Москва, с головой погрузившись в ноябрьскую, стремящуюся к бесконечности ночь, медленно засыпала под расстеленными по бульварам и газонам неровными полотнищами первого снега. Зима, ещё не вполне вступившая в свои права, никак не могла справиться с влажным блеском обочин и подмёрзшей проезжей части. Было далеко за полночь; на серых, растворяющихся в темноте фасадах домов светились редкие, сиротливые окна. Цепочка фонарей, сдержанно освещавшая дорогу и пустынные тротуары, скупо просвечивала сквозь чёрные скелеты деревьев. Это спокойствие вдруг потревожил метнувшийся наискось яркий луч. Исчезая и вновь выплывая откуда-то сбоку, он то отпечатывал на фасадах ослепительно-чёрный рисунок ветвей, то заливал стены домов молочно-жёлтым сиянием, делая попавшие в его фокус окна похожими на тёмные зарешеченные провалы. Луч на мгновение исчез, появился вновь, и, разделившись надвое, упал навзничь вдоль проезжей части. Теперь стало понятно, что источник света – ярко горящие во тьме фары мчащегося по ночному городу автомобиля. Несколько раз сверкнув фарами на поворотах, машина въехала в спящий двор одного из домов. Салон на несколько мгновений осветился: из дверей, привычно придерживая фуражки, вылезли три тёмные фигуры. Они пошли к одному из подъездов, шаря вокруг себя лучом карманного фонарика.
2.
Просторная комната с высоким потолком была наполнена сумраком и той особенной тишиной, какая сама собой возникает рядом со спящими детьми. На углу заваленного кусками ткани стола притулилась горящая настольная лампа, завешенная с трёх сторон старой меховой безрукавкой; в дальней части комнаты угадывались очертания детской кроватки. Под лампой, склонившись над шитьём, сидела темноволосая женщина лет двадцати трёх. Услышав со стороны кроватки сонное бормотанье, она подняла голову и несколько секунд всматривалась в темноту. Потом, тихо вздохнув, вновь погрузилась в работу.
Минуту назад безмолвный и тёмный, лестничный пролёт стал наполняться шорохами и шарканьем. Коротко и пронзительно скрипнула дверь, шаги нескольких человек, поднимающихся по лестнице, их отрывистое дыхание, слышались всё отчётливей. Трое мужчин – те самые, что несколько минут назад вышли из машины, поднялись на очередную площадку. Один из них, посветив фонариком, уверенно сказал: «Здесь!», и несколько раз настойчиво и властно надавил на испуганную кнопку звонка.
3.
Прерывистая, захлёбывающаяся трель как будто плетью ударила молодую женщину. Выпрямившись и побледнев, она бросила тревожный взгляд в ту часть комнаты, где стояла детская кроватка и встала, уронив с колен недошитое платьице. Настойчивый звонок повторился; в дверь заглянула какая-то растрёпанная, старая женщина. – Зинк, слышишь? ЗвОнит кто-то! – сказала она тревожным, сдавленным шёпотом. Зина, стараясь сохранять спокойствие, тихо отозвалась: – Да, Марь Васильевна: сейчас открою!
Зина повернула ключ и вдруг отпрянула от выросших на пороге фигур. В прихожую бесцеремонно и уверенно вошли те самые трое; в тусклом свете мелькнули голубые петлицы и околыши фуражек. Мария Васильевна, с ужасом взглянув на вошедших, незаметно исчезла за дверью комнаты. Один из них, очевидно, старший, достав из внутреннего кармана какой-то документ, со значением взмахнул им перед собой: – Гражданка Куликова Зинаида Ивановна здесь проживает? Зина от душащего её волнения не сказала, а как будто выдохнула: – Да, это я… А в чём дело? Мария Васильевна, тайком наблюдавшая за происходящим в дверную щель, суетливо и облегчённо перекрестилась. А чекист продолжал: – Вот ордер на ваш арест, собирайтесь! И поторапливайтесь: в вашем распоряжении ровно пять минут. Повернувшись к нему всем корпусом, Зина звенящим от волнения голосом сказала: – Товарищи, послушайте: это какое-то недоразумение! Мой муж, служит в охране товарища Сталина. Он на дежурстве сейчас… Вопреки её ожиданиям, такое сообщение не произвело на незваных гостей никакого впечатления. Первый чекист сказал холодно и отрывисто: – Это, гражданка Куликова, к делу отношения не имеет. Второй выступил вперёд: – Мы знаем, где служит ваш муж: не беспокойтесь. Собирайтесь быстрее, а то пойдёте, как есть! Эта спокойная уверенность окончательно уничтожила в молодой женщине надежду на благополучный исход. Зина беспомощно огляделась и опустила голову: – Да-да, конечно… Окончательно растерявшись, она начала беспорядочно бросать в сумку какие-то вещи. Первый сотрудник, покосившись на фотографию молодого офицера, висящую на стене, сказал будничным тоном: – Напрасно, гражданка, вы пытаетесь нас напугать. Наше дело – доставить вас, куда следует, а там – там во всём разберутся! Третий чекист, буркнув: «Документы не забудь!», устало и безразлично прислонился плечом к стене. Сосредоточенно и обречённо кивнув, женщина достала из шкафа паспорт и ещё какие-то документы. Оглянувшись на ночных гостей, Зина подошла к кроватке, и, пронзительным, долгим взглядом глядя на спящего ребёнка, тихо сказала: – Оля, Оленька! Доченька моя родная… Подожди меня, слышишь? Всё будет хорошо, я скоро вернусь! До свидания, милый мой Рыжик! В приоткрытую дверь бесцеремонно заглянул один из чекистов. Зина поправила на дочери одеяльце, поцеловала спящую девочку, и, бросив на неё секундный, бесконечно длящийся взгляд, вышла из комнаты. Чекист с укором и неожиданно человеческой интонацией сказал ей вслед: – Что ж ты дочку-то не разбудишь? Попрощаться, обнять… Зина, взглянула ему прямо в лицо и ответила дерзко, почти с вызовом: – Лучше, пусть спит: увидит вас – испугается! Чекист, равнодушно пожал плечами: – Как знаешь; дело хозяйское. Тогда пошли!
В сопровождении сотрудников госбезопасности Зина вышла из квартиры. Мария Васильевна, прислушавшись к звукам на лестнице, вошла в комнату, где спала девочка. Она погасила лампу, и, прильнув к оконному стеклу, замерла неподвижно.
Глава 2.
1.
То ли поздняя оттепель, то ли ранняя весна пожаловала в уставшую от долгой зимы Москву. Высокие снежные отвалы, нависшие над блестящими от влаги обочинами, подобрались и насупились, покрывшись тёмными ноздреватыми пятнами, какие бывают на лицах глубоких стариков. День уже заметно прибавился, однако ночи оставались по-зимнему нескончаемыми и морозными.
Николай, мужчина лет двадцати пяти, сидел за кухонным столом. Из чёрной «радиотарелки», висящей на стене кухни, послышались позывные, зазвучал голос диктора: «Здравствуйте, товарищи! Московское время – 20.00. Сегодня Министерством Государственной Безопасности СССР были вскрыты новые вопиющие факты антисоветской, антинародной подрывной деятельности террористической группы врачей-вредителей. Полученные в ходе следствия новые сведения и признания подозреваемых неопровержимо свидетельствуют о существовании хорошо организованной и законспирированной подрывной террористической сети, сумевшей проникнуть глубоко в недра Министерства Здравоохранения СССР, в соответствующие учебные заведения, в больницы, амбулатории, и другие медицинские учреждения по всей стране…» Мария Васильевна, сокрушённо покачав головой, поставила перед Николаем сковороду с продолжающей шипеть жареной картошкой. Маленькая Оля, девочка лет пяти-шести с ярко-рыжими волосами играла с тряпичной куклой, сидя на полу и приговаривая себе под нос что-то очаровательно-нечленораздельное. Николай недовольно покосится на дочь: -Тихо, Олька! Дай послушать! А из чёрного диска продолжало звучать: «Под руководством министра государственной безопасности товарища Игнатьева были установлены новые данные, неопровержимо свидетельствующие о том, что нити заговора ведут в посольства некоторых иностранных государств, и далее - за границу…» Мария Васильевна, сев за стол, снова покачала головой: - Ужас! Вера Ивановна говорит, что сейчас даже в аптеке ничего нельзя покупать. И прививки делать нельзя … Николай, сосредоточенно жующий жареную картошку, отозвался с ленивым неудовольствием: - Не все же там – вредители. Ну, аптека – да: с ней лучше обождать. А в амбулатории… Пускай не еврей, а русский врач лечит, уколы ставит. И всё будет путём! Мария Васильевна неохотно согласилась: - Не все, Коля, не все. А ты поди, разбери: на лбу у них, небось, не написано! Одних, как Раиса Соломоновна с третьего этажа – энтих сразу видать. А есть такие – от русака с двух шагов не отличишь! - Подожди, мать: раз взялись за них – скоро всех вычистят. Не перепутают! - пробурчал Николай, поднимаясь из-за стола.
2.
С верхних этажей на подоконник мерно падали капли, как будто отсчитывая последние мгновения уходящей ночи. Чёрная тарелка, висящая на стене рядом с буфетом, начала оживать. Из динамика послышались шорохи и потрескивания, а спустя минуту зазвучали вступительные аккорды Гимна. На кухню, зевая и ёжась, вошла, укрыв плечи большим шерстяным платком Мария Васильевна. Несколько раз чиркнув спичкой, она зажгла газ под большим эмалированным чайником. Открыв дверь в одну из комнат, она настойчиво протянула: - Коля-я-я: шесть часов. Вставай, тебе на дежурство! Из комнаты, также поёживаясь и позёвывая, вышел заспанный Николай. Из чёрной тарелки доносился бодрый голос: «Здравствуйте, товарищи! Прослушайте выпуск последних известий…» Николай, всё так же позёвывая, подошёл к висящему на стене календарю и оторвал очередной листок, открыв наступившую дату – «3-е марта 1953-го года».
3.
Утренний свет широким потоком вливался в высокое окно. Оля, с ногами забравшись на широкий диван, играла в кубики. Из букв, нарисованных на их гранях, девочка складывала имя: «С» «Т» «А» «Л» «И»… Оглядевшись по сторонам, Оля нашла кубик с буквой «Н», и с торжествующим видом приставила его к остальным. Теперь слово было набрано полностью: «СТАЛИН». В комнату заглянула Мария Васильевна: – Оля, завтракать: каша на столе! Скорчив недовольную гримасу, Оля капризно затянула: – Ну-у-у, бабуль, сейчас! Но бабушка непреклонна: – Давай-давай: отец велел есть!
4. Сидя за кухонным столом, Оля вяло ковыряла ложкой в тарелке. Она подняла на Марию Васильевну вопросительный взгляд: – Бабуль, а мама скоро приедет? Та, на секунду застыв, ответила отстранённо и сухо: – Приедет. Она собрала со стола посуду и вышла; Оля снова занялась своими игрушками. Из «тарелки» радио назойливо и монотонно звучала бодрая музыка.
Глава 3.
1.
Николай вылез из доставившей его и троих его сослуживцев машины у ворот ближней дачи в Кунцеве. Предъявив, как положено, пропуск, он прошёл на территорию этого особо охраняемого, объекта и остановился. Николай служил в охране Вождя почти два года, изучив назубок установленный здесь порядок. Сегодняшнее дежурство должно было быть самым обычным: сутки – на службе, потом трое суток – дома. Однако обычным этот день явно не был. Ещё перед воротами Николай с профессиональной наблюдательностью отметил необычное скопление машин. Кроме автомобилей с военными номерами, здесь стояли два каких-то загадочных «ЗиСа» и – почему-то - карета «Скорой Помощи», ребята на входе были чем-то встревожены. Если бы не строгий порядок, можно было бы у них спросить, что случилось. Но задавать вопросы, а, тем более, на них отвечать, здесь было категорически запрещено. Огороженная высоким забором территория была щедро засыпана снегом; снег лежал на козырьке подъезда, на скамейке перед входом, на высоких туях, выстроившихся вдоль аккуратно расчищенных асфальтовых дорожек. В сером, отсыревшем воздухе слышались звонкие крики галок. Возле подъезда, сдержанно жестикулируя, стояли несколько незнакомых военных. Из дверей, о чём-то вполголоса переговариваясь, вышли три хмурых доктора в шубах, накинутых на плечи поверх белых халатов. Встревоженные, Николай и приехавшие с ним вместе сослуживцы подошли к подъезду и, никем не замечаемые, вошли в дом. У самого входа, между постом часового и вешалкой, стояла женщина в белом переднике – одна из работавших здесь горничных. Плечи её сотрясали рыдания; женщина горько плакала, уткнувшись в рукав шинели, висящей на вешалке. Провожавший врачей офицер подошёл к Николаю и его товарищам. Это был капитан Сергеев - их непосредственный начальник. Лицо капитана выглядело сосредоточенным и жёстким. Жестом остановив положенное по Уставу приветствие, он устало сказал: – Отбой, все по домам! Будете нужны – вызовем! Увидев в глазах своих подчинённых немой вопрос, Сергеев неохотно пояснил: - Товарищ Сталин… Потерял сознание: доктора говорят – что-то серьёзное. Увозить в больницу не стали – будут лечить здесь. Но всё будет хорошо, конечно! Поправится… Сергеев, с досадой посмотрел на место, где только что плакала горничная: - Николай! Шинель товарища Сталина с собой захвати: пусть мать почистит, что ли. А то, вон, Дуня весь рукав замызгала! Капитан снял шинель с вешалки, и, туго перетянув солдатским ремнём, вручил Николаю. Они вместе вышли на улицу. Николай, не удержавшись, сказал: - Товарищ капитан! Вы вот сказали – будут здесь лечить. А если они эти… Врачи-убийцы? Сергеев жёстко сощурил глаза: - Кого надо – арестовали; теперь там всё чисто! Он строго оглядел собравшихся уходить охранников: - И чтобы никому ни звука, ясно? Всё, можете идти!
2.
Николай стоял на кухне под открытой форточкой и курил, глядя в окно. За стёклами медленно сгущалась тьма. Маленькая Оля рисовала, стоя на коленях на табуретке и положив лист бумаги на стол. Из «радиотарелки» доносился монотонный голос диктора, рассказывающего об успехах народного хозяйства. В дверях появилась Мария Васильевна с перекинутой через руку шинелью: - Вот: всё отчистила. Как ты теперь на службу-то? Николай пожал плечами: – Сказали – вызовут… Николай нахмурился, и, посмотрев на дочь, сказал устало и раздражённо: - Олька, я тут курю: ну-ка, марш в комнату! Девочка молча слезла с табуретки и покорно ушла. Мария Васильевна с сомнением посмотрела на Николая, как будто размышляя: спросить, не спросить? Наконец, осторожно сказала, кивком показав на «тарелку»: – Говорят – «В тяжёлом состоянии»… Николай нахмурился: – Поправится! Не может такого быть, чтобы с товарищем Сталиным что-то случилось! Открыв внутреннюю оконную раму, он достал из-за неё початую бутылку водки. Налил полстакана, выпил. Мария Васильевна села за стол напротив. Тихо, но настойчиво сказала: - Не надо ждать, когда позовут. Если завтра твоя смена – иди! Заметив на лице сына одновременно согласие и недовольство тем, что она вмешивается в его дела, Мария Васильевна поторопилась сменить тему: – А ты про Зинку-то что узнал? А то Олька каждый день спрашивает: «где мама, где мама»… Чего ей говорить-то? Николай помрачнел ещё сильнее: – Будет спрашивать, говори: в Тамбов уехала, за бабкой ухаживать. А вернётся не скоро. – И что … Николай впечатал в стол ладонь: – Ничего, мать! Нету её, поняла? Не-ту! И не было. А что, да за что – не твоего ума! Мария Васильевна, виновато заморгала. Посмотрев на часы и пробормотав: «Ребёнка пора укладывать», она тихо вышла из кухни.
3.
Оля лежала в постели в обнимку с большим плюшевым медведем. Мария Васильевна, укрыв девочку одеялом и погасив свет, села на краешек кровати. – Бабуль: расскажи сказку! - сказала Оля сонным голосом и замерла в ожидании. Мария Васильевна задумалась на секунду, и начала: – Захотел однажды Кощей Бессмертный украсть красную кремлёвскую звезду. Дождался он тёмной-претёмной ночи, и полетел… Оля беспокойно зашевелилась: – А зенитчики? Спали, что ли? – Нет. Зенитчикам спать не положено. Просто Кощей пустил им горький дым прямо в глаза. А пока они глаза протирали, Кощей - прямиком к звезде. Сколько прошло времени: много ли, мало ли – неизвестно. Только хватились, - а звезды-то и нету! Вызвал тогда товарищ Сталин красноармейца Ивана, и приказал ему Кощея победить, звезду из Кощеева Царства добыть и на кремлёвскую башню обратно вернуть… Мария Васильевна замолчала и прислушалась: убаюканная её голосом, девочка крепко спала. Она тихо поднялась, поправила одеяло и, мягко ступая, вышла из комнаты.
4.
За окнами ещё ворочалась ночная тьма, но проносящийся за открытой форточкой шелест автомобильных шин, перемежаемый трамвайными трелями, свидетельствовал о наступлении утра. Мария Васильевна вышла из комнаты в тот момент, когда кухню заполнил голос Левитана: «От Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза, Совета Министров Союза ССР и Президиума Верховного Совета СССР. Ко всем членам партии, ко всем трудящимся Советского Союза. Дорогие товарищи и друзья! Центральный Комитет Коммунистической Партии Советского Союза, Совет Министров СССР и Президиум Верховного Совета СССР с чувством великой скорби извещают партию и всех трудящихся Советского Союза, что 5 марта в 9 час. 50 минут вечера после тяжелой болезни скончался Председатель Совета Министров Союза ССР и Секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза Иосиф Виссарионович СТАЛИН.»
Николай вошёл в кухню с опрокинутым, застывшим лицом, Мария Васильевна, медленно перекрестившись, села на табуретку, да так и замерла. Николай посмотрел на мать, хрипло пробормотал: – Как же это? Этого не может быть! С трудом переставляя негнущиеся ноги, он грузно сел за стол. - А как же шинель? Мне ж сегодня шинель нести! Мария Васильевна, разлепив пересохшие губы, сказала с неожиданной твёрдостью: – Обожди, не носи пока! Николай ошалело посмотрел на мать: – Как это: «не носи»? – Не носи, говорю. Там щас не до того! Николай, тупо кивнув, съёжился за столом. По жестяному подоконнику размеренно стучали капли, рождённые затянувшейся оттепелью. Москва уже не спала: она оцепенела в ожидании. Чего? Этого она и сама не знала…
Опубликовано: 04/12/17, 19:31
| Просмотров: 1042
Загрузка...
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
