Глава 3.

1.
Дядя Арсения Николаевича был марксистом. Не вульгарным, конечно; к пикетам и демонстрациям на Дворцовой он, как потомственный интеллигент, испытывал глубокое отвращение.
- Арсений, голубчик, - сказал он как-то за партией в шахматы, - представь себе Швецию или Голландию страной победившего социализма.
Арсений стал было возражать, что марксисты к власти просто так прийти не могут, что необходимо какое-то социальное потрясение…
- Нет-нет, без революций; революция – это грязь, кровь, абсолютная власть в руках маргиналов и фанатиков. Ну где, скажи мне на милость, в Швеции взять достаточно маргиналов, чтобы устроить революцию?
- Негде, - поневоле соглашался Арсений.
- А, между тем, на выборах тридцать седьмого года социалисты в Голландии почти победили. Каких-то полпроцента, и история могла пойти совсем по-другому.
- В Голландии всё может быть, - лукаво улыбнулся Арсений. – Травка у них отменная.
Дядя на эти его слова обиделся и проиграл в три хода.

Домой Арсений Николаевич возвращался в отличнейшим настроении, как, впрочем, каждый раз, когда ему удавалось навестить дядюшку. Провожая Арсения, дядя Митя чмокнул племянника в подставленную, как обычно, макушку и незаметно сунул ему в карман «Мишку на севере».

2.
Отпустив водителя на Большом, Арсений Николаевич брёл по своей линии, наслаждаясь скрипом снега под ногами, услышать который доводилось раз или два за зиму, не больше. Коммунальные службы Санкт-Петербурга с их химическими составами делали всё, чтобы ездить с удовольствием было можно, а ходить – нельзя.

Причудливый узор, в который складывались тени от фонарей, напомнил ему детскую игру, где нужно было изо всех сил прыгнуть вперёд и приземлиться, расставив ноги, чтобы не наступить на свою тень. Никто никогда так и не смог выиграть в этой игре.
Арсений Николаевич воровато оглянулся – нет ли поблизости прохожих? всё-таки солидный мужчина, за сорок, с брюшком – и прыгнул. Тень его прыгнула вслед за ним.

Домой его провожали уже две тени. Одна игриво скользила слева по неровному снегу, переливаясь в неверном свете фонарей; вторая угрюмо ползла справа.
До дома Арсений Николаевич шёл на цыпочках, опасаясь нечаянно подпрыгнуть.

3.
Арсений кружился с Анечкой на коньках в Новой Голландии – из Крюкова канала в Мойку, затем, через Ковш, опять в Крюков, затем в Мойку, затем в Ковш, затем опять в Крюков… Угрюмые кирпичные стены неспешно кружились вместе с ними.
- Сюшечка, - мечтательно сказала Анечка по дороге домой, - а познакомь меня с твоими родственниками.
Арсений чуть напрягся, но виду не подал:
- Да у меня их – кот наплакал.
- Арся!!.

Ужин был назначен в ближайшую субботу в «Распутине».

Дядя Митя по такому случаю был строг и подтянут и одет в чёрную пару и бабочку. Поцеловав Анне ручку, он вопросительно и требовательно глянул на Арсения.
- Дмитрий Фёдорович, мой дядя. Анна Валерьевна. Янцева, - представил их друг другу Арсений.
- Арсений, - вдруг прозвучало у него за спиной, - а меня Вы представить не хотите?
За спиной Арсения Николаевича стояла совершенно незнакомая ему дама.
- Позвольте… - начал было Арсений.
Дядя Митя поправил бабочку и поднялся, чтобы поцеловать даме ручку.
- Дмитрий Фёдорович Подъегорцев.

Как-то так получилось, что совершенно ему незнакомая, но знающая Арсения по имени дама оказалась за их столом.
- И давно Вы знаете Арсения? - с невинным видом спросила Анечка, после того, как заказ был сделан.
- Да примерно столько же, сколько он меня, - улыбаясь дяде Мите, ответила дама.
- И это Ваше «примерно» - это примерно сколько?
- Достаточно, - ответила незнакомка, прямо и твёрдо глядя в глаза Анне. Затем, повернувшись к дяде Мите, на вопросы больше не отвечала.

4.
Скандал вышел преизряднейший.
Дядя Митя спокойно и красиво ел, будто бы ничего не происходило.
Анечка рыдала на плече Аркадия.
Аркадий поедал глазами незнакомую даму, гладя по голове Анечку – воспитание не позволяло ему вмешиваться в истерические споры женщин.
Незнакомая Аркадию дама надменно и гордо смотрела на несчастную Анечку, словно бы Аркадий полностью принадлежал ей.
Официант, как и Дмитрий Фёдорович, вовсе ничего не замечал и исправно делал своё дело.

Арсений Николаевич отвёл Анечку в уборную, скромно постоял рядом с дверью, пока она поправляла макияж (хотя и было ему неловко из-за взглядов заходящих и выходящих женщин), и отвёл её обратно к столику.
Незнакомой дамы не было.
Не было и дяди Мити.
Анечка неожиданно быстро успокоилась, и вечер закончился вполне мирно.

5.
По дроге домой с Арсением Николаевичем случилась неприятная сцена. У Николаевского вокзала он наткнулся на орущего чёрт-те что блаженного:
- А вот придут нехристи, и имя им – большевики, и не потому, что больше их будет, чем нас, православных, а потому что больше зла в них. И зло их победит. И станут они крестить детей не на восьмой день, как завещано, а когда им удобнее. И имя младенцу абы как давать будут, а не по святкам. И кончится тут земля русская…

Арсений Николаевич брезгливо обошёл орущего мужичка, и его слегка передёрнуло. Он всегда испытывал какое-то непонятное отвращение к блаженным и убогим. И всегда этого стыдился. Вроде как не по-христиански выходило.

Подавать – подавал непременно и не мучился вопросом, действительно ли этой старушке его двадцать копеек нужнее, чем ему, и не богаче ли она в действительности самого Арсения Николаевича.
Бог рассудит.
И не то чтобы мысленно говорил он себе, что Бог рассудит, он даже подумать такое постеснялся бы. Но как-то чувствовал, что делает всё правильно.
Убогие же представлялись ему насмешкой над совестью. Вроде как здоровому человеку предлагают гипс надеть и костыли в руки. И чтобы ковылять, и не дай Бог быстрее некоторых.