Разбудил Кокорев Евгений Витальевич (это друг мой, голубь и, по совместительству, 
неприкаянная душа), прилетел с утра и в окно стучал. Я проснулся (и даже не поел ещё раз),

прыг на подоконник:

 — Привет, давно тебя не было!

А он такой возбуждённый, как будто только что из чьих-то когтей вырвался, орёт-курлычет:

 — Свобода придёт с Востока! Всё самое важное всегда приходило с Востока!

Я потянулся, зевнул… потом подумал… потом ещё подумал… потом ещё потянулся

и ничего говорить не стал. А это и не требовалось, потому как Е.В. курлыкал безостановочно.
Приятно иногда пообщаться с умным собеседником (тем более, что он дух, а они
еды не просят… да я бы и не дал, канешна). А он по подоконнику бегает и без остановки:

 — Вера наша с Востока, Бог наш с Востока, Сын Его — оттуда же! Но мы, европейцы,
    ценить ничего не умеем, а умеем только себе забрать и переврать всё…

 — Кока, — говорю я ему, — Мы же, вроде, с тобой в Сибири, а тут тебе не Европа,
    тут у нас Азия, и я, например, ничего у восточных котов не брал сроду. Мог бы, канешна,
    но не приходилось встречаться. Всё, что я про Восток припоминаю — это восточный
    ветер, противный и неожиданный, погоду всегда плохой делает. Так что — мне от Востока

    ничё  особо не нужно!

 — Ты, Кот, просто молчи и слушай, и запоминай! Потом сам увидишь — Восток жив,
    Восток — наша надежда, там все идеи рождаются.

 — Ага… слушаю, случилось чего?  

     Он немного успокоился, перья пригладил, башку свою боком развернул (так
они, голуби, в глаза смотрят, иначе у них не выходит) и , уже спокойнее, говорит:

 — Да, брат Кот, гулял я на остановке автобусной «Западный проезд»,
    ну, знаешь, где ЗЖБК им. Шойгу? 

 — Ага, —  говорю, хоть и не знаю сроду, но это и не важно. Тут важно, 
    чтобы человек, ну голубь, нет — дух, душа неприкаянная, выговорился.

 — И чё?

 — А там журавли европейские серые, целая стая, на отстойниках отдыхать
    от полёта сели. Раньше-то они через Сибирь не летали, а сейчас из-за

    беспилотников, маршруты изменили. Поэтому ругались очень. Ну… оно и понятно — 

    кому понравится лишние километры лететь. И такие все важные!

    Ходят по болотцам и всё — Фи, да фи… Какая тут у них грязь! Как они тут живут? 

    А как там грязи-то не быть? Это ж сточные канавы от ЗЖБК им. Шойгу.

    Ну, я им и сказал, всё, что думаю. Может, конечно, надо было мягче как-то, добрее,

    но зато по делу всё!

 — А чё сказал-то?

 — Сказал — дураки вы все напыщенные! Из необъятной Сибири
    помойку выбрали для стоянки — так чего же теперь ругаться.

А они всей стаей, как загалдели:
    — Ой смотрите-ка абориген дикий!
    И говорить умеет, надо же! Только близко к нему не подходите, он, скорее всего,
    заразный какой-нибудь. И вообще, полетели отсюда быстрее на курортные
    зоны, достала эта азиатчина!
 А я, тогда из лужи крыльями всю грязь подхватил и кого достал — обрызгал!

 — Ну это ты очень правильно поступил, Кока!  А что с Востоком?

 — А про Восток мне один мигрантский голубь рассказывал, очень хвалил!
    Там, говорит, любая птица наизусть Омара Хайяма читает… и рисовые
    поля до горизонта — тут тебе  пища духовная  и земная, и общество
    чудесное. Я даже кое-что запомнил: «Кто жизнью бит, тот большего добьётся...»,
    дальше, правда не помню, ну да и не важно. Может слетаем туда, Кот?

 — Не, брат… я, знаешь, рис как-то не очень, да и жизнью битым
    быть не хотелось бы… А что твой Омар про котов говорит?

 — А про котов у него, кажется, нет ничего.

 — Не понимаю, зачем тогда становиться Омаром Хайямом, если про котов не писать!