... Конечно, жаловаться грех, хотя рассчитывал я не на это.... Мне казалось, что мы будем путешествовать по дальним странам. Где необычно всё. Там, где люди с собачьими головами живут..., рассказывали, что есть такие..., или там, у которых морда на пузе.... Вот это интересно было бы. Да.... А то скитаемся, понимаешь, по каким-то захолустьям, вроде этого городишки сраного.... Как его там...? Брюг..., Фрюг...? Чёрт. Не помню.... Надо же, месяца четыре там проторчали, а я даже названия запомнить не удосужился...

Да и чего запоминать-то? Глухомань, она и есть глухомань. Постоялый двор, пара кабаков, кислое пиво, ратуша обшарпанная, да грязная площадь, вот и всё. Хотя.... Там какая-то жизнь была. А теперь? Тащимся по дороге этой.... Лошади бредут понуро, повозка поскрипывает, я рядом с Якой на облучке сижу, задницу отсиживаю, хозяин наш внутри, не знаю, что делает, пишет, наверное, как всегда. А вокруг, куда взгляд не кинь, тоска. Как тут Яка выразился однажды: "Слева ёлки, справа сосны, да ещё другие деревьЯ". И больше ничего который день. Скукотища.... С одной стороны, покемарить, вроде, охота. А с другой, не идёт что-то сон, тревожно немного, вдруг из-за деревьЁв волки выскочат? Или медведь...? А то и разбойники могут.... Волков-то лошади учуют, поди, встревожатся, а вот разбойников вряд ли. "Чтоб этих отогнать, из пиШШали пальнуть надо...", - тоже Яка выразился.... Да вот только пока её зарядишь, пищаль эту, пока фитиль разожжёшь, тебя уж пять раз по башке дубиной огреют. Есть у нас правда ещё пистоль, так у него замок поломанный. Давно уже поломанный. А кто в этой глуши его отремонтировать возьмётся? В Брюг-Фрюге не взялись. Вот и приходится палаш поближе к себе держать, да бдить, со сном бороться. Не проворонить чтоб....

Если б поговорил со мной кто, полегче было бы, может, так ведь некому.... С Якой разве поговоришь? Он, как лошади его, такой же. Лошади бредут, головы опустив, и этот сидит, опустив голову. Лошади фырчат, и этот чего-то похрюкивает. С лошадьми-то у меня даже лучше разговаривать получается. Я их по гривам потреплю легонько. Горбушкой угощу, скажу: "Хорошие лошадки". Они мне фыркнут в ответ, такой у нас разговор. А с Якой-бирюком не то, что поговорить, даже не выпьешь толком.

Хозяин мой Ганс фон Циммельхаузен тоже не больно-то разговорчив.... Особенно когда пишет. А пишет он постоянно и обо всём. Поле проедем - записывает. Через реку, вброд или по мосту переберёмся - записывает. А если деревня или тем более город на пути попадётся, то не только пишет, а ещё и рисует дома, жителей местных, одежды их.... Вот скажи ты мне, кто...? Кто это всё будет читать? Кому интересно, как выглядят развалюхи в каком-то богом забытом городишке, и что за тряпьё напялил на себя какой-то дурак...? Я не знаю.... Оборачиваюсь я иногда, под полог заглядываю, чтобы проверить, чем там Ганс занимается? И конечно.... Чем ему ещё заниматься...? Сидит он, над рукописью своей склоняясь....

Я ведь почему нанялся-то к нему? У батьки моего скитаться я научился. Тот дома бывал раза два в году, от силы, а так всё пропадал на заработках где-то. Помню, приедет, подарков навезёт: мне, братишкам моим, сестрёнкам, ну и мамке, конечно, тоже. А вечерами сядем, и он нам истории разные рассказывает, что видел, где бывал. О том, как император со свитой мимо проезжал, например, или как однажды цеховые друг с дружкой передрались, или как ведьму на костре сжигали....

А я всё слушал и думал, что вот так жить и надо, не торчать дома возле мамки, а странствовать. Что-то - где-то бывать, что-то - где-то видеть. Так правильно. Поэтому когда Ганс предложил мне в услужение к нему пойти, я сразу согласился.

А ещё, если честно, ленивый я.... Ну, не совсем уж, прямо так..., но немножко есть.... И крестьянская жизнь для меня всегда была в тягость.... Единственно, чем заниматься мне нравилось, что я действительно любил делать, так это сенокосить. Вот.... Выйдешь, бывало, из дому, засветло ещё.... Тишина. Все спят. Петухи только-только глаза продирают. Пока до покоса дойдёшь, смотришь, немного подрассвело. Встанешь, косой махнёшь раз.... Вжик.... Роса такая крупная, что траву к земле клонит.... Ещё раз взмахнёшь.... Вжик.... Воздух прохладный, мягкий, дышится легко.... И пошла косьба.... Вжик, вжик-вжик, вжик.... Косить ведь совсем нетрудно. Чего там...? Но всё одно, со временем намашешься и запаришься. Особенно когда солнце поднимется высоко, становится жарко, и роса пропадает....
Потом мамка с братишками и сестрёнками приходят. Молока мне принесут, да краюху. Мамка руками взмахнёт.... "Надо же, - скажет. - Сколько накосил! Прямо как взрослый мужик.... Постарался, можешь и отдохнуть". А я молоко выпью, краюху сжую, в тенёк забьюсь и лежу, поглядывая, как братишки с сестрёнками с сеном возятся.... Хорошо....

- Это всё, конечно, очень интересно, - сказал вдруг собеседник мой нетерпеливо. - Но что там дальше-то...? Ехали вы, ехали.... И?
- А.... Ну так.... Дальше.... Едем мы по дороге этой. Всё через лес, да через лес..., - продолжаю я рассказ свой.
- Постой, - снова он меня перебивает. - Ты не говорил, что вы по дороге ехали.
- Разве...?
- Да....
- Ну.... Вот, значит, говорю....

...Не знаю, заметил ли Яка..., Ганс-то вряд ли, не до этого ему.... А я заметил. Сначала ведь совсем никакой дороги не было, лишь едва различимая колея. Местные крестьяне её промяли, когда в лес за хворостом ездили. А потом вдруг из ниоткуда дорога появилась. И не то чтобы мы заехали на неё со стороны, откуда-то там..., или ещё что-то. Нет. Просто не было, не было и вдруг есть....

А как нас угораздило попасть на дорогу эту, знаешь? Когда Ганс дела свои в Брюг-Фрюге закончил..., всё описал и всё обрисовал..., и мы дальше уже ехать собрались, выяснилось вдруг, что путешествовать одним у них там небезопасно. Разбойнички пошаливают. И что лучше всего обоза купеческого дождаться. Вместе-то, мол, сподручней и от разбойников отбиться легче. Тем более, обоз-то вот-вот должен был прибыть, и слишком долго ждать не придётся.
Долго - не долго, но мы три месяца прождали, а обоз так и не пришёл. Оказалось потом, что на его пути двое графьёв заварушку устроили.... Не поделили чего, или количество подданных решили поуменьшить...? Неизвестно. Но только купцы с обоза решили не рисковать и в обход поехали. Другим путём. Более длинным, но безопасным.
Я тогда сказал Гансу: "Если они обходной путь выбрали, то почему мы не можем? Что нам веки вечные здесь торчать?". Тем более, меня в городишке этом больше ничего не держало. Со всеми местными задирами я уже передрался, шлюх всех перещупал, денег в долг мне никто давать не хотел, а жалование, что мне Ганс платил, я прогулял. Так что.... Вот.... Поэтому мы на той дороге и оказались.

А дальше.... Гляжу я, уже вечереет. Думаю, опять что ли, в лесу придётся ночевать? Если так, то надо речку какую-нибудь искать или ручей, лошадей напоить чтоб....И только я успел об этом подумать, как лес начал редеть, а потом и вовсе расступился, и мы на открытом месте оказались. Дорога, изгибаясь, в низину нырнула к реке с заболоченными берегами, перепрыгнула через неё мостом, а потом снова побежала вверх, на холм, утыканный весь деревенскими домиками. А за ними, чуть поодаль и в стороне, возвышался замок. Из-за деревьев торчал. Такой себе замок-то. Видал я и получше. Его хозяин и в прежние-то времена, видимо, похвастаться богатством не мог. Две захудалые башни какие-то лишь выстроил. А ныне и вовсе дела из рук вон.... На одной из башен крыша почти обрушилась, на другой её уже не было и в помине, и даже кое-где камни повывалились. Да и на той крыше, что между башнями, повсюду зияли прорехи. А ведь под ней-то как раз жилые комнаты и должны находиться. Невесело там, думаю, в непогоду-то.... А, может, он и вовсе заброшенный...? Ну, да и ладно. Мне-то что? Тут в другом дело....

После долгого путешествия по лесу вид с возвышенности на всё это, на речку, на деревню, на замок, меня, конечно, не мог не впечатлить. Да даже простое небо, освободившееся от верхушек деревьев и распластавшееся над головой, заставило бы меня порадоваться. Но от другого зрелища я впечатлился ещё больше и, не удержавшись, присвистнул. У края леса, возле дороги, на торчащем из земли высоком столбе была установлена искусно вырезанная из дерева фигурка совы. Хотя, если точнее говорить, то не фигурка, а здоровенная фигура размером с человека, а может и побольше. Сначала-то я на неё внимания не обратил, подумал, что это дерево просто странное такое, да и вид с возвышенности меня отвлёк, а когда мы ближе подъехали, то от неожиданности и удивления присвистнул даже....

- Надо же, как ты разошёлся? - сказал собеседник мой вдруг. - Прямо хоть записывай. А по виду и не скажешь. Кто учил тебя так излагать?
- Ну, не знаю, - ответил я, немного смущаясь. - На меня находит иногда так-то. А ещё Ганс любил нам читать вслух свои записки, и спрашивал потом, хорошо ли? Может, у него поднабрался чего...?
- Может, может..., - согласился собеседник мой. - А ты что же, всё вот так и помнишь, что думал, что чувствовал? Каждый момент?
- Удивительно, да? - сказал я. – Ты, может, не заметил, но память-то у меня не очень.... Так себе память-то. А вот те события все отчётливо помню до мелочей, и о чём думал, и что чувствовал, и что снилось, помню.... Будто колдовство какое-то, не иначе....
- Колдовство, говоришь...? Это уже поинтереснее.
- Если интересно, слушай дальше....

...Присвистнул я, значит.... И так у меня громко получилось, что Яка даже вздрогнул, вожжи на себя потянул и затпрукал. Лошади тут же встали, а потом ещё назад дёрнули, и внутри повозки грохнулось что-то. Я на Яку покосился и говорю:
- Эй, ты чего творишь-то, голова садовая? Поди, опять из-за тебя Ганс чернила пролил.... - А ты чего свистишь? - пробубнил Яка. - Я думал, разбойники....

Заглянул я под полог. Посмотреть чтобы, как там Ганс-то...? Да вроде ничего страшного, заснул он, видно, пока над рукописью своей корпел, а когда повозка дёрнулась, носом в пол уткнулся.
Я усмехнулся и говорю: Яка, как же так? Ты что же, не знаешь, что если разбойники нападают, то лошадей понукать надо, а не останавливать?
Яка опять что-то пробубнил в ответ и отвернулся. А тут и Ганс наружу выглянул....
- Чего тут у вас? - спрашивает.
- Да вон штуковина какая, - отвечаю я, на сову показывая.
А Ганс как её увидел, тут же с облучка меня прогнал, сам туда засел, сову принялся срисовывать. А мне ещё и лучше, я в фургоне на мешках растянулся, палаш под бок положил, шапку на глаза надвинул, лежу себе....

Только вроде закемарил, чувствую, тронулись, повозку качнуло, копыта застучали.... И под этот стук уснул я уже по-настоящему, и хоть спал недолго, только до моста, мне успел присниться сон....
Будто стою я посреди огромной заснеженной равнины, где вокруг ни одного деревца нет, лишь редкий кустарник да сухой камыш кое-где торчат из под снега. Ветер шумит у меня в ушах, и снежинки, летящие наискосок, падают мне на лицо. А я всё стою, обернувшись, и смотрю, как вдалеке, едва различимая из-за начинающейся пурги, движется по следу моему чёрная точка. И мне кажется, что я понимаю, что я догадываюсь, почему эта чёрная точка движется за мной, и кто это видится мне чёрной точкой, я тоже знаю. И сердцем моим вдруг начинает овладевать страх....

А потом колёса загрохотали по деревянному настилу моста и прервали этот странный и удивительный сон.
А удивителен он был потому, что таких ярких и правдоподобных снов я прежде никогда не видел. И он не растворился, как растворяются после пробуждения обычные сны, а продолжал и продолжал стоять у меня перед глазами. И та заснеженная равнина, и чёрная точка вдалеке, постепенно тающая за пеленой пурги....

Чтоб как-то придти в себя и развеяться, я сполз с мешков и, высунув голову из фургона сзади, огляделся....
Мост, слегка обветшавший, но всё ещё вроде бы крепкий, мы уже миновали, и начался подъём. На тропе, что в сторону от дороги вела, стоял мужик с мешком, перекинутым через плечо, а рядом с ним замарашка мелкая, дочка, что ли? Они смотрели на нас такими удивлёнными взглядами, будто чудо увидели какое-то. Где-то вдалеке квакали лягушки, и Яка за спиной ворчал. Он говорил недовольно, что, мол, подъём слишком крутой, лошадям тяжело, что если коренная.... Коренная у нас Звëздочка, а другая, пристяжная - Снежинка.... В общем, если Звëздочка ногу подвернёт, то как дальше будем? Беда ведь.... И мы остановились.... Тут же из-за повозки появился Ганс, сказал, чтобы я слезал, сказал, что Якоб толкать велит.

Будь то в другое время, я обязательно бы съязвил. Яку поддел бы как-нибудь острым словцом.... Как я умел. Но сейчас мне что-то не до этого было. В голове другие мысли свербели. Почему я так боялся этой чёрной точки? И с чего это вдруг меня так заботит, что произошло со мной в каком-то дурацком сне? И поэтому я ничего говорить не стал, а просто спрыгнул на землю и упёрся в борт руками. Ганс тоже навалился, и мы пошли.

Поднявшись по этому действительно очень крутому склону, мы оказались на краю небольшой площади какой-то подозрительно тихой деревни. Обычно на наш приезд всегда толпа людей собирается, или собаки лаять начинают, а то и всё сразу. А тут вокруг ни души, будто деревня и вовсе не жилая была. Хотя, я ведь двоих-то видел.... Ну, нет. Не может она быть нежилой. Вон петух прокукарекал, ему отозвался другой. Куры, смотрю, копошатся в земле. А главное, где-то недалеко коровы мычат, и звон колокольчиков раздаётся. Потом плеть хлопнула, похоже, стадо гонят....

Я на Ганса смотрю....
- Куда хоть народ-то подевался? - спрашиваю. - В поле, что ли, все?
А тот плечами пожимает.
- Походи-ка по домам, постучись, - говорит. – Может, найдёшь кого? Заодно спроси, где тут у них на постой встать можно...?
Ну, что ж, понятно. Стучаться, так стучаться. Это нам несложно. Да и вообще, на постое как-то получше, времени свободного больше, готовить для Ганса не надо... на костре.

К первому попавшемуся дому я подошёл, смотрю, на заднем дворе, за низкой оградой, у какой-то кучи, то ли навоза, то ли... непонятно чего, мужик стоит. Второй уже в этой деревушке. Первый, там, у моста был.... И так же, как и тот, этот стоит и пялится на меня. Только тот стоял, рот открыв, а этот во весь рот улыбается.

В первое мгновение я не понял, стоит и стоит, а как присмотрелся, стало мне немного не по себе. Больно уж он похож на биндюжника одного из Брюг-Фрюга. Я с ним частенько за одним столом в кабаке сидел. Какое имя у него было, я не помню, а может, я этого и не знал никогда, но все его звали Штырём. И не потому, что он был длинным и худым, а потому что таскал с собой всегда железяку остро отточенную и по пьяни хвастался частенько, где и когда он её применял. Ещё любил он задирать всяких чужаков, особенно если они ходили поодиночке. Мы с ним именно так и познакомились.

Сам-то я человек спокойный, если меня никто не трогает, то и я не трогаю никого. А он пристал, как вошь, не отвяжешься. Так и вынудил меня дать ему по уху.... Здорово я тогда приложился.... Ну и мне после досталось.... Хорошо, что не штырëм.... И с того самого времени мы оба поняли, что между нами никаких разногласий быть не может....