимающим, без краёв здешним, принимая это за данность. В конце концов, тебя любят и ты любишь, и это взаимно, хоть и разно.
